Зато у кафедры была совсем другая атмосфера: Вирджиния заметила, что даже Оппенгеймер испугался – в верхней части лба у него выступили крупные капли пота. Ей вспомнился образ из старого фильма, одного исторического эпоса, который заставил ее как-то посмотреть Чип. Чарлтон Хестон в роли Гордона Хартумского предстал перед ее мысленным взором: он, безоружный, стоит на верхней ступеньке лестницы и смотрит на толпу из обезумевших от злобы суданцев.

Вирджиния чуть не рассмеялась. Неужели Оппенгеймер и в самом деле думает, что эта толпа собирается пронзить его копьями и поднять извивающегося в предсмертных судорогах в воздух?

Женщины, оказавшиеся на сцене, вовсе не способствовали росту агрессивности. Напротив, они разбавляли ее своим присутствием, заполняя все пустые места, окружая наглых девиц с первого ряда и оттесняя их от Карсвелла. А разбушевавшиеся девицы в свою очередь начали дуться, словно малые дети, которых застали за издевательством над каким-нибудь мелким и беззащитным животным. В окружении женщин более старшего возраста они все вдруг почувствовали себя детьми, стояли, прикусив губу и опустив глаза долу, в особенности девица с гвоздиком в носу. Единственным исключением оставалась толстушка с колечком на губе, сохранявшая воинственную стойку. Она злобно пялилась на Карсвелла, все еще готовая к настоящей драке. Одна из женщин, поднявшихся вместе с толпой на сцену, маленькая, остроносая, с короткой стрижкой серебристых от седины волос, протиснулась сквозь толпу, подошла к толстушке сзади и мягким, почти нежным движением положила руки ей на плечи.

– Ну, хватит, хватит, – сказала она. – Мне он тоже не нравится, но давайте же все-таки будем цивилизованными людьми.

– Цивилизованными? – Девица с колечком в губе, казалось, выплюнула это слово, будто оно было самой оскорбительной непристойностью из всех ей известных. И, не сводя глаз с Карсвелла, повторила: – Цивилизованными?

– Вы забываете, моя дорогая, – спокойно заметила женщина с серебристыми волосами. – Мы и есть цивилизация. – Она улыбнулась и взглянула на троицу мужчин, стоявших у столов президиума, в том числе и на Вирджинию. – Во все времена они были способны только на то, чтобы добывать пищу и приносить ее домой.

Веселый смех огласил сцену. Женщина обняла девицу с кольцом в губе, и та рассмеялась. Оппенгеймер тоже присоединился к шуткам почтенных матрон, с полусерьезной почтительностью наклонив голову.

Вирджинии тоже хотелось слиться с толпой, хотелось сорвать с себя надоевшую бороду и обмотать ее вокруг головы. Но рукопись в кармане пиджака давила ей на сердце тяжелым грузом.

Как ни странно, все забыли о Карсвелле. Он стоял в самом центре толпы, полностью погрузившись в себя, полузакрыв глаза, словно уснув. Как только смех немного утих, он медленно открыл глаза, повернул бледную физиономию и леденящий взгляд в сторону женщины с серебристыми волосами и сказал:

– Шлюха!

Наступило мгновение тяжелой, страшной тишины. Напрягшись до предела, Вирджиния услышала у себя за спиной скрип кожи чьих-то туфель. Толпа женщин, которые пришли на сцену, чтобы снять напряжение и уладить конфликт, казалось, всей массой начала надвигаться на Карсвелла. Никто не произнес ни слова, все как будто затаили дыхание.

Последовавшее произошло мгновенно и в то же время как будто в замедленной съемке. Конвульсивным рывком девица с гвоздиком в носу бросилась на Карсвелла сзади и попыталась нанести ему удар в спину. И вдруг, взмахнув руками, с широко раскрытыми от удивления глазами, она как будто начала падать. Продемонстрировав поразительную для своего возраста быстроту реакции, Оппенгеймер прыгнул вперед и рукой преградил ей путь к Карсвеллу, а женщина с серебристыми волосами дернула толстушку с колечком в губе за кожаную куртку, попытавшись оттащить ее прочь.

Тем временем Карсвелл подался вперед, тоже взмахнув руками, и опустился на колени, его пенсне взлетело в воздух, а доклад разлетелся веером бумаг.

Крики, вопли, полнейший хаос. И из этого смятения до Вирджинии донеслось ее собственное имя, кто-то тихо прошипел его чуть ли не с пола. Она опустила взгляд.

Беверли лежала на животе под столом рядом с кафедрой, именно оттуда она несколько мгновений назад схватила девицу с серебряным гвоздиком в носу за лодыжку, из-за чего та потеряла равновесие и рухнула на Карсвелла. Теперь, отпустив ногу девицы, Беверли пронзала взглядом Вирджинию.

– Давай хватай чертов доклад! – шипела она.

Вирджиния подняла глаза. Доклад как будто парил над головами собравшихся, медленно покачивая листами бумаги, словно голубь крыльями. Медленно и торжественно вращалось вокруг своей оси пенсне, подобно какому-нибудь космическому артефакту в научно-фантастическом фильме.

С грацией, которой позавидовал бы Майкл Джордан [16] при разыгрывании спорного мяча, словно блестящий баскетболист, ловящий мяч в самый последний момент, Вирджиния подпрыгнула, протянув обе руки. А под ней лавой кипела толпа. Оппенгеймер и женщина с серебристыми волосами пытались сдержать ее, Карсвелл, опершись одной рукой об пол, другой нащупывал что-то перед собой.

Наглых девиц с первого ряда схватили и удерживали, стараясь оттащить от центра заварушки; даже на массивных бицепсах «полузащитницы» повисли несколько женщин поменьше.

Вирджиния снова взглянула вверх. Ей удалось схватить пенсне. Доклад поднимался в воздух, покачивая листами, но Вирджиния протянула руку на дюйм дальше, поймала его, прижала к груди и рухнула вместе с ним на пол.

Она приземлилась с сильным грохотом, почувствовала резкую боль в голени и откатилась в сторону прямо на Биту Деонне. Вита инстинктивно отскочила, прижав руку к левой груди Вирджинии. И тут же отдернула ее, словно обжегшись. Среди всеобщих воплей и стонов вокруг, среди толпы, которая то напирала вперед, то отступала, подобно футбольным фанатам, Вита и Вирджиния столкнулись нос к носу. Их взгляды встретились.

Глаза Виты расширились.

– Вир… Вир… Вир… – забубнила она.

– Где мой доклад? – рявкнул Карсвелл.

– Мне подставили подножку! – крикнула девица с гвоздиком в носу.

– Отдай доклад! – шипела Беверли с пола.

– Вирджи… Вирджи… Вирджи… – бормотала Вита.

Вирджиния застыла. Она вспомнила, как четыре года назад сидела на диване у Виты, удивленно глядя на нее, когда та наклонилась к ней, дрожащими руками протягивая ей чашку, отбивающую барабанную дробь на блюдце, и одновременно пытаясь поцеловать ее из самого неудобного положения.

– Я свое получу! – кричал Карсвелл.

– Это была просто случайность, Виктор, – из последних сил пытался убедить его Оппенгеймер.

– Доклад! – прохрипела Беверли, дергая Вирджинию за штанину.

Вирджиния, не глядя, опустила руку с докладом, и Беверли мгновенно выхватила его.

– Вирджин… Вирджин… – бормотала Вита, и Вирджиния подняла руку и закрыла ею рот Вите.

Ее опять резко потянули снизу за штанину, она бросила взгляд под стол и увидела высовывающееся оттуда округлое лунообразное лицо Беверли, обрамленное крашеными белокурыми прядками.

– Давай другую! – прошипела она.

– Какую другую? – переспросила Вирджиния.

– Другую статью, идиотка! Ту, что с рунами!

Одной рукой ей приходилось зажимать рот Вите, в другой держать пенсне, поэтому Вирджиния решила зажать пенсне зубами. Высвободив одну руку, она сунула ее в карман пиджака и вытащила оттуда оригинал статьи, затем бросила его Беверли. Та схватила его и исчезла.

Толпа постепенно замедляла свое движение. Возбужденных девиц оттеснили куда-то на периферию. Женщины отходили, освобождая Карсвеллу место у кафедры.

– Где мой доклад? – Карсвелл уже вновь был на ногах, крутился на месте, обводя расширяющийся круг женщин страшным убийственным взглядом. – Где моя рукопись?

Все еще продолжая зажимать Вите рот, Вирджиния извлекла песне изо рта, сунула его в пиджак, затем опустилась на колени, таща за собой Биту так, чтобы их не было видно с переднего ряда.