“А вот хрен они тебя отпустят, – грустно констатировал Григорий, когда утихла эйфория от удачно и к месту состряпанного фейка, – теперь ты не просто свидетель какой-то трагической перепалки представителей высшего света, а персональный пропуск генерала Батюшина ко всенародной славе, а значит, и к власти. Он тебя, как комнатную собачку, будет держать на коротком поводке, пока полностью не выжмет весь потенциал этой сногсшибательной истории, где чистой правдой являются абсолютно реальные фамилии германских агентов в Николаеве и Севастополе. И то – хлеб. Не люблю немецких шпионов Бергмана и Феоктистова, люблю наших разведчиков Штирлица и Вайса…”

В актив своей симуляции Распутин смело мог занести квалифицированную перевязку и полноценную помывку, на которой настоял доктор, за что Григорий был ему искренне признателен. Полностью сменив белье и портянки, хорошо знакомые Распутину по срочной службе в Советской Армии, отмочив нижнюю часть тела в ванной, а верхнюю – протерев влажным полотенцем, оприходовав приличный котелок каши с непонятной рыбой, – Филипповский пост жеж! – Григорий почувствовал себя значительно счастливее.

Пассивом осталось водворение страдальца в ту же халупу, правда, натопленную, со всеми извинениями и предупреждениями, что задержание – исключительно ради безопасности, ибо собственное жильё Распутина наверняка известно злоумышленникам. Скрипнув зубами, пришлось согласиться.

Несмотря на беспокойный день, спать совсем не хотелось. Распутин подошел к окну, от которого ощутимо тянуло стужей. На морозном стекле отражались сполохи огня и плясали неясные тени. Костры в центре – характерное явление дореволюционного города, не из озорства и не развлечения ради, а как необходимость для обогрева несущих наружную службу городовых, дворников, извозчиков, мальчиков на побегушках. Пользовались кострами и прохожие, особенно городская беднота, нищие, бездомные, не имевшие теплой одежды. Люди, гревшиеся у огня, не сидели, праздно любуясь им. Все были заняты делом. Каждый считал своим долгом поправить костер, подкинуть в него полешко или дощечку от разломанного ящика, лежавших тут же в виде небольшого запаса. О чём-то переговаривались, смеялись и завистливо поглядывали на господские окна бельэтажей. Пройдёт совсем немного времени, и они прямо от костров пойдут в ухоженные парадные меняться местами с обитателями многокомнатных квартир.

Распутин провел пальцем по плотной бумаге и еле заметно улыбнулся, вспомнив, как мама каждый год на первый снег доставала с антресоли гирлянды поролоновых рулончиков и специальную бумагу-самоклейку, доверяя ему ответственное дело – преградить дорогу холоду. Он, высунув от усердия язык, конопатил щели, отмерял и отрезал ровные полоски, смачивал их в теплой воде и старательно лепил к оконным рамам, стараясь приклеить ровно, без пузырей. Для него это действо было первым актом подготовки к самому любимому празднику – Новому году…

Не спится. Наверно, это – возрастное. Или влияние “святого старца”. Вёл, паршивец, ночной образ жизни, потом дрых до полудня. Зато можно подвести первые итоги. Невинная душа – точно не распутинская… Теплилась такая надежда. Мимо! Больше никого спасти не удалось, что делать дальше – неясно. Артём Аркадьевич велел на прощение не жалеть демонов, сделок с ними не заключать. То ещё пожелание. Хвостиков, рожек у них нет, а в остальном – как понять? Явных уродцев, подтвержденных историей, не так много, да и с ними не все однозначно. Батюшин, например. Он кто, демон или душа невинная? Бегать по улицам, искать “на кого Бог послал” можно до морковкиного заговенья. Тут через месяц такое начнётся… Загадать, что ли, желание Деду Морозу – окончание войны к началу революции! Полгода мира с февраля по октябрь – это ж сколько спасенных душ! Хоть с какой стороны проблему разглядывай – России позарез нужен сепаратный мир, но как сподвигнуть на эту мысль Батюшина?! А на поиски кого-либо другого времени нет. Засада…

В подслеповатых отблесках костра во двор уверенной походкой прошли трое в офицерских шинелях и направились к двери, ведущей к “чёрной” винтовой лестнице. “Не местные”, – учащённо забилось сердце, – по чью душу?”

Хлопок двери в прихожей быстро развеял молчаливый вопрос, а последующая возня убедила в том, что визитёры явились не совсем официально. Бросив на топчан шубу, придав ей вид свернувшегося калачиком тела, Распутин встал так, чтобы посетители, открыв дверь, потеряли его из виду. Медленно, по миллиметру открываемый засов ржаво засопел. “Двоечники, – фыркнул про себя Григорий, – надо маслёнку с собой носить и предварительно смазывать трущиеся поверхности для обеспечения бесшумного проникновения.”

Через минуту мучительной борьбы с засовом дверь приоткрылась, просунулась рука в перчатке с зажатым платком, от которого за версту разило эфиром, а следом – голова с плотно сжатыми губами и расширяющимися в такт частому дыханию ноздрями. Обнаружив всякое отсутствие движения на топчане, человек сделал по комнате два крадущихся шага, оставшись, совершенно неожиданно для себя, в одиночестве, а Распутин, прыгнув в коридор и одним махом задвинув засов, – в обществе двух дюжих молодцов, навалившихся на слабо сопротивляющегося жандарма.

Проблема любого низко нагнувшегося человека с занятыми руками – в способности быстро сменить позу даже при идентификации внезапной угрозы. В условиях, когда высокий узкий воротник не позволяет резко вертеть головой, а периферийное зрение не развито, фланги и тыл остаются беспризорными. Григорий воспользовался этим замешательством. Те, кого никогда не били по затылку, ради эксперимента могут попробовать сесть к стене и резко откинуть голову назад. Только осторожно, не переусердствуйте! Незабываемое впечатление. Такое чувство, что мозг вытекает через ноздри. Нечто подобное пришлось испытать двум нападавшим, рухнувшим одномоментно на поверженного жандарма. “Надо обзавестись парой наручников, – подумал Григорий, привычно скручивая военных их собственными ремнями и слушая, как колотится в дверь третий участник квеста “убейся об стену”, – детский сад, ей Богу, полная деградация военной мысли. Посылают на захват каких-то сопливых дилетантов…”

Встав около двери и набрав побольше воздуха, Распутин выпалил командным голосом так, будто стоял на плацу перед целым полком:

– Встать! Смирно! Фамилия! Звание! Номер части!

Даже в коридоре было слышно, как в комнате щёлкнули каблуки форменной обуви, а их владелец, не успев разобраться, кто отдаёт команду, ориентируясь исключительно на командный голос, моментально отрапортовал:

– Лейтенант Тирбах[12], исполняющий обязанности старшего флаг-офицера по оперативной части при командующем Морскими силами Балтийского моря.

– Вольно, лейтенант! – облегчённо вздохнул Распутин. – Сейчас вы бросите куда-нибудь в угол эту тряпку, пока сами не траванулись, положите на пол оружие и, пообещав, что не будете глупить, отойдёте к окну. Поверьте, мне не хочется никого огорчать, но если вы станете изображать из себя лихого стрелка или полезете в драку, мне просто придётся вас убить.

Шумное сопение за дверью подтверждало нежелание офицера проигрывать. Он отчаянно пытался составить хоть какой-то план противодействия.

– Лейтенант! – опять подал голос Распутин, – я кожей чувствую ваш боевой настрой, поэтому предлагаю еще один вариант. Сейчас ваши коллеги несколько заняты и не будут в состоянии вам помочь, предполагаю, до утра. Впрочем, как и полупридушенный вами жандарм. Поэтому, если мы сейчас не сможем договориться, я обижусь и уйду, а вас оставлю вместо себя. Завтра у всей вашей гоп-компании будет великолепный шанс встретиться с генералом Батюшиным и рассказать ему в красках, какого хрена вы припёрлись на явочную квартиру контрразведки и что собирались тут делать. У него как раз горит план по немецким шпионам, а у вас фамилия дюже подходящая.

Тон ругательства с двойным морским загибом, прозвучавшего из-за двери в ответ, хоть и был воинственным, но означал скорее не готовность к любым испытаниям, а смущение и замешательство. Одно дело – погибнуть в неравной схватке с коварным врагом и совсем другое – долго и нудно объяснять упёртым жандармам, почему ты не кайзеровский лазутчик, а просто заглянул на огонёк из любопытства. Яркие боевые офицеры, как правило, плохо держат удары бюрократической казуистики и правовой эквилибристики, поэтому часто становятся лёгкой добычей интриганов и правоохранителей.