– У вас отвратительная манера изъясняться полунамёками! – поморщился Непенин, – говорите просто и ясно, что вы от меня ждёте?

Распутин пристально посмотрел в лицо адмирала. “Закусил удила, старый вояка, не хочет идти овцой на заклание. Буду ковать железо, пока горячо…”

– России нужен благовидный повод для выхода из войны, пока она не превратилась в братоубийственную гражданскую, – сухо, протокольно начал Распутин. – Германия этого тоже хочет, но мешают амбиции и иллюзии, что еще одно усилие, и Петроград попросит пощады. Для продуктивных, скоропостижных переговоров требуется волшебный пинок под немецкий зад…

– Пока мне всё нравится, – удовлетворенно прокряхтел Непенин.

– На днях начинается наступление Северного фронта, – продолжил Григорий. – К сожалению, в нынешних условиях шансов немного – резервов мало и они ненадёжны. Скорее всего, наступление захлебнется, если не вмешается некая третья сила. И этой силой можете быть вы, Адриан Иванович. Сражение развернется в Курляндии. От линии фронта до Виндавы – 90, а до Либавы – всего 100 вёрст, всё западное побережье Балтийского моря – оперативный тыл немецкой группировки. Любое беспокойство нарушит её устойчивость…

– Хотите предложить обстрелять с моря прибрежные позиции немцев? – перебил Непенин.

– Этого недостаточно, – покачал головой Распутин, – требуется создать иллюзию, что именно с побережья наносится главный удар, а наступление Северного фронта – это отвлекающий манёвр.

– Балтийский флот никогда не проводил и даже не планировал подобные операции, – задумчиво произнёс Непенин, – в любом случае, они готовятся длительное время и подлежат согласованию со Ставкой…

– И гарантированно становятся известными противнику, – закончил за адмирала Григорий. – Балтийский флот своей пассивностью так убаюкал немцев, что они не только вытащили все свои линкоры в Северное море, но и оставили сторожить устье Эльбы четыре последних броненосца. Крупнее крейсера у них сейчас на Балтике ничего нет.

– Долго ли германцу провести свои два десятка линкоров обратно Кильским каналом? – возразил Непенин.

– Уже меньше, – усмехнулся Распутин, – «Нассау» в устье Эльбы застрял на мели…

– Откуда известно? – вскинул голову адмирал, – хотя, что я спрашиваю. Значит, говорите, «Нассау», – задумался Непенин и хитро улыбнулся. – Могу не ждать февраля, пораньше проверить…

– А и проверьте, Адриан Иванович, – кивнул Распутин, – самому интересно. Возвращаясь к теме пассивности линейного Балтийского флота, уверяю Вас – сейчас самое время удивить кайзера и его адмиралов. Если Либаву хоть как-то стережёт восемь батальонов и три батареи шестидюймовок, то Виндава и окрестности вообще беззащитны. Мобилизуйте учебные экипажи, сформируйте десантные штурмовые отряды из охотников и, под канонаду морских орудий…

– Эко у вас всё просто, – съязвил Непенин. – А что делать, когда остальной Hochzeeflot под Либаву заявится?

– То же, что делал адмирал Ушаков. Не считать противника, а бить его. Если помереть суждено, так все лучше на мостике от вражеских снарядов, чем на штыках собственных матросов, чем сидеть и ждать, когда по вашу душу придёт хмурый товарищ из ревкома, пальнёт промеж лопаток и пометит крестиком фамилию в своём списке…

Непенин дёрнулся, будто его ударили, смерив Григория гневным взглядом. Отвернулся, швырнул за борт окурок так, будто это каменюка.

– В этом вы правы… Кругом правы… Все распоряжения о подготовке к походу и о формировании десанта отдам немедленно. Завтра намерен быть в Риге – хочу согласовать свои действия с Радко-Дмитриевым[18]. Приглашаю участвовать, инкогнито, разумеется. Всё равно, раз вы твёрдо решили переходить линию фронта по суше, вам этого знакомства не избежать – это его епархия.

– Спасибо, Адриан Иванович, – кивнул Григорий. – В таком случае – просьба. Не найдется ли в рундучке у какого-нибудь флотского каптенармуса одежды, соответствующей моему инкогнито, чтобы я не выглядел среди приличных военных белой партизанской вороной.

– Организуем, – улыбнулся Непенин, расслабившись, – только запомни, салага, каптенармус на флоте называется баталёром, от голландского – виночерпий.

– Так точно! – по-военному рявкнул Распутин.

– Ух ты! – вздёрнул брови адмирал, – силён… Однако уже поздно. Предлагаю не дразнить Морфея. Завтра трудный день.

Историческая справка: Первый в мире арктический ледокол "Ермак" с началом войны 14 ноября 1914 года был мобилизован и зачислен в состав Балтийского флота. Несмотря на потребность в ремонте, ледокол активно эксплуатировался все три военные года, обеспечивая сообщение между Кронштадтом, Гельсингфорсом и Ревелем. События 1917 года «Ермак» встретил в Кронштадте. Спас Балтфлот, обеспечив ледовую проводку из Гельсингфорса.

Весной 1964 личным распоряжением Хрущёва «Ермака» не стало. Заместитель министра морского флота А.С.Колесниченко всерьез заявил, что, дескать, «Ермак» не имеет никаких(!) особых заслуг. Нам достаточно и „Авроры“. Расходы на его утилизацию превысили стоимость переоборудования в музей почти вдвое.

Да простит меня мой великодушный читатель за отступление, посвященное человеку и полководцу, обойдённому вниманием отечественных историков. Он заслужил память о себе хотя бы тем, что, будучи иностранцем, не только сражался с оружием в руках против своей Родины за Россию, но и погиб, не желая принимать участие в братоубийственной гражданской войне.

В генеральском корпусе Российской империи Командующий 12й армией, генерал от инфантерии, Радко Дмитриев отличался своим крестьянским происхождением и завидной для любого военного биографией. Пятнадцатилетним мальчишкой участвовал в болгарском национально-освободительном восстании, поднявшемся в апреле 1876 года. Когда год спустя Русская армия вступила в Болгарию, 16-летний ополченец Радко был зачислен в состав Уланского полка лейб-гвардии. Наверное, неспроста юного безродного крестьянского сына приняли в элитную воинскую часть. В 1912 году вспыхнула Первая Балканская война. Радко Дмитриев к тому времени командовал 3-й болгарской армией. Под Кирклисом (болг. Лозенград, ныне в Турции) в октябре 1912 года нанёс первое крупное поражение турецкой армии, и имя его прогремело во всей Европе.

Перед Первой Мировой войной германофильская болгарская элита круглосуточно камлала на кайзера и сколачиваемую им конструкцию из Центральных держав. Радко Дмитриев, занявший к тому времени пост начальника штаба Верховного главнокомандующего, не разделял этих настроений, поэтому был отставлен с военной службы и назначен послом Болгарии в Петербурге. С глаз долой – из сердца вон.

Но дипломатический период деятельности генерала оказался недолгим. 19 июля 1914 года Германия объявила войну России. Началась Первая мировая. Болгария присоединилась к ней на стороне Германии, Турции и Австро-Венгрии в октябре 1915 года. Радко сделал самый важный жизненный выбор. Он поступил вопреки политике и общественному мнению своей страны, принял русское подданство и получил назначение на должность командующего VIII армейским корпусом 8-й армии, став фактически национальным предателем. В рапорте начальству он писал: «Как болгарин, я не могу в эту историческую минуту остаться в стороне и считаю своим святым долгом отдать свои силы России, которой Болгария обязана своим национальным существованием».

Воевал храбро и умело. В Галицийской битве 15 августа нанес поражение группе генерала Г. Кёвесса фон Кёвессгаза у Подгайцев. 17 августа в ночном бою у Желибор разгромил генерала Крага, взяв четыре тысячи пленных и тридцать два трофейных орудия. Среди побед, воспетых русской прессой, не затерялась Гнилая Липа. Так называлась река в Галиции, где русским войскам удалось нанести крупное поражение австрийцам. В самый критический момент, когда резервов уже не осталось, генерал кинул в бой весь свой штаб, лично возглавив атаку. Наградой стали орден Св. Георгия 4-й степени, чин генерала от инфантерии и должность командующего 3-й армией.