Агентура сообщала, что сессию откроет Кэндал. Он же провозгласит независимость и будет избран первым президентом Народной Республики Гидау. А тогда мятежников признают десятки стран… Африка, Азия… и, конечно же, красные.

Ди Ногейра перевернул листок и на обороте шифровки синим карандашом набросал несколько слов. Потом взял стоящий перед ним большой бронзовый колокольчик (он привез его, как и стул, из своего родового поместья) и несколько раз встряхнул.

Дверь в кабинет почти тотчас же распахнулась, и на пороге вырос дежурный адъютант, молодцеватый лейтенант. Он вопросительно смотрел на генерала.

— Попросите шифровальщика, — почти шепотом сказал ди Ногейра. — Со всем, что касается операции «Феникс».

Офицер щелкнул каблуками, подчеркнуто четко повернулся и вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.

«Старый дьявол в ярости, — подумал адъютант. — Он всегда говорит шепотом, когда готов лопнуть от злости».

Сержант-шифровальщик, взлохмаченный, в больших темных очках, закрывающих половину его удлиненного лица, вбежал в комнату.

Но ди Ногейра уже успокоился. Он молча протянул руку и взял у сержанта папку со свежими, только что расшифрованными донесениями, раскрыл ее, быстро перелистал листки папиросной бумаги, на одном остановился, прочел раз, другой, удовлетворенно хмыкнул.

— Больше из форта номер семь у вас ничего нет? — поднял он взгляд на все еще не оправившегося от испуга шифровальщика.

— Радисты все время сидят на их волне, ваше превосходительство.

— Хорошо, — кивнул генерал и протянул сержанту листок со своими размашистыми каракулями, к которым приписал еще несколько слов. — Вызовите капитана Коста и передайте ему немедленно. Впрочем… — Он поднес листок к глазам. — Я вам прочитаю. Еще чего-нибудь напутаете.

Последняя фраза прозвучала по-стариковски сварливо.

— Передайте: «Действия ваши одобряю, однако операция „Феникс“ должна быть завершена в ближайшие три дня».

Шифровальщик аккуратно вложил листок в толстую папку черной кожи, щелкнул каблуками, вышел.

«А этому болвану Коррейе все-таки пришлось вернуться в форт, — со злорадством подумал ди Ногейра. — Пусть поучится умению выходить сухим из воды у этого… как его… сынка миллионера Брауна».

И он вспомнил подарок Брауна-старшего — великолепный, украшенный серебром карабин, полученный генералом, как только стало известно о решении комиссии, разбиравшейся в причинах гибели «Огненной колонны» Фрэнка Рохо.

Капитан Морис еще раз пробежал взглядом список «пассажиров», прибывших вчера на границу с Колонией в зоне «Е». Да, прибыли все, кроме священника.

— Куда он девался? — удивленно разводил руками старший из охранников. — Сам ведь проверял по списку в Окити. И он тоже отозвался: «Здесь!»

Охранник стоял перед раскладным походным столом, за которым сидели капитан Морис и молодой майор — комендант контрольно-пропускного пункта. Легкий ветерок трепал кусок брезента, закрывавшего вход в палатку, служившую коменданту и кабинетом, и спальней.

— Мы тщательно проверили всех, кто вчера приехал, камарад Морис. Их было двадцать четыре. Прибыли все, кроме отца Игнасио, — извиняющимся голосом говорил комендант. — Как только от вас пришла радиограмма, я сейчас же послал бойцов на «джипе» навстречу грузовику.

— Не мог он на ходу выскочить, — твердо заявил старший охранник. — Мы же там плечом к плечу сидели. Один заворочается — всем беспокойно…

— Спасибо, камарад, можешь идти, — сказал Морис.

Охранник лихо вскинул ладонь к густой курчавой шевелюре, неуклюже повернулся и вынырнул из палатки.

Капитан Морис поднялся из-за стола, расправил широкие плечи, прошелся от одной стены палатки до другой и обратно.

Лицо его стало очень озабоченным.

— В Окити отец Игнасио прибыл, — задумчиво проговорил он. — Значит, что-то произошло в Окити.

— Поедете туда сами, камарад? Капитан Морис помедлил:

— Пошлите кого посмышленей… Если я буду расспрашивать жителей…

Комендант, все еще державший очки в руках, близоруко улыбнулся.

— Уже сделано, камарад.

Он надел очки и посмотрел на массивные часы, шириной с его тонкое запястье.

— На рассвете послал туда толкового парня. Он должен вот-вот вернуться. Впрочем… слышите? Мотоцикл.

Треск двигателя нарастал с каждой секундой и оборвался на самой высокой ноте. В палатку вбежал юноша, совсем еще мальчишка, в ладной форме «фридомфайтера». Он запыхался, словно не мчался на мотоцикле, а бежал все двадцать километров от Окити до контрольно-пропускного пункта зоны «Е».

Большие миндалевидные глаза его, черные, как тропическая ночь, весело сверкали: было сразу видно — он не зря сгонял в Окити, доволен собой и тем, что узнал там.

— Пропал Сана! — выпалил юноша. — Вчера вечером, как только ушел грузовик. Закрыл магазин и пропал!

— Сана — это торговец, он и живет при магазине, — пояснил капитану Морису комендант.

— Знаю. Это — человек Араухо?

Комендант поспешно сделал предостерегающий знак и указал глазами на юношу, замершего у входа в палатку.

— Иди, камарад, — сказал комендант. — Да не исчезай совсем, ты нам можешь еще понадобиться.

— Что ж, возможно, — размышлял вслух капитан Морис, когда юноша вышел из палатки, — его передают с рук на руки…

— Значит, зря мы беспокоимся?

— Вполне возможно. И все же… Капитан Морис вытащил из нагрудного кармана большой блокнот. Устроившись за столом, Морис принялся что-то писать бисерным почерком. Потом он аккуратно сложил записку.

— Вложите в конверт, запечатайте сургучными печатями. Все как полагается для секретной почты. — Он внимательно посмотрел прямо в глаза коменданта: — Пакет должен попасть только в руки Кэндала. Это очень важно.

— Разве вы не возвращаетесь в Габерон?

— Нет, — твердо сказал капитан. — Дайте мне двух-трех парней. Мы пойдем на ту сторону.

— Понятно, — кивнул комендант и, помедлив, все-таки спросил: — Думаете, они идут к форту номер семь? Но тогда они опередили вас часов на десять-двенадцать.

…Отец Игнасио и Сана уже подходили к форту. Позади была ночь стремительного перехода через буш по неприметным звериным тропкам сквозь чащу и через болота.

Несколько раз они натыкались на посты «фридомфайтеров». Но отцу Игнасио были известны пароли, да и кто в этих местах не знал старого священника, родившегося здесь, выросшего, выучившегося в миссии и делившего с обитателями буша все их горести и радости.

Было уже далеко за полдень, когда священник, легкий на ногу, свернул с тропинки и сделал знак изнемогающему Сане следовать за ним в чащу колючего кустарника. Пришлось ползти у самых корней — там было меньше колючек. Метров через шестьдесят они оказались на небольшой поляне, заросшей густой и высокой слоновой травой, сухой и желтой.

— Ты останешься здесь, сын мой, — сказал священник, опускаясь на землю.

И по тому, как он сделал это, Сана со злорадством заметил, что и казавшийся неутомимым старик очень устал.

— Мне приказано проводить вас, святой отец, до самого форта, — твердо сказал лавочник.

— Тебе дальше нельзя, — терпеливо ответил отец Игнасио. — Дальше — патрули тугов.

Сана хмыкнул.

— А далеко ли до форта?

— Километров семь, если идти по той тропке, по которой мы шли. А если держать прямо на солнце — то километра четыре. Ты отдохнешь здесь, выспишься. И как только я приду в форт, пришлю кого-нибудь, кто проведет тебя обратно.

Сана колебался.

— Ну что ж, — наконец он принял решение. — Если нельзя, так нельзя.

Он сбросил на землю рюкзак, положил на него автомат. И вдруг дико вскрикнул, хватаясь за щиколотку и падая в траву:

— Змея! Змея!

Священник бросился к катавшемуся по земле лавочнику, склонился, пытаясь помочь, и с глухим стоном повалился лицом вперед, на Сану. Потом взмахнул рукой, словно пытаясь ухватиться за что-то, перевернулся на спину и затих. Из его груди, там, где сердце, торчала рукоятка ножа.