— Он бежал, — Нхай хитро улыбнулся. — Бежал, убив двух охранников.

Разве мог старый Нхай рассказать обо всем, что действительно было? Так доложил старый Нхай даже в штабе, когда его вызвал начальник контрразведки Кваме Араухо.

— Странно, — сказал начальник, пристально вглядываясь в плутоватое лицо одноглазого ветерана, держась за щеку длинными тонкими пальцами и морщась от зубной боли. — Офицер тугов… бежал из плена? И капитан Морис… не смог этому помешать?

Араухо поманил худым, похожим на сухую костяшку пальцем Нхая, стоявшего навытяжку у самой двери.

— Иди сюда… — И вынул из папки пачку фотографий. — Посмотри-ка… Не узнаешь?

На старого солдата смотрело со всех фотографий одно и то же лицо. Юноша на теннисном корте, прижимающий к груди ракетку… Он же на охоте… Вырезка из газеты — получает приз в Клубе стрелков. А вот он — вместе с мисс Мангакис, даже мама Иду оказалась на этой фотографии!

— Майк Браун, — твердо отчеканил Араухо. — Это был он?

Чувствуя, что совершает непоправимое, Нхай кивнул.

Кваме Араухо откинулся на спинку кресла:

— Майк Браун… Очень забавно…

— Он бежал, убив двоих… — торопливо заговорил старый солдат.

— Ах да… Тем хуже… Тем хуже…

Нхай не знал, не мог знать, что после его ухода Араухо поспешил в кабинет Кэндала, но вошел он туда спокойно, уверенно, и на лице его была лишь гримаса, вызванная зубной болью.

Молча протянул он Кэндалу тоненькую папку с надписью на обложке: «Майк Браун».

Кэндал с недоумением взял папку.

— Это… сын плантатора Брауна, бежавшего в Колонию, когда земли его были национализированы. Этот мальчишка стал наемником и служит тугам. Он был здесь вместе с майором Хором в ночь, когда туги организовали высадку десанта. Тогда капитан Морис отпустил его.

Араухо не сводил с Кэндала пристального взгляда.

— Я знаю об этом. Капитану Морису пришлось обосновывать этот свои поступок перед специальной комиссией армии Боганы.

— Так вот! — в голосе Араухо зазвенело торжество. — Капитан Морис опять отпустил Майка Брауна!

— Подожди! — поморщился Кэндал, выставляя перед собою ладонь. — Я тебя не понимаю.

— Я считаю необходимым запросить у разведывательных органов Боганы объяснения относительно действий капитана Мориса на нашей территории! Лично я их квалифицирую… как предательство.

Кэндал улыбнулся, встал, обошел стол и дружески обнял Араухо.

— Ну не мечи молнии, ты же не Шанго! А в отношении Мориса… Кстати, и Жоа обвинял его во вмешательстве в наши дела, считая иностранцем. Ему я ничего не сказал, но начальник контрразведки… — Кэндал спрятал улыбку в бороде, — конечно, имеет право знать, что в последней операции капитан участвовал уже как служащий нашей армии, как человек, которому поручено реорганизовать нашу военную разведку. Араухо нахмурился:

— Вот этого я уж не ожидал от тебя, Кэндал! — Голос его был полон горечи и искренней обиды.

— Хорошо, что ты не столь сверхгоряч, как Жоа. А то бы я нажил сегодня еще одного злейшего врага! — рассмеялся Кэндал…

Старый Нхай тем временем под веселые шуточки курсантов, этих молодых зубоскалов, обряжался в красный пиджак и бирюзовые брюки, собираясь на свидание к маме Иду, своей невесте.

Однако, выйдя за ворота лагеря «фридомфайтеров», Нхай вместо района бывшего сеттльмента, где стояла вилла Мангакиса, неожиданно свернул к «кладбищу Истории» — так в Габероне называли болотистый пустырь на берегу океана. Туда после провозглашения независимости со всего города свезли бронзовые статуи колониальных губернаторов и генералов-завоевателей и где они валялись теперь, покрываясь зеленью и дожидаясь отправки на переплав.

На берегу океана Нхай прошел к одной из старых лодок. На корме древней посудины сидел рыбак в широкополой шляпе с обвислыми полями, в грязной красной рубахе и неопределенного цвета брюках, закатанных по колено. Стремительно темнело. Рыбак собирал удочки, попыхивая сигаретой.

— Да поможет тебе Катарвири, владетельница воды! — громко сказал старый солдат.

— Катарвири знает свое дело, — лениво отозвался рыбак.

— Начальник говорил со мною сегодня… — сразу перешел к делу Нхай. — Он показывал мне фотографию белого офицера… Он не поверил ни одному моему слову.

Сигарета пыхнула опять. Нхай успел заметить на лице рыбака довольную улыбку.

— Кто-нибудь еще расспрашивал тебя о том офицере?

— Нет, — твердо ответил Нхай. Капитан Морис вскинул голову:

— Ты уверен?

— Камарад! — обиделся Нхай. — Ты же знаешь, что, хотя глаз у меня только один, никто еще не мог скрыть от меня свои следы.

— Хорошо. Когда ты должен возвращаться в буш?

— Может быть, завтра, может быть, через день. Как только будут готовы люди, которых мне надо вести в отряд.

Морис тихо засмеялся:

— Надеюсь, что твоя невеста захочет видеть тебя и завтра. Тогда — здесь, в это же время.

Здесь, на вилле экономического советника ООН Мангакиса, Нхай чувствовал себя человеком значительным. Евгению было занятно наблюдать за простодушным стариком. Только когда старый Нхай заговорил о Майке Брауне и побледневшая Елена бессильно опустилась в кресло, Евгений вдруг понял, что старик-то не так уж и прост. Он прекрасно знает: Майк, Елена и Евгений хорошо знакомы. Корнев-младший не раз при Нхае вспоминал о Майке.

Но сейчас старый Нхай упорно делал вид, что всего этого не знает.

— Что с Майком? Где он теперь? — осторожно заговорил Евгений.

Елена в упор смотрела на старого ветерана. Но Нхай выдержал ее взгляд — ведь у него — задание! Он выдержал бы и не такое, но в этот момент ему на плечо тяжело легла рука его невесты — мамы Иду.

— Отвечай, ну! — грозно пробасила она, и Нхаю показалось, что блюдо мой-мой — огромных клецек из ямсовой муки — нависло над его головою.

— Да жив этот ваш… Майк Браун! — невольно вырвалось у него. — О великий Шанго, на этой земле все сошли с ума. Больше я ничего не скажу!

И великодушная мама Иду поняла его.

— Ну что вы набросились на человека! — обернулась она к молодым людям.

Потом смущенно поставила перед женихом блюдо с мой-мой, которое секунду назад, казалось, была готова обрушить на его упрямую голову.

— Угощайтесь, дорогой камарад Нхай. Это я сама приготовила, — сказала она и смущенно прикрыла толстые губы кончиком цветастого передника.

Елена и Евгений неловко переглянулись.

А в общем вечер удался на славу. Нхай, отдав должное бару Мангакиса, довольно поздно возвратился в лагерь.

За обедом Майк Браун был необычно рассеян.

Он почти физически ощущал тонкий листок бумаги, лежавший в левом кармане его куртки. Иногда ему казалось, что капитан Коста как-то странно смотрит на него, даже в обычной угрюмости майора Коррейя, мрачневшего с каждым бокалом, Майку чудилось нечто подозрительное. И Браун никак не мог решить, как поступить с запиской.

— Нашему молодому другу сегодня что-то не по себе, — донесся до сознания Майка словно издалека жизнерадостный голос крепко захмелевшего де Сильвы, — но, право же, не стоит так расстраиваться, человек жил, человек умер. Никуда от этого не уйдешь.

Широкое лицо полковника стало пунцовым, толстые чувственные губы блестели.

— Не будем думать о завтрашнем дне! Любовь сильнее смерти! Так давайте же…

Полковник резким движением оторвался от стола, его повело в сторону, и, почти падая вперед, он устремился к Мелинде.

Майк вскочил, но между вдовой Гомеша и де Сильвой уже стоял капитан Коста.

— Что! — взревел де Сильва. — С-со-сунки из контр-р-разведки!

— Браун! Уведите женщину! — ледяным голосом приказал Коста, и Майк невольно шагнул к Мелинде, прижавшейся к серой бетонной стене.