– Может, вы расскажете мне о нем? – попросила Виктория, когда он подошел к камину и встал рядом, поглядывая на нее.

– Ладно.

Виктория посмотрела на виски, которое он вручил ей, и собралась поставить стакан обратно на столик.

– Если хотите послушать о Джейсоне, советую сначала выпить, – угрюмо заметил капитан. – Это сейчас необходимо.

Виктория отпила капельку алкоголя, а могучий ирландец поднял свой стакан и разом проглотил половину содержимого, как если бы также крайне нуждался в этом.

– Я собираюсь рассказать вам о Джейсоне то, что знаю я один. Это такие вещи, которые он скрывает от всех, в противном случае он бы и сам все рассказал. Говоря это, я предаю его, а до сего момента я был одним из немногих близких ему людей, которые никогда его не предавали. Виктория, он для меня как сын, поэтому мне больно делать это, но я считаю крайне необходимым, чтобы вы могли понять его.

Виктория медленно покачала головой.

– Возможно, вы не должны мне ничего рассказывать, капитан. Мы с лордом Филдингом постоянно не в ладах, и мне не хотелось бы, чтобы вы причинили ему боль своим рассказом о нем.

Тень улыбки промелькнула на грустном лице капитана.

– Если бы я хоть на минуту мог предположить, что вы используете то, что узнаете, против него, то не сказал бы ни слова. Но вы не сделаете этого. В вас есть добрая сила, сострадание и понимание, в чем я лично убедился накануне, когда наблюдал, как вы общаетесь с деревенским людом. Видел, как вы смеетесь вместе с ними, как они перестают чувствовать неловкость, и тогда решил, что вы чудесная девушка и отличная жена для Джейсона. Я и теперь убежден в этом.

Глубоко вздохнув, он начал рассказ:

– В первый раз мы встретились в Дели. Это было много лет назад. Я работал там у богатого купца по имени Напал, который отправлял свои товары морем в разные страны. Помимо товаров, он владел четырьмя судами, на которых перевозили его грузы. Я был старшим помощником на одном из них.

Как-то в течение шести месяцев я занимался очень прибыльными перевозками, и когда мы возвратились в порт, Напал пригласил нас с капитаном к себе на небольшое торжество.

В Индии всегда жарко, но в тот день, казалось, было еще жарче, чем обычно, наверное, потому, что я заблудился в паутине улочек, и когда наконец выбрался оттуда, оказался на убогой маленькой площади, забитой грязными, оборванными индийцами – там повсюду такая нищета, что трудно представить. Я осмотрелся вокруг, теряя всякую надежду обнаружить кого-нибудь, с кем можно переговорить на английском или французском языке, чтобы найти дорогу.

На другом конце площади я увидел небольшую кучку людей, которые наблюдали за чем-то – за чем именно, мне было трудно разглядеть, – и я двинулся к ним. Они стояли возле здания и глазели. Я было повернул назад, но увидел, что снаружи здания прибит неотесанный деревянный крест. Полагая, что это церковь и что там я смогу найти кого-нибудь, кто говорит на моем родном языке, я протолкался через толпу и вошел внутрь, раздвигая локтями сотню оборванных индийцев. Откуда-то доносились дикие вопли женщины, кричавшей на английском языке о похоти и мести Всевышнего.

Наконец я пробрался туда, откуда мне все было видно. Там, на деревянном возвышении, стояла эта женщина с маленьким мальчиком. Она указывала на мальчика и вопила, что он – сам дьявол, что он семя похоти и дьявольское отродье, а потом толчком заставила ребенка поднять голову, и я увидел его лицо.

Я остолбенел, когда понял, что он не индиец, а белый. Женщина кричала всем, чтобы люди посмотрели на дьявола и на то, как Господь его наказывает; затем она повернула мальчика спиной к людям, чтобы они увидели «месть Бога». Когда я увидел спину мальчугана, то испугался, что меня вырвет.

Капитан Фаррел шумно сглотнул.

– Виктория, спина мальчика представляла собой один сплошной черно-фиолетовый синяк и была покрыта шрамами от прежних многократных избиений. Судя по всему, она только за минуту до этого прекратила бить его на глазах собравшихся – индийцы к такому привыкли.

Когда он продолжил рассказ, у него исказилось лицо.

– Пока я стоял там, потерявшая рассудок ведьма, визжа, требовала, чтобы мальчик встал на колени и просил у Господа прощения. Он молча смотрел ей прямо в глаза, но не сдвинулся с места, и тогда она нанесла ему удар хлыстом по плечам с такой силой, что и взрослый упал бы. Ребенок опустился на колени. «Молись, дьявол!» – визжала она и снова била его. Он ничего не говорил, а лишь смотрел прямо перед собой; вот тогда я и увидел его глаза.., они были сухими. В них не было ни слезинки. Но в них была боль – Бог ты мой, какая в них была боль!

Викторию затрясло от жалости к неизвестному ребенку, но она не могла понять, почему капитан Фаррел рассказывает ей эту таинственную историю, перед тем как рассказать о Джейсоне.

Лицо капитана потемнело.

– Никогда не забуду муки в его глазах, – сиплым голосом прошептал он, – и того, какими зелеными они казались в тот миг.

Стакан Виктории упал на пол и разбился вдребезги. Она дико затрясла головой, пытаясь опровергнуть то, что он говорит.

– Нет! – в ужасе воскликнула она. – Нет, пожалуйста… Не замечая ее состояния, капитан продолжал, глядя прямо перед собой, с головой погрузившись в воспоминания:

– Мальчик начал молиться, сложил руки вместе и произнес: «Преклоняюсь перед Богом и прошу у него прощения». Женщина заставила его повторить это громче, еще и еще, и когда была удовлетворена, поставила его на ноги. Указав на грязных индийцев, она велела ему просить «праведных», чтобы они простили его. Затем она дала ему чашу. И я смотрел, как мальчуган сошел к толпе «праведников», ползал перед ними на коленях и целовал подолы их грязной одежды, прося у них прощения.

– Нет, – застонала Виктория, закрыв руками глаза и пытаясь стереть из памяти облик мальчонки с черными кудрями и знакомыми зелеными глазами, избиваемого свихнувшейся ведьмой.

– Я почувствовал, что не выдержу этого зрелища, – продолжал Фаррел. – Индийцы – фанатики, и я не интересуюсь их образом жизни. Но видеть, что так обращаются с ребенком моей расы, я просто не мог. Однако было тут и еще кое-что. Этот ребенок не мог оставить меня равнодушным – он был грязный, в лохмотьях, худющий, но в его глазах загнанного зверька светились гордость и непокорность – и это разбило мне сердце. Я выждал, пока он ползал перед индийцами, целовал их одежду и просил у них прощения, а они кидали монетки в его деревянную чашу. Затем он принес чашу женщине, и она улыбнулась. Взяла чашу и сказала, что теперь он «очистился», и улыбнулась вновь той своей фанатичной, безумной улыбкой.

А я смотрел на эту мерзкую женщину, стоявшую на самодельном алтаре с крестом в руках, и мне хотелось убить ее. Но я не знал, как относятся к ней ее прихожане, и, поскольку не мог драться с ними в одиночку, спросил, не продаст ли она мальчика мне. Я сказал, что ему требуется такой хозяин, который накажет его по-настоящему.

Отведя глаза от какой-то дальней невидимой точки, капитан Фаррел сумрачно посмотрел на Викторию.

– Она продала его мне за шестимесячное жалованье, "которое я заработал в плавании. Ее муж умер за год до того, и деньги ей были нужны не меньше, чем мальчик для битья. Но еще прежде, чем я ушел оттуда, она начала бросать деньги своим прихожанам и кричать, что Бог через нее посылает им свои дары. Она свихнулась. Окончательно свихнулась.

Голос Виктории превратился в умоляющий шепот:

– Вы думаете, что Джейсону было лучше при жизни отца?

– Его отец жив, – жестко ответил капитан. – Джейсон – незаконнорожденный сын герцога Атертона.

Стены комнаты закружились перед глазами девушки, и она прикрыла рот, опасаясь приступа тошноты.

– Неужели вас так расстроило известие, что вы вышли замуж за побочного сына герцога? – поинтересовался он, наблюдая се реакцию.

– Как вы можете так говорить! – возмутилась Виктория.

Он усмехнулся:

– Ладно. Я не думаю, что это играет для вас какую-то роль, но, вообще говоря, англичане насчет этого весьма привередливы.