Ирвинг сначала даже не посмотрел на меня, прежде поздоровавшись с другими. Вот я уловила, как его лицо поворачивается в мою сторону, и я могла лишь догадываться, с каким выражением смотрят его зеленые глаза. Прошло несколько секунд, он выпал из поля моего периферийного зрения, пока я не поняла, что он сел на нашу парту и уставился на меня. Я напряглась, но даже не посмотрела на него.

— Флекс, — громко позвал меня он, и я скорее почувствовала, чем поняла, что все в классе приготовились к новой ожесточенной перебранке, которая нередко случалась у нас в школе. — Что делаешь вечером?

Я с сомнением посмотрела на Ирвинга. Еще до конца не понимая, что происходит. Его же лицо было почти скучающим.

— Уроки буду учить, — сухо отозвалась я, выпрямляясь на месте, и отрывая липкие руки от парты. Я начала понимать, что Ирвинг начал свою игру, хотя пока что не имела ни малейшего представления, как в нее играть.

— Не хочешь пойти пройтись вечером? Мы собираемся небольшой компанией.

— Возможно, — насторожено сказал я, думая о том, какая компания будет с нами, в то же время, даже не представляя, какой органичной на самом деле выходит моя реакция. — А с чего вдруг?

На самом деле я имела в виду компанию, но выходило так, будто я спрашиваю о другом.

— Больше некого звать, — сказала он в своей знакомой наглой манере, и как раз прозвенел звонок. Он снял свой зад с парты и сел рядом. Далее мы говорили лишь о занятиях, так как я все время ловила на себе удивленные взгляды. Видимо я выглядела до того загнанной, что никто не почувствовал подвоха в ситуации созданной Ирвингом.

Вечером же, как он и говорил мы пошли гулять, хотя когда Ирвинг зашел за мной, я сначала даже не поняла, что он действительно серьезно говорил о прогулке.

Компанию, как оказалось, нам составляли Вокс и Денис. Те двое шли за ручку, обнимаясь и целуясь. Нам же с Ирвингом оставалось лишь с тоской смотреть друг на друга, и придерживаться правил игры. Как странно было ощущать некоторое смущение возле него, и думать, как себя вести, чтобы это выглядело натурально.

Когда Вокс и Денис отстали от нас, Ирвинг пошел ближе и прошептал:

— Это и раньше было мучительно — не быть с тобой. Но теперь это так нечестно!

— Это и есть мои последних полгода жизни, — с сарказмом пропела я, стараясь не смотреть на него, и не прислушиваться к тому, как от него хорошо пахнет.

— Ты до сих пор злишься на меня за все? — испытующе глянул он, я же чтобы не видеть его соблазняющих глаз и губ посмотрела скучающе в сторону витрин. Но мне стало душно, и вовсе не от любви к нему — это было немного подло с его стороны, начинать такой разговор здесь.

— И на себя тоже, — тихо вздохнула я. — У нас все не правильно. Ухаживания после того, что было между нами, какая-то аллегория.

— Так и есть, — грустно сказал он, и понял, что мою злость на него ни с чем не сравнить. Зато до Ирвинга начало доходить, что мне мало было просто заполучить его. Я хотела возмещение прошлых месяцев, потому что та боль не могла просто забыться и исчезнуть. Только не потому, что мы были вместе.

— А когда, как ты думаешь, тебе удастся простить меня?

Я тяжело вздохнула. Ну, разве все так просто? Могу ли я знать ответ на такой вопрос? Мне бы хотелось начать все заново, но без доверия, все его усилия были почти впустую.

— Когда больше буду знать о тебе… наверное, — пожала плечами я.

В витринах магазинов, я видела как мы проходим мимо. И зеркальные наши копии, казались просто парой людей, которые не могли иметь ничего общего. Для остальных невольных зрителей этого фарса, мы должны были выглядеть так же — двое молодых людей, которые будто бы лишь познакомились, и начинают узнавать друг друга. Я же смотря на нас, думала о том, что хочу все о нем знать, понять всего его, увидеть каким он может быть еще. Ирвинг понимал это подсознательно, и словно продолжал отгораживаться от меня. Как это в его стиле: шаг вперед, два шага назад и оборот на 180°. Когда же мне станет легче с ним? Я так хотела понимать причины, по которым он раньше отвергал меня, что все полученное уже не казалось таким сказочным подарком. Еще до Нового года, я бы сочла поступок Ирвинга, чем-то важным, и этого бы хватило. Но уже не теперь, я прошла слишком много и заслуживала на большее. Я заслуживала обладать ним всем, пусть не всеми его секретами, но тем, которые портили жизнь мне в последние полгода.

— Что ты хочешь узнать? — после довольно продолжительного молчания спросил Ирвинг. Мне и не нужно было оборачиваться, чтобы смотреть на него. Я видела чувства, написанные на лице Ирвинга в стекле витрины, затемненной и оттого зеркальной. Он все еще сопротивлялся. В чем же дело, не переставала удивляться я?

— Где ты родился? — это был невинный вопрос, чтобы не спугнуть его. Внутренне я ощутила прилив радости и адреналина, понимая, что не смотря на сопротивление, сдается он исключительно ради меня. Хоть что-то. Значит, я важна для него, настолько, чтобы открывать мне кладези своей души. Все то, что он так давно от меня укрывал.

— В Англии… точнее в Лондоне, — расслабившись отозвался он, и это была верно выбранная тактика. Даже не знаю, каких именно он ожидал от меня вопросов, что так напрягся, — родители тогда почти заканчивали обучение, и им выдали грант на какие-то исследования. И вот, мне исполнилось 3 месяца, и мама даже не думая о том, как я мал, выехала в Бразилию. Их двоих такие вещи, как детские болезни не волновали. Они были молоды и претенциозны. Я конечно же получил все прививки какие только можно. До года мы прожили там. Снова вернулись домой, хотя такого понятия как дом не было — просто в Англию. Оттуда в Ирландию, где меня оставили с маминой бабушкой, пока мне не исполнилось 3 года. Тогда родители взяли меня на Мадагаскар. Оттуда еще куда-то. И таких «куда-то» была нескончаемая вереница.

Ирвинг и сам не заметил, как начал говорить мне о том, о чем всегда молчал. Я не смела даже лишний раз кашлянуть, чтобы не прервать этого рассказа. Вокс и Денис были уже далеко, мы же незаметно для себя оказались на дороге, ведущей к пляжу. Пока еще быстро темнело, ведь был еще лишь Март. Воздух стал холоднее к вечеру, и более влажный, и я спрятала руки в карманы, анна голову натянула шапку, что начало мне мешать, ведь вскоре порывы ветра относили от меня некоторые слова Ирвинга, не смотря на то, что он машинально увеличивал тон. И я понимала их лишь в общем контексте. Его же волосы безжалостно трепал все тот же ветер-вор, и я могла наблюдать за этим только со стороны. И у меня появилось странное чувство, что мы встретились впервые, и я увидела перед собой совершенно нового человека, не только того парня, которого люблю, а и другого, о котором ничего не известно. Ирвинг словно показался мне симпатичным попутчиком, которого можно встретить в поезде или самолете. Незнакомец, рассказывающий историю о себе.

— Когда появилась Майя, — после некоторой заминки сказал он, — на целый год родители решили осесть во Франции, ради нас. Они устроились работать в какой-то исследовательской лаборатории, и я узнал, что слово дом, означает не только какое-нибудь строение, а что это покой и уют, и что на вкус это слово, как домашняя еда. А также о том, что существуют друзья, игры, разные занятия, к которым легко привыкнуть. К тому времени, как Майе исполнилось 10, родители время от времени еще срывались куда-нибудь, зато мы жили на одном месте подолгу.

— Потому ты знаешь, так много разных языков? — не удержалась я, и Ирвинг, словно лишь теперь заметил мое присутствие.

— Не так уж и много, — глухо сказал он, смотря на меня в упор и не отрываясь, что я начала краснеть и… вновь замкнулся.

Я сетовала на себя, что не удержала язык за зубами. Но это был такой огромный шаг вперед, что моей радости не было предела.

Прошло минут 15 странного, отяжелевшего молчания Ирвинга, во время которого он странно смотрел на меня, словно готов съесть. Все это продолжалось, пока он не сообразил, что эта его отстраненность может меня задевать.