— Ты вообще не понимаешь, о чем говоришь, — тихим угрожающим голосом сказал он, а я даже и не думала испугаться. Мне было все равно, как блестят его глаза от гнева.

— Вот именно! — воскликнула я, словно он подтвердил мои слова. — Я не понимаю, о чем говорю, и не знаю, а почему? Да потому что ты ничего не объясняешь!!!

— Я не могу, — тихо сказал он, и опустил ненадолго свое лицо. — Я пока что не могу. Но ты должна мне верить.

Я смотрела на него, и видела в темноте, как гнев борется в нем со стыдом, и не могла понять, что же происходит внутри него. Сколько времени мы уже были вместе, а я до сих пор не была уверена, что понимаю, какие мысли крутятся в его голове. И особенно я не понимала этого сейчас, когда он говорил тихим умоляющим голосом.

— Не могу. Пока что, — твердо повторила его слова я. У Ирвинга было намного больше причин верить мне, чем у меня, верить ему.

Ирвинг поднялся на ноги, держа меня на руках, и я чувствовала, как в нем закипает злость, от тех слов что я произнесла. Из-за того, что я не верила ему и не собиралась этого делать пока. Все дело было в том, что он не получал того, что хотел. А хотел он моего доверия, да и при том же, просто и уже!

— Я никогда не лгал, так почему тебе мне не верить? — покачал головой Ирвинг, и я слышала, как в его голосе снова появляются пустые нотки. Он поставил меня на ноги, и теперь чтобы смотреть ему в глаза, мне приходилось задирать голову. Подняв на него глаза, я на некоторое время замолчала, чтобы собраться с мыслями. Я знала, как прозвучат мои следующие слова, но не стала себя останавливать. Нельзя только давать Ирвингу, иногда стоит что-то брать и себе от этих отношений.

— Да ты прав. Но все дело в том… наверное… что я до сих пор не могу простить тебя и понять, — теперь Ирвинг опустил свою голову. Но я пыталась заглянуть ему в глаза, чтобы видеть все чувства, что промелькнут там. — Вспомни, ты ведь пользовался мной, а я позволяла. И какое здесь может быть доверие?

— И что ты теперь от меня хочешь? — Ирвинг очень быстро перешел к более агрессивному поведению, свойственному виноватым людям. Лучшая защита нападение. — И что завтра, каждый раз, когда ко мне перед игрой будет подходить девушка, ты будешь ревновать?

Я даже сама не заметила как ловко Ирвинг увел меня от настоящего вопроса, и того что я пыталась ему сказать. Проблема других девушек меня тоже тревожила.

— Смотря на то, как они к тебе будут подходить, — съязвила я в ответ на его снисходительный тон. Да, недолго между нами продолжалось романтическое настроение. На миг я даже пожалела, что начала все это, можно было отложить разговор. Но в то же время сколько я еще могла все это откладывать. Все это, в скором времени может сделать из меня, нервную стерву, и это в неполных 18 лет. Как-то нечестно, когда у всех остальных девушек и женщин есть на это немного больше времени и замужество.

Лицо Ирвинга скривилось в улыбке, после которой я вмиг стала стервой, и эту улыбку я видела уже много месяцев назад. Что-то такое язвительное и унижающее, я словно снова вернулась в первый день, когда Ирвинг появился возле моего дома. Нечто среднее между ненавистью и презрением. Но вот ко мне ли относилось это презрение?

— И как же им позволено общаться со мной, объясни наперед, чтобы я знал, на какой дистанции от них стоять.

— Не говори со мной в таком тоне, словно я навязчивая дурра, — отскочив от него как ошпаренная рявкнула я, поздно сообразив, что говорить нужно тише, ведь была уже ночь. А Ирвинг словно не видя моей злости и не слыша того что я говорю. Ставал лишь более саркастичным.

— Вот если ее руки будут на моей шее, думаю тогда и можно начинать истерить! Честное слово, у меня даже руки чешутся, поступить так тебе назло! Ведь я мерзавец, который тебя использовал, то есть пользовался!

При этих словах сердце болезненно сжалось, и я отвернулась, чтобы вытереть слезы, но Ирвинг почти тут же обнял меня. Слишком жестко и отчаянно, а так же болезненно, чтобы я могла даже пытаться избавиться от его рук.

— Прости… что я такое говорю, сам не знаю. Это все со злости, поверь. Пусть пройдет эта игра, и потом… потом поговорим. Ты ведь придешь на игру?

Я молчала, борясь в себе с той болью, что Ирвинг вечно причинял мне. И молчала, когда он снова спросил, пойду ли я на игру. Тогда Ирвинг развернул меня к себе, как всегда поступив так, как считает нужным. Но он не учел всего того, что может прочитать на моем лице — злость, боль и упрямство. Мой вид поразил его.

— Прости, — еще раз тихо повторил он, приближая свои губы к моему виску.

— Не знаю, смогу ли придти, — тихо отозвалась я, скрывая внутренний протест, против всего, что он творил со мной, и как пытался манипулировать. — У Етни тоже матч, если помнишь.

— Это означает, что тебя завтра лучше не ждать? — обреченно вздохнул он, возможно впервые понимая, что я могу сердиться, и сердиться по-настоящему на все то, что он делал. — Я понимаю. Я заслужил. Обещаю, мы поговорим с тобой обо все, что ты захочешь.

Мне так хотелось раскричаться на него за то. Что теперь строил из себя покорного и хорошего, и я на его фоне казалась такой дурочкой-истеричкой. Но Ирвинг как всегда приблизил меня к себе, взял мое лицо в ладони, и легонько поцеловал. Первым ощущением на этот жест был протест, но его губы, такие теплые, не смотря на холод, были слишком знакомыми и любимыми. Как много я вытерпела за то, чтобы иметь право называть их своими.

— Это не значит, что я приду на игру или перед ней, — все же сказала я, отрываясь от Ирвинга. Я была злой на него, расстроенной, и все же несколько возбужденной этими губами. Но моя гордость сегодня явно была со мной, давно пора было ее найти.

— Я знаю. — смиренно пробормотал Ирвинг.

В доме было тихо, родители наверняка уже давно спали, и перед тем как пойти спать, я все же позволила Ирвингу поцеловать меня. Но была еще слишком зла и обиженна, чтобы отвечать на его поцелуи по-настоящему. Его слова о девушках горели в моем мозгу, словно лихорадка.

Свиданье, пусть оно и было первое не закончилось кроватью. Так что в этом доме спало двое счастливых людей — мои родители. Троим было все равно. Но мучились лишь мы с Ирвингом.

И когда я встала с утра, то предельно точно знала, что ни при каких условиях не пойду к Ирвингу на игру. И чтобы не случилось, я собиралась идти и смотреть на то, как Етни всю душу вкладывает в ракетку. А потом эту же ракетку прилагает к мячу и даже бывает к соперницам. Что за ребенок растет!

Когда я спустилась к завтраку, в моей душе начало зреть сомнение. Потому что я слышала, как собирался Ирвинг, и так же слышала то, как он ненадолго замер возле моей двери, прежде чем пойти дальше. Он уходил раньше всех, вместе с отцом, и его уже не было на кухне, когда я спустилась туда. Девочки радостно говорили о матче, так же обговаривали какого-то мальчика из старшего класса, мама готовила завтрак. Я была расстроена, и это тут же заметили все.

— Ты чего кислая? — мама поставила передо мной тарелку с тостами, но их почти тут же расхватала малышня, включая Майкла, его я просто сразу же не заметила. Но я даже не обратив внимания на исчезновение тостов.

Поставив голову на согнутые локти, я ничего не стала отвечать. Зато как оказалось, за меня это решила сделать Етни.

— А они вчера поссорились с Ирвингом, через каких-то девушек, которые могут вешаться ему на шею.

Я тут же глянула на сестру с явным намерением запихнуть тост ей поглубже в глотку.

— Я в твои дела лезу? И вообще, ты почему не спала, игра ведь. Сказать тренеру? — тренер, иногда был единственным человеком, который мог напугать сестру, так как он мог выгнать ее из команды.