— Что я говорил? — сказал Левка, подмигивая Суну.

С улицы послышались восторженные крики ребят. Из их разноголосого хора выделялись слова: «Гонит, гонит! Пепа шпика погнал!»

— Ты никак козла выпустил? — всплеснула руками мать.

— Да, мама, а что?

— Как что? Ты посмотри, что он делает там, на горе!

Левка и Сун, бросив ложки, выбежали на двор.

— Ай да Пепа, смотри! — и Левка показал Суну на крутой косогор за домом, по которому носился серый козел за маленьким человечком в полувоенном костюме.

На человечке зеленел английский френч, пузырями раздувались огромные галифе и чернела фуражка. Шпик попытался было отбиться от преследователя камнями, но это еще больше ожесточило неустрашимого Пепу. Козел остановился на несколько секунд, взрыл копытцами землю и, наклонив голову, с еще большей стремительностью бросился на врага.

— Боднул, боднул! — закричал кто-то ликующим голосом.

Шпик полетел под откос, поднимая облако пыли и увлекая за собой целый водопад камней и щебня.

Пепа остановился на узкой тропинке и с любопытством наблюдал за поверженным врагом. На его гордо вскинутых рогах болтался клок, вырванный из галифе шпика.

ГОРОД НЕ ПОКОРИЛСЯ

Случай с Пепой облетел весь город. О нем рассказывали на улицах, на базарах, в порту и тут же припоминали другие случаи, когда грозные с виду вояки оказывались трусами.

В городе не утихали забастовки. Бастовали грузчики, рабочие портовых мастерских, бастовали железнодорожники, бастовали даже мальчишки — разносчики газет.

В белогвардейских газетах в те дни писали, что весь Дальний Восток в руках «союзников», что сопротивление партизан бесполезно. И действительно, все города и многие села на Дальнем Востоке находились в руках белогвардейцев, японцев и американцев. Но враги не понимали, что, захватив города и села, они не покорили людей, которые жили в этих городах и селах, что война продолжается, что против них здесь восстает каждый камень, каждый дом, каждое дерево!

Раньше всех поняли это вражеские солдаты. Ведь им, а не их хозяевам, которые сидели за океаном или прятались за толстой броней линкоров и крейсеров, приходилось драться в этой грозной стране. А это было нелегкое дело. Многие из них уже сложили головы от метких пуль красноармейцев и партизан.

Чужеземные солдаты и офицеры жили в постоянном страхе за свою жизнь. В то время среди захватчиков была хорошо известна поговорка, что в «России стреляет каждый камень, каждый сучок».

Во Владивостоке захватчики ввели военное положение. С наступлением темноты никто из жителей не мог показаться на улицах города. По улицам до утра раздавались тяжелые шаги кованых солдатских ботинок. Солдаты ходили обычно посреди дороги, обходили глухие переулки, замирали при шорохе листвы придорожных тополей, шарахались в сторону при виде собственной тени. И нередко вслед за шорохом листвы, дребезжа, летела под ноги солдатам консервная банка, начиненная динамитом и кусками чугуна, и в ночной тишине раздавался грохот взрыва страшной партизанской гранаты.

Город не покорился, не просил пощады. Город мстил.

В город Левка, Коля и Сун ходили лишь изредка. Улицы, дома, даже небо над городом вызывали у них щемящее чувство боли, тоски. Такое чувство охватывает людей, когда они после долгого отсутствия заходят в родной дом, где стали жить чужие люди.

Все время трое друзей проводили на рыбной ловле или в густых зарослях чертополоха на Колином дворе. На рыбалке или дома они все время вели нескончаемые разговоры, обсуждая слухи о боевых действиях партизан, или ломали голову над тем, чем бы помочь защитникам свободы. На этих тайных совещаниях вносилось на обсуждение множество необыкновенно смелых предложений, но все они имели один-единственный недостаток: были неосуществимы.

Во время одного из своих редких походов в город мальчики стояли на портовом причале и разглядывали американский крейсер «Бруклин», застывший посреди бухты Золотой Рог. На крейсере шло артиллерийское ученье. Орудия, направленные на город, медленно поворачивали свои жерла, словно кого-то высматривали. Глядя на крейсер, Сун вспомнил битву со скаутами и спросил у Коли:

— Где наша пушка, Коля?

— В надежном месте! На сопке в скалах спрятана.

— А что, если нам ее прикатить сюда да как бабахнуть по этому американцу?

Коля с сожалением вздохнул.

— Из нашей не пробьешь. Вот бы настоящую достать двенадцатидюймовку. Та бы этот крейсеришко насквозь просадила! Как ты думаешь, Левка? Просадила бы?

— Просадить-то бы просадила, да где ее возьмешь? Нам бы хоть подводную лодку, — ответил Левка с таким видом, будто подводную лодку достать было гораздо легче, чем двенадцатидюймовую пушку.

Коле пришлась по душе мысль о подводной лодке. Он присел рядом с Левкой на старый якорь, и они пустились обсуждать, что было бы, если бы Левка был капитаном подводной лодки, а Коля старпомом. И оказалось, что такая подводная лодка быстро бы разделалась и с «Бруклином» и с японским крейсером «Ивами», который стоял за английским транспортом, досталось бы на орехи и еще кое-кому.

Сун тоже любил помечтать, но на этот раз его не увлекали подвиги друзей. Он глубоко задумался.

Левка с Колей, «покончив» с вражеским флотом, наблюдали за Суном. Его лицо то хмурилось, то расплывалось в улыбке.

— Чего это он? — спросил Коля у Левки.

И в это время Сун радостно вскрикнул, встал на руки и задрыгал в воздухе ногами.

— Чему это ты радуешься? — спросил Левка.

Но Сун, прежде чем ответить, сделал «мост», прошелся «колесом» и только тогда, поглядев вокруг, зашептал:

— Левка! Коля! Надо сделать выстрел из пушки! Зачем? Как вы не понимаете? Кто сейчас в городе?

— Ясно, беляки, — ответил Коля.

— Ну, правильно. А кругом кто? Наши ведь! Видишь, как этот пароход, — Сун показал на крейсер, — туда-сюда глазами водит? Почему водит?

— Ученье… — начал было Коля.

Сун схватил Колю за руку.

— Нет, он боится партизан. Ты смотри, — Сун показал на трех японских солдат, что шли с винтовками наперевес между складами. — Смотри, они тоже боятся, партизан. Все боятся! Видали, какие окопы у них? Кругом проволока. Ночью ходить нельзя! Почему? Боятся!

Левка, внимательно слушавший Суна, вдруг прищелкнул языком, хлопнул рукой по плечу сначала Суна, а потом Колю.

— Вот будет дело, когда мы пальнем из пушки ночью! Вот будет спектакль!

Коля ухмыльнулся, представив себе, что будет твориться в городе, когда выстрелит пушка.

— Братцы, — прошептал он, — ведь у меня зарыта целая банка бездымного пороху и целый фунт черного охотничьего. Если насыпать сначала черного для запала, а потом бездымного, так всю сопку разнесет!

— Решено! — сказал, вскакивая, Левка.

Друзья отправились домой и всю дорогу обсуждали, где и как произвести выстрел.

Пушку Коля спрятал неподалеку от дома в расщелине скалы на склоне одной из самых крутых сопок. Под скалой, в расщелине которой была спрятана пушка, лежало какое-то военное имущество, накрытое брезентом, и возле него день и ночь расхаживали два японских солдата. Все же Коле и Суну удалось незаметно юркнуть в расщелину. Левка остался сторожить. Лежа на животе, он не спускал глаз с часовых. Все шло прекрасно. Часовые лениво расхаживали внизу, изредка поглядывая на сопку. Там бродили козы. Из-под их ног летели вниз мелкие камни.

Пушка оказалась в полной исправности. Коля выгреб из нее мелкие камешки, песок, протер ветошью, высыпал в дуло из картонной коробки фунт охотничьего пороха и стал доставать из-за пазухи пригоршни бездымного пороха, похожего на макароны. Вложив весь запас пороха в пушку, Коля посторонился, уступая место Суну, у которого рубашка оттопыривалась от спрятанного под ней порядочного запаса бездымного пороха.

— Красота! Пороху почти половина ствола! — прошептал Коля, когда и Сун заложил свой порох в пушку.

Взятые ветошь и пакля пошли на пыж. Потом «артиллеристы» насыпали в ствол пушки камней. Осталась самая тонкая работа: прикрепить к запальному отверстию специально приготовленный фитиль.