— Не надо.

— Ты не отказывайся, Женя. Понимаешь, теперь у нас появилась возможность. И хочется, чтобы ты ни в чем не испытывал недостатка.

— Я не испытываю.

Жека подошел к окну и, чтоб не встречаться глазами с Аркадием Антонычем, стал смотреть сквозь запотевшее стекло. В нем отражались огоньки люстры. Много их было, мелких и одинаковых, как мошкара.

— Женя, а зверюшками ты больше не увлекаешься?

— Нет.

— Мне казалось, у тебя это было серьезным увлечением. Ведь можно и вернуться к нему. Только соблюдай аккуратность.

Аркадий Антонович обнял Жеку за плечо и тоже заглянул в окно. В глубине двора что-то горело — красные отблески трепетали на кирпичной стене.

— Что это жгут?

— Не знаю.

— Жень, а фотографию ты тоже забросил?

— Надоело, — сказал Жека.

— Но надо же чем-то увлекаться! Нельзя, чтоб все время одна учеба! Это замечательно, что она тебя притягивает, но надо и отдыхать!

Мать принесла из кухни поднос с тарелками и чайником, бережно опустила на стол.

— Мужчины, у вас серьезный разговор?

— Да, — сказал Аркадий Антонович. — Говорим о работе и отдыхе. Будущим летом я возьму это дело в свои руки. Мы с Женькой обязательно будем купаться, рыбу ловить. А если еще обзавестись палаткой, о которой я тоже мечтаю с детства…

Мать подошла, взяла их под руки.

— А меня эти планы уже не касаются? Эгоисты вы… Что это жгут на дворе?

— Наверное, ящики из магазина, — сказал Аркадий Антонович.

— Вот безобразие!.. — Мать пригляделась, протирая туманно-розовое стекло. — Погодите-ка… Это наш буфет! Мальчишки жгут останки буфета! Братцы, как бы нам не влетело!

— Ну, мы не виноваты, — сказал Аркадий Антонович. — Мы при чем?

— Представляешь, грузчики поленились оттащить подальше! А я заплатила вдвойне!

— Ничего, — сказал Аркадий Антонович. — Сухое дерево горит быстро.

— Торжественно догорают останки прошлой жизни, — проговорила мать со смешком и подтолкнула мужчин к столу. — Давайте ужинать, пока не остыло. И поговорим о планах на будущее. Ты куда, Жень?!

— Я не хочу, — сказал Жека.

— Не будешь ужинать? Это что-то новенькое.

— Я просто не хочу. Мне еще заниматься надо.

Закрылась дверь. Мать и Аркадий Антонович посмотрели друг на друга.

— Что-то с нм творится, — вполголоса сказал Аркадий Антонович. — Он как побитый.

— Все образуется, — сказала мать неуверенно.

— Надо бы поговорить. Выяснить.

— Завтра поговорим. Пусть занимается.

В соседней комнате Жека опять стоял у окна. Оно сияло теперь, как раскаленное.

Не разглядеть было людей на дворе, и сам двор не разглядеть — лишь метался там, будто стараясь вырваться, придавленный темнотою огонь.

На машиностроительном заводе кончилась смена.

Вместе с толпой народа вышли из проходной несколько молодых парней. Они держались кучно, плотной стайкой, будто одно дружное семейство.

Это была знаменитая молодежная бригада Алексея Петухова. Ее всегда привыкли видеть в полном составе, даже после работы.

Но в этот день Алексей Петухов сразу откололся от друзей. Отшвырнул недокуренную сигарету, поправил на голове кепочку:

— Ребята, я понесся! Спешу очень.

— На свиданку, что ли?

— Да нет. В общем… ну, в общем, надо! Позарез надо!

— Ты чего это скрытничаешь? — спросил кто-то. — Глаза в сторону, мямлит, мнется. Что с тобой?

Другой приятель усмехнулся:

— Он вообще сегодня неуправляемый. Либо в спортлото выиграл, либо кран на кухне не закрыл.

— Ты чего темнишь, Леха?

— Потом, потом все расскажу! — пообещал Петухов, нервничая. Глаза у него действительно юркали по сторонам. — Просто одно мелкое событие… Разные текущие дела.

Придерживая свою вязаную кепочку, Петухов побежал через площадь, лавируя среди толпы и по-козлиному перескакивая лужи.

— Что-то неладное с Лешкой творится, — проговорил тот приятель, что был постарше всех.

— Может, дома неприятности?

— Я уж интересовался: молчит. Полная засекреченность. Но что-то с ним серьезное, он даже работать стал хуже… Сегодня затачивает резак и не видит, что кожух открыт. Точило — вдребезги, осколки летят, как от гранаты. Вполне покалечить могло.

— Да ну, это как раз случайность. Бывает — и колбаса стреляет.

— Или я не разберусь? — сказал старший. — Если б случайность, он бы хоть испугался. А то стоит и моргает: не понял, что произошло. Нет, ребята, с ним что-то неладное…

А Петухов в эту минуту догнал у остановки автобус, ввинтился в смыкающиеся дверцы. Ему прищемило ногу, она осталась торчать снаружи — и автобус, с этой нелепо дрыгающей ногой, исчез в уличной коловерти.

Неподалеку от дома, где живут Вера, Сережка и Павлик, есть большой книжный магазин. Его построили недавно по современному образцу: сплошное стекло и крыша козырьком.

Прямо с улицы видно, что происходит внутри магазина. Если там очередь, если выброшено что-то дефицитное, — беги и пристраивайся. Очень удобно.

Но сейчас в магазине было пустовато, лишь кое-где маячили отдельные покупатели, не спешившие тратить деньги. А в поэтическом отделе находился вообще один-единственный человек — интеллигентный старичок Николай Николаевич.

Он сложил аккуратную стопку книжек и подвинул их к продавщице:

— Вот, Валечка, отобрал. На два с полтиной. Проверьте.

— Что вы, Николай Николаевич, — сказала продавщица. — Платите прямо в кассу.

— Спасибо за доверие.

— Была бы я директором магазина, я бы премию вам начисляла. Как совершенно уникальному покупателю.

Николай Николаевич мигнул подслеповато, улыбнулся.

— Ах, Валечка, я понимаю, что выгляжу… х-гм… чудаком. Нормальные люди не приобретают все сборники подряд.

— Конечно, немножко странно. Есть же библиотеки, можно бесплатно читать.

— Можно, Валечка, можно… Но я, понимаете ли, не просто читаю. Я коллекционирую поэтические сборники.

— Такое у вас хобби?

— Назовем это… гм-гм… хобби.

— Чего только люди не коллекционируют!

— Если вам интересно, Валечка, я расскажу про одного чудака коллекционера. Вот представьте: гражданская война, голод, разруха. Беспризорники. Мешочники на вокзалах… И в это время человек коллекционирует книги. На последние деньги покупает стишки! Конечно, многие считают его сумасшедшим. Г-хм… В том числе и я. Стыдно признаться, но я тоже смеялся над ним… А потом прошли годы, жизнь наладилась. Открывались музеи, университеты, библиотеки. И тут обнаружилось, что коллекция нашего чудака всем нужна! Он собрал издания, которых больше нигде нет! Его причисляли к сумасшедшим, а он совершил подвиг: спас частицу нашей культуры. И его коллекция теперь не имела цены! Была дороже всякого золота!..

— И вы собираете такую же? — спросила продавщица.

— Увы. Такую собрать уже нельзя. Пройдут десятки лет, Валечка, пока эти книжки станут редкостью…

— Но вы все-таки покупаете, — сказала она. — Наверное, и не питаетесь как следует. И вообще себя ограничиваете.

Николай Николаевич улыбнулся простодушно.

— А я люблю поэзию, — сказал он. — Я, как ни странно, получаю от нее большое удовольствие…

Шаркая стариковскими ботами, Николай Николаевич отправился платить деньги. А продавщица сидела задумавшись. Она была очень юная, очень хорошенькая и очень грустная.

Всем людям — и с улицы, и внутри магазина — было видно, что продавщица скучает за своим прилавком. Она томилась, как царевна в опостылевшей светелке.

Продавщица взяла наугад какой-то сборничек, полистала. Не удержалась от гримасы. А когда Николай Николаевич вернулся с чеком, то пожаловалась: