Всех приключений, если это можно было так назвать, было нападение беглых рабов, которые решили выйти из чащи и поживиться человечиной, вкупе с вещами.

Ребба не успела ничего сделать, да и запрет Редхарда, строжайший запрет прибегать к магии, остановил бы ее. Успел Редхард. По дневному времени «огнебои» его были заряжены обычным свинцом, на ночь он заменял его серебром. На них кинулись сразу с двух сторон, вернее, сначала кинулись на Редхарда, ехавшего впереди, здраво, вроде как, рассудив, что баба и так никуда не денется — дорогу вперед ей загораживал жеребец Редхарда, сзади уже бежали их товарищи, а вбок, в лес… Слетит с седла, ударившись о первый сук, а там куда она от них скроется.

Они слегка ошиблись в своих расчетах. Предположив невозможное — сумей они совладать с Редхардом, Ребба положила бы их всех в рядок, на это ее сил хватило бы. Если даже и нет, то спастись бы она точно сумела.

Слегка ошиблись они и с выбором добычи. Редхард стрелял одновременно с двух рук, сразу в разные стороны, почти не целясь, и сразу два клейменых лба треснули, как брошенное об стену сырое яйцо. Последовательно прогремело еще четыре выстрела, один из которых снял вожака нападавших людоедов, а дальше в ход пошел меч. Ребба, чтобы не мешаться, скользнула с седла под брюхо своему коню, давно привыкшему к таком дорожным коллизиям, а потому не выказывавшего ни малейшего волнения и, вооружившись двумя своими кинжалами с длинным, волнистым лезвием черного булата, и готова была дать отпор любому из этих, говоря по совести, несчастных, доведенных хозяевами до потери всего человеческого, что в них когда-то было. Надежды вернуть человека в сознание раба была бы абсурдной. По сути, убивая рабов, Враг-с-улыбкой оказывал им некоторое благодеяние. Он рубил на обе стороны, юлой вертясь в седле, потом спрыгнул на землю. Падали тела, падали отрубленные конечности, те, что набежали было сзади, со стороны коня Реббы, уже кинулись по кустам, увидев, что творит всадник в высокой шляпе. Один, правда, решив, что, пока главный враг отвлечен, можно украсть хотя бы его женщину, сунулся было к Реббе, и упал, тщетно стараясь зажать фонтами бившую из обеих перерезанных сонных артерий, кровь. Редхард поднял коня на дыбы и рабы не вынесли, остатки их кинулись наутек.

— Прыгай в седло, мелочь, — усмехнулся Редхард, неспешно стирая кровь с клинка. Так же неспешно он зарядил снова «огнебои» и сказал: «Поехали отсюда. Они голодны, не будем им мешать». «Ты хочешь сказать, что они придут… Придут за трупами своих товарищей?» — удивилась слегка Ребба. Она знала, что беглые рабы едят людей, но думала, что только тех, кого поймают, не своих. «Я это уже сказал. Они придут. У них нет товарищей, у них есть стая, а в стае это нормальное положение вещей. Вряд ли они еще умеют толком разговаривать. Мне жалко их».

Они тронули коней, перешли на широкую рысь и вскоре рабы в самом деле появились на тропе, спешно подбирая тела и отрубленные куски погибших рабов. Раненых, которые все же были, добивали. Затем начался кровавый пир, вызвавший бы восторг у любого вурдалака.

Редхард и Ребба постарались как можно больше проехать в тот день и ночевали на сей раз в редком перелеске.

Отдыхая от ласк Редхарда, Ребба привычно свернулась на плаще, положив голову на колени Врага-с-улыбкой, а тот курил, молчал, смотрел в огонь, машинально перебирая черную гриву распущенных на ночь (днем она убирала волосы в косу) волос. Она знала, что он сейчас заговорит — знала, потому, что он слегка поджал нижнюю губу и коротко, резко выдохнул.

— Знаешь, — заговорил Редхард, — когда-то мой друг, Ролло Огонек, рассказал мне: «Я когда-то был женат. Долго, для меня — очень долго. Я не ценил в ней то, что надо было ценить, и не прощал того, что надо было прощать. Именно так я и убил возможность начать все сначала, когда мы расстались. Убил в ней свою женщину, а это хуже всего — убить в женщине то, что делает ее твоей, а ее жизнь — тобой. Я сделал это… Я потерял ее. Более глупой потери не было в моей жизни. И такой женщины у меня никогда уже больше не будет. Если когда-нибудь ты поймешь, что та, с которой ты засыпаешь, боится тебя разбудить, не повтори моей ошибки. Такая стоит всего». Я спросил: «Даже войны?», зная, как относятся северяне к войне. Огонек ничего мне не ответил, только хлопнул меня по плечу. Но в глазах его, обычно просто мрачных, я увидел такую волчью тоску, какой никогда не видел и понял ответ.

— У тебя были достойные учителя, — помолчав, сказала Ребба.

— Да. Их было всего двое, но ни у кого в мире, даже у тех, кто в состоянии нанять сотню учителей, не было и не будет таких, какие были у меня.

Странное дело! Негласно они договорились с Реббой, а вернее, так выходило само собой, не то, что не напоминать, что Редхард убил родителей Реббы, а Ребба, по сути, изуродовала его, обратила в чудовище и убила Огонька, а даже не вспоминать про это. Это было — и все. И не лежало черным камнем на их дороге.

— Спи, — негромко попросил Враг-с-улыбкой, и Ребба поняла, что любимый ее хочет побыть один. Очень скоро она засопела и Редхард, если бы мог, улыбнулся бы своей старой, молниеносно пролетавшей по его лицу, чуть грустной усмешки. Но теперь он и так всегда улыбался.

Все возрастающая зависимость от присутствия Реббы в его жизни, беспокоила Редхарда. Воплощенная свобода, он словно попал в какой-то сладкий, дурманящий плен, из которого, как он чуял, непросто будет выбраться. И все чаще мелькало в его голове пораженческое, как ему казалось, нежелание из этого плена выбираться.

— Чего ты хочешь? — спросила Ребба на следующей ночевке. Редхард повернул к ней свое ужасное лицо и ответил: «Невозможного. Оставаться собой, не теряя при этом тебя». Ребба улыбнулась, заласкалась, как кошка и разговор прервался. Но ночью, сквозь сон, Редхарду показалось, что она плакала. Тихонечко и безнадежно. Не было смысла стараться ее успокоить, плач этот был тот, каким оплакивают несбыточное, но бесконечно желанное, то, что сейчас ты держишь у сердца, но что в самом скором времени обязательно уйдет.

Он заснул и видел во сне Ролло Огонька. Тот сидел за бесконечным пиршественным столом, в компании таких же суровых северян и поднимал огромный кубок, обращаясь к кому-то, кто сидел во главе стола. Редхард успокоено вздохнул во сне и проснулся.

Утром свершилось чудо — Редхард встал раньше своей женщины и отошел к бежавшему неподалеку родничку умыться и попить. Тут — то и началась.

Пахнуло ужасной вонью, мозг не успел еще дать определения происходящему, как руки Редхарда бесполезно пробежали по планкам корсета — на нем не было сбруи, он вообще был безоружен, на нем были только штаны, сапоги и корсет. И все.

У него не было при себе ничего против бежавшего рысцой к свернувшейся в клубок Реббе, шайтара. Эти твари не делали разницы для охоты, для них одинаково годилась и ночь, и полдень. Все. Еще несколько прыжков — и вопрос, что делать дальше, разрешится сам собой.

Дикий рев Врага-с-улыбкой сотряс перелесок. Как был, безоружный, кинулся он наперерез кошмару Черной Пади, перекрывая ему дорогу. Он не знал, что хочет сделать. Шайтар замер на миг и мига этого хватило, чтобы Редхард пальцем вышиб тому один глаз. Все, теперь шайтар не угомонится, пока не убьет обидчика. Гниющее тело шайтара встало на дыбы, лапы с огромными когтями упали на плечи Редхарда, но тот устоял, схватив тварь за горло, чувствуя, как лопаются под его ладонями гнойники, покрывавшие тело мерзкого существа, как потоками бежит по рукам разлагающаяся сукровица, как течет слюна из жуткой, оскаленной пасти, в которой легко поместилась бы голова Врага-с-улыбкой.

— Беги! — взвыл Редхард и по плечо засунул руку в одуряюще вонючую пасть шайтару, мертвой хваткой вцепившись тому в глотку и понимая, что если он не успеет вырвать горло этого чудовища, в следующий миг тот просто отхватит ему руку. Да и пускай, может, шайтар довольствуется им одним.

Дикий женский голос, который показался Редхарду когда-то, давным-давно, ему знакомым, провыл несколько непонятных Врагу слов, и следующего мига для шайтара уже не наступило — огненный шар, размером со средний арбуз, врезался тому прямо под левую лопатку, шипя, прошел все тело насквозь и, вылетев наружу, оставив за собой в теле зверя настоящий туннель, пролетел еще пару шагов и погас, словно не был. Лишь диким жаром полыхнуло Редхарду в лицо, и шайтар упал на брюхо.