Оскару эти мысли были известны так хорошо, словно он сам гостил в мозгу лейтенанта. Посмотрим, дружище! Похожее на сарай здание пункта быстро растаяло в сумерках, остались только дождь, предрассветная серая муть и дорога. Правда, иногда сквозь похожую на густой туман морось проглядывали маленькие пятнышки света – это горели костры беженцев, которые не успели пройти пост днем. Вдоль дороги на обочинах стояли несколько грузовиков и телег с бесформенными кучами скарба в кузовах. Вдруг прямо по курсу из темени вынырнул фургон, ехавший с потушенными фарами. Бормоча проклятия, Оскар с трудом заставил неуклюжую «Татру» увернуться. Да, тут быстро не поедешь – свет фар разгоняет муть в лучшем случае метров на двадцать впереди. Больше сорока километров в час ехать просто опасно. Кроме того дорога вплоть до Шомбатхей сплошь состояла из прятавшихся в воде глубоких ям, крутых поворотов и наплывов жидкой грязи. Когда Оскар наконец миновал казавшийся покинутым городишко, шоссе вроде бы стало поприличней. Воздух, вернее, висевшее в нем туманно-водяное месиво еще более просветлело под первыми лучами встающего солнца. Видимость улучшилась раза в полтора, и только поэтому Энк-вист успел понять, что круглая лужа впереди – воронка, до краев наполненная водой. Машина тяжело метнулась в сторону, уйдя правым боком в глубокую грязь на обочине. Капот стал медленно сворачивать дальше, грозя утащить с асфальта два остальных колеса. Оскар отчаянно вывернул руль и надавил на газ. Двигатель тихо взвыл, машина резко потеряла скорость. Но правое переднее колесо оказалось на дороге. Двигатель снова взвыл, на этот раз громко и сердито, и, наконец, правый задний скат с чмоканьем выскочил из грязи. Обошлось! Мимо проплыли два разбитых сгоревших грузовика и несколько похожих на сваленные кучи тряпья трупов. Итак, началась полоса боевых действий.
С этого момента война постоянно напоминала о себе малоаппетитными зрелищами разрушений и смерти. За окном проносились брошенные на дороге узлы, коробки, поломанная мебель, распотрошенные чемоданы, перевернутые автомобили, разбитые телеги, трупы животных и людей. Раза два встречались пешеходы, тупо бредущие под дождем с тюками на спинах. Воронки от попаданий ракет и бомб по мере приближения к фронту попадались все чаще и чаще. «Какое счастье, что сегодня нелетная погода! – подумал Оскар. – Похоже, что вчера румынская авиация порезвилась здесь как следует! Каких-то два дня назад они ехали по этой же дороге, не отмеченной ни единой воронкой. А теперь!»
В девять утра дождь прекратился, тучи постепенно поднялись выше. У самой земли, стелясь прямо по ней, ползли редкие клочья тумана, а по спине Оскара – мурашки. Только бы не прояснилось совсем! Судя по всему, у румын нет всепогодных самолетов и вертолетов или их очень мало. Солнце сегодня не нужно абсолютно. Пожалуйста, отдохни там, за облаками, милое!
Показалась развязка, от которой еще одна дорога уводила на Веспрем. В виадук, по которому проходила магистраль Дьёр-Веспрем, врезался самолет, похоже МиГ-29. Из рухнувших вниз обломков, между кусками моста, ощерившимися арматурой, вверх торчали сопла двигателей и пестрые сине-желто-красные кили. Посреди дороги валялся труп в высотном летном костюме со сгоревшей кожей на лице и обуглившимся носом. Оскар сдал назад и объехал затор поверху.
Со стороны Веспрема доносились глухие шумы – пушечные выстрелы, рев многочисленных двигателей. Далеко, на пределе видимости, серые фигурки солдат рыли окопы. «Похоже, я опоздал! – подумал Оскар. – Секешфехервар сдан, и все потеряно…»
Дорога становилась все хуже и хуже. Здесь румынские ВВС потратили гораздо больше боеприпасов, надеясь на хорошую добычу. Автомобили, черные, искореженные, встречались теперь целыми колоннами, а трупы – десятками. Совсем рядом с Секешем, километрах в пятнадцати от него, на маленьком перекрестке у брошенной деревни Оскар встретил солдата с перевязанной рукой. Тот курил самокрутку, сидя на валявшемся в грязи мотоцикле.
– Эй! Привет! – крикнул Энквист из окна. Солдат молча кивнул. – Как там, впереди? Я могу проехать в Секеш?
– Езжай, если захотелось…
– А вообще, как идут дела?
– Хреново. Из Секеша все отступили. Он нынче пустой – румыны вроде бы еще не успели его занять. Хотя, это в семь было, а как сейчас, я не знаю.
– А ты чего тут ждешь?
– Да я думаю сижу. Мотоцикл вот накрылся, не знаю, в какую сторону рвануть.
Решив не мешать человеку думать, Оскар двинулся дальше. Скоро впереди, из-за холмов, выплыло висящее в небе черное облако, похожее на смог, но гораздо темнее. Пожары… Горят заводы, бараки трудовых лагерей. Въезд в город был почти заблокирован многочисленными останками машин и броневиков, будто какой-то малыш ростом с небоскреб небрежно разбросал ненужные игрушки. Проехав Новый район, где целенькими стояли огромные цилиндрические дома со своими внутренними гаражами, сухими бассейнами и запущенными садами, он углубился в более пострадавшие от боевых действий кварталы. Хотя настоящих руин на глаза не попадалось, из многих фасадов на улицу вылетела изрядная часть штукатурки и кирпичей, которые лежали у стен уродливыми кучами. Все окна, за редким исключением, лишились стекол – в битом виде они стали вторым покрытием для мостовой. Завороженный картиной всеобщего запустения и разрушения, Оскар едва не проехал мимо криво висевшей таблички с надписью «Палотаи». Здесь нужно было повернуть налево. Его охватило сильное волнение, какое бывает у людей, ожидающих большие неприятности, а также у девушек, бегущих на первое свидание с симпатичным молодым ловеласом с мыслью: «Ой, что будет?!» Тук! Тук! Тук! Сердце гулко билось о ребра изнутри грудной клетки. Вот она, дверь знакомой таверны. Валяется на тротуаре. Все тело объял странный холодок, посещавший его, пожалуй, только в детстве, когда мать поздно вечером задерживалась на работе. Маленький Сережа сидел у черного холодного окна, упершись в него лбом, и тихо скулил: «Нет! Она скоро придет! С ней все в порядке!!!»
От волнения Оскар бросил руль машины и заглушил двигатель. Ткнувшись колесом в бордюр, «Татра» остановилась метрах в десяти от зловеще валявшейся на асфальте двери. Все будет в порядке – как тогда, в детстве! Мама всегда приходила живой и невредимой. Оскар ожесточенно вытер вспотевшие ладони о истрепанную бархатную обивку кресла. Нет, просто обезумевшие люди искали выпивку и еду. Анна спряталась, ведь она умная девочка.
Оскар выбрался из машины и медленно пошел вперед на неверных ногах. Из дверного проема ему в лицо ударил душный и жаркий запах тухлятины. Держась за перила, словно немощный старик, он спустился вниз. Там было темно и, конечно, нечего надеяться на лампы. Откуда электричество в покинутом войсками городе, застывшем в ожидании жестоких захватчиков? Оскар достал из кармана фонарик, но не стал его включать. Темнота жужжала, издавала противные назойливые звуки – в глубине зала кружили мухи. Внезапно Оскару захотелось убежать прочь, не выясняя, что там. Он… Он лучше будет думать, что маленькая Анна сбежала и скрылась у каких-нибудь родственников в деревне. Но нет, она ведь говорила, что у нее нет никого, кроме умирающей матери. Он медленно поднял фонарь, однако пальцы отказывались передвинуть рычажок и осветить зал. Оскар с безнадежной отчетливостью понял, что за зрелище ждет его там. Ему придется увидеть ЭТО. Придется. Наконец, непослушные пальцы включили фонарик. Все еще страшась предстоящего, Оскар направил луч в сторону стойки. Бледный круг света выхватил из темноты распахнутые створки, из которых струился парок. Внизу, на полу, разлито багровое пятно… Нет, это всего лишь разлившийся суп из свеклы – кастрюля валялась рядом. Мозг радостно ухватился за спасительную мысль: мухи могли слететься на объедки, черт возьми! В порыве радости Оскар взмахнул рукой, передвинув луч света на центр зала, и тут же замер в ужасе. Посредине зала стоял стол, ножки которого на одной стороне были отломаны и край столешницы упирался в половицы. На его огромной двухметровой поверхности было распято голое тело. Раздвинутые руки прихвачены ремнями к оставшимся ножкам, голова безвольно свернута набок. Труп, видно, пролежал на жаре, царившей в таверне, значительное время и уже начал распухать. Однако можно было понять, что это тело не взрослого человека. Труп был привязан животом к столу для того, чтобы…
