— Вы хотели в детский дом какой-нибудь анонимно перевести, — напомнил ему Иван.

— У нас у своих детей в музыкальной школе ремонта не было со времён царя гороха, — нервно забарабанил Александр Викторович костяшками пальцев по журнальному столику. — И потом, Ваганович же это всё у нашего города украл, значит, на Святославль и надо потратить.

— Согласен, — кивнул Иван и собрал со столика все сберкнижки.

— Ты молодец. Хорошее дело сделал. — запоздало похвалил его Шанцев. — И настоящий профессионал. Не зря тебя Павел рекомендовал.

Москва. Квартира Ивлевых.

Когда мы вернулись домой из Мытищ, к Брагиным было идти уже поздно. Ну, завтра, всё равно, надо появиться в университете, узнать, достаточно ли желающих во вторую бригаду нашего стройотряда. Вот, заодно передам ему пузырь от бати.

Но отец какой щепетильный. Костян ему помог, и он его тут же отблагодарил, не поленился же специально заехать…

Во вторник в университете, первым делом, подошёл к Костяну.

— Слушай, тут отец неожиданно вчера приехал, — начал я и открыл перед ним портфель, чтобы он увидел бутылку коньяка. — очень просил тебе передать.

— Да ну, что он? — удивился Брагин. — С ума сошёл, что ли? Я же сам, от души помочь хотел…

— Ну, Костян, я родителей уважаю, с ними не спорю, так что бери, — сделал я грустное лицо. Ну, не ехать же мне к отцу возвращать эту несчастную бутылку.

Уговорил все же…

Москва. МГУ.

— Ираклий, — подсел к нему за парту Алексей Сандалов. — Тут такое дело, я подумал, что тебе сподручнее будет вторую бригаду принять. За те же половину ставки ты будешь вести переговоры с заказчиками, обеспечивать бригаду работой, учить их и контролировать.

У Ираклия глаза сначала радостно загорелись, но тут же потухли.

— Но Павел же тебе это предложил! — возразил он.

— Ну, предложил. А я что, не могу отказаться?

— Нет. Конечно, можешь! Но мне как-то неудобно.

— Кончай, — удивлённо посмотрел на него Алексей. — Что за глупости? Ты наш друг. Работать по состоянию здоровья ещё не можешь. А опыта у тебя столько же, сколько у нас у всех. Так почему бы именно тебе не возглавить вторую бригаду?

— Спасибо, конечно, — растерянно посмотрел на него Ираклий.

— Так, вон Паша пришёл. Пошли всё с ним самим обсудим, — решительно поднялся с места Алексей.

Брагину ничего другого не оставалось, как переложить к себе в портфель батину благодарность.

— Привет! — подошли ко мне Лёха с Ираклием.

— Здорово, парни, — поздоровался я с ними. — Ну как у нас дела? Записался ещё кто-нибудь во вторую бригаду?

— Да. У нас уже не то что комплект, а с лишком уже желающих, — ответил Лёха. — Тут ещё такое дело. Я подумал, что вторую бригаду должен Ираклий взять на себя. Ему самое то этим заниматься, пока не восстановится окончательно.

— О, блин, хорошая идея… Я-то думал, что ты еще слишком слаб для такого, но раз уже так себя неплохо чувствуешь, то могу только порадоваться за тебя! — воскликнул я весело и хлопнул по плечу Ираклия, который стоял почему-то со смущённым видом. — А что ты голову повесил?

— Да неудобно мне… Ты же Леше предложил вначале… — сказал Ираклий.

— Ну, брось ты это — неудобно, — покровительственным жестом похлопал Лёха Ираклия по плечу, и тут же сделал объявление:

— Товарищи! Вторую бригаду стройотряда возглавляет Ираклий. Все вопросы к нему.

— Так, значит, набрали бригаду? — уточнил ещё раз я.

— Да-да, — кивнул Ираклий, — ещё вчера укомплектовали… Только Мартин, умник наш, своих привёл и сам хочет поменяться бригадами.

— Не понял, кого своих? — удивился я.

— Из землячества, — ответил, нахмурившись, Ираклий, — ещё и девчонку свою Илму…

— Девушку взяли в стройотряд? — спросил я.

— Двоих! — скривил он недовольное лицо. — Подружку Илмы ещё привёл, Лилли зовут, и шестерых парней, вообще не запомнил, как зовут… А наши, Козловский и Пыняев, пойдут в первую бригаду.

— Здорово вы придумали, — кивнул я.

— Вот и я о том же.

— А кроме немцев кто ещё?

— Пашка Ильин попросился, Лёха взял его, — с удручённым видом ответил Ираклий. — На всю бригаду только мы с ним вдвоём не немцы.

— А ты, кстати, зря расстраиваешься. Немцы педантичны и аккуратны до безобразия. Тебя ещё тошнить начнёт от их пунктуальности. Это, может, самые классные работники! За ними смотреть не надо, они сами всё сделают, как надо. Тем более, там Мартин будет. Он теперь у них большая шишка в их комсомоле, и уж точно никому спуску не даст из своих! Ну, ты же его сам знаешь…

— Серьёзно? — удивлённо посмотрел на меня Ираклий.

— Увидишь, — уверенно ответил я. — Так, ну, раз ты за главного, то нам с тобой сегодня надо на объект съездить, с заказчиком тебя познакомлю.

— А, хорошо! Когда?

— После занятий… У тебя же нет свободного посещения.

Мы договорились с ним, что встретимся у проходной обувной фабрики.

Москва. Институт Бурденко.

— Мам, ну, как можно было не заметить беременность⁉ — ходила взад-вперёд по ординаторской Инна, бросая на неё возмущённые взгляды. А та ревела навзрыд. — Ты это специально, что ли? Чтобы аборт было поздно делать?

— Ахмад, в любом случае, не разрешил бы, — сквозь рыдания ответила Аполлинария.

— Причём здесь Ахмад? Своя голова для чего? — негодовала Инна. — Вот, что ты наделала⁈ Что ты теперь будешь делать?

— Рожа-аать, — со слезами ответила ей мать.

— В твоём возрасте? Ты с ума сошла?

— Ин, а какие ещё есть варианты? — вступила в разговор её коллега и подруга Нина Афиногенова. — Поезд уже ушёл. Теперь только рожать. Или ты специально мать доводишь? — с укором смотрела она на подругу.

— Нет! С чего ты взяла? — тут же осеклась Инна. — Я, просто, боюсь! Что теперь будет?

— Ну так, мама ещё больше тебя боится, — возразила ей Нина. — А тут ещё ты бегаешь, истеришь…

— Мам, прости, — тут же кинулась к ней Инна и тоже начала в голос реветь.

— Это что тут такое? — вошла в ординаторскую Серафима Михайловна и остановилась в испуге. — Что случилось, девоньки⁈

— Да всё нормально, — уверенно ответила Нина. — Сейчас успокоятся.

— Мало мне было двух братьев дошкольников, так ещё и младенец теперь будет! — смеясь и плача одновременно, ответила Инна.

— О, поздравляю, — потрясённо проговорила Серафима Михайловна. — Ребёночек в таком возрасте — это подарок судьбы, награда за все испытания.

— Правда? — подняла голову, всхлипывая, Аполлинария.

— Ну, конечно! Чего рыдать-то? Радоваться надо! — уверенно заявила доктор. — Как говорят, первый ребёнок — это последняя игрушка, а первый внук — это первый ребёнок. А у вас ещё и силы есть ребёнка вырастить, и юношеский эгоизм вы давно уже переросли. У таких родителей дети самые счастливые вырастают.

— Правда? — почти успокоилась Аполлинария.

— Ну, конечно! — улыбнулась ей пожилая доктор.

— Ага! Значит, меня вырастили в юношеском эгоизме⁈ — поставила руки в бока, смеясь, Инна.

— Тебя бабушка больше жизни любила! — возразила ей, улыбаясь, мать.

Москва. МГУ.

— Кажется, здесь, — сказал один студент другому. — И к кому из них подойти?

— Да какая разница? Они все, небось, в стройотряде работают, — ответил ему второй. — Быть у колодца и не напиться?

— Это да. У них все парни в группе при деньгах… Ты бы видел, как они в общаге питаются! Не в каждом ресторане такие свежие продукты прямо с рынка…

— А летом и девчонки у них по сколько заработали⁈ Пошли! А то перерыв закончится, — ответил ему приятель и неуверенно шагнул в аудиторию. — Простите, а насчёт стройотряда это к кому?

Уехал после первой пары. Надо доехать до таксопарка, у Бортко с Захаровым на него большие планы. Потом познакомить Ираклия с главным инженером обувной фабрики. Остаток дня сегодня предстоит провести в спецхране, а вечер и ночь за оформлением записки для Межуева. Сам виноват, затянул, а завтра крайний срок записку Пархоменко сдавать.