— Да, вряд ли это наш соперник, — усмехнулся Бортко. — Это кто-то другой… Не тот уровень, чтобы вот так нагло себя вести!

— Согласен, — кивнул Захаров и закурил. — Тут надо себя очень уверенно чувствовать…

— Тут обнаружился ещё один его однокурсник, — доложил Мещеряков, — сотрудник генпрокуратуры. Я тихонько поспрашивал своих знакомых… Он заместитель руководителя управления кадров Центрального аппарата Прокуратуры СССР.

— Ну, вот! Это уже ближе к истине! — воскликнул Захаров. — Так… Нужно поднять знакомства в генпрокуратуре. Чтобы объяснили товарищу… Как его там?

— Успенский Александр Дмитриевич, — подсказал Мещеряков, — советник юстиции третьего класса.

— Вот-вот, чтобы объяснили товарищу Успенскому, что не быть ему начальником управления, если продолжит поддерживать Сальникова.

— Там как бы одним этим не обойдётся, — сказал Бортко, так и не успев до конца рассказать Захарову, какой вызов им бросил Сальников. — Там не всё так просто! Они нам прислали третий сорт вместо первого. Теоретически, мы можем его вернуть им обратно.

— Ну так может и вернуть? — спросил Захаров, явно не разбиравшийся в сути вопроса.

— Но извините, на дворе март! Конец квартала! Они сейчас начнут тянуть с оформлением пересорта, представителя пришлют акт оформлять только через неделю-две! А нам что делать? А когда они этот возврат нам на нормальную кожу поменяют? В апреле?

— Это в лучшем случае, с такими-то замашками, — поддакнул ему Мещеряков. — А то и в мае… А завод будет стоять и не работать.

— Значит, нужно делать все так, как и решили. Решим вопрос с тем, на кого опирается Сальников, и нам поставят не только нормальную кожу, но и дополнительную, которую в этот раз не поставили, — сказал Бортко.

Вернувшись домой, застал у нас целое собрание. Галия отпросилась пораньше с работы, переживала за детей. Пришла Женя Брагина, уж не знаю, как узнала, что нам помощь нужна. Потом ещё и Ксюша заявилась, как с работы вернулась. Столько внимания детям давно не было.

— Вы же, только, смотрите, — остерёг я женщин, — сильно их не балуйте! А то они сейчас быстро просекут, что надо всего лишь поныть, и вы все свои дела сразу бросаете и к ним несётесь. Замучаетесь потом!!!

Нянек у нас сегодня хватало, моя помощь им не требовалась, и я отправился к себе в кабинет. Надо записки для Межуева оформить по оставшимся наработкам из спецхрана и позаниматься.

Святославль.

К концу дня Маслов занёс Вагановичу тысячу восемьсот рублей. Пересчитав их и спрятав во внутренний карман, директор завода с довольным видом произнёс:

— Ну, с почином, Игорь.

— С почином, Аркадий Павлович.

— Эх, нельзя по коньячку сейчас тяпнуть, а то разговоры лишние пойдут… Надо нам на людях скрывать наши дружеские отношения. А то завистников у меня полно, ещё и тебе достанется.

— А плевать! — бесшабашно отмахнулся Маслов от предостережений начальника. — Я тут ещё кое-что придумал!

— Не части, Игорь, — нравоучительным тоном ответил Ваганович. — Лучше пореже, но побольше. И чтобы подкопаться никак нельзя было. Поэтому ремонт крыши все же проведи, просто покрась потом, чтобы не было понятно, что там новых листов металла нет.

— Лучше побольше и почаще, — хохотнул в ответ главный инженер.

— Это да, но не с Фокиным и не с нашим главбухом, — с досадой ответил директор. — А обмыть ещё успеем… В мае надо будет в Ленинград. Ты как смотришь на то, чтобы со мной съездить?

— С удовольствием, Аркадий Павлович! — поднялся из-за стола Маслов.

— Отлично.

Вроде все и хорошо вышло, и именно этого Ваганович и хотел, но… Слишком он какой-то безбашенный, — подумал директор, провожая взглядом не скрывающего своей радости главного инженера. Как бы не проболтался где-нибудь насчёт наших дел. Или не начал швыряться деньгами налево и направо, возбуждая подозрения. Но прямо сейчас не надо с ним об этом говорить, чтобы не спугнуть. Одного общего дела слишком мало, чтобы он проникся как следует. Нужно с ним несколько афер провернуть, чтобы в полный вкус вошел…

Ваганович решил, что вечером попозже улучит момент, направится к своему тайнику в пустом доме по улице Ленина и добавит эту тысячу восемьсот к общей сумме заначки. Хранить деньги дома или показывать их жене он не рисковал. Валерия Александровна Ваганович не то, чтобы не умела язык за зубами держать. Но зачем так соблазнять женщину?

Если она будет знать, что у них есть такие деньги, — рассуждал Ваганович, — ей будет очень трудно воздержаться от каких-то вызывающих покупок. Да те же золотые украшения, сколько ей не покупаю, а ей все равно мало. Это из моды вышло, это на мне уже много раз видели… Не удержится… Начнутся разговоры, пойдут по городу пересуды… Так и до ОБХСС дойдёт. Городишко маленький, тут ни от кого ничего не скроешь. Вот, выйду на пенсию, уедем отсюда, и тогда…

Зазвонил телефон и вскоре ко мне в кабинет примчалась Галия и позвала к телефону. Это оказался Межуев. Сказать, что я удивился, ничего не сказать.

— Павел, хотелось бы увидеться, — перешёл он к делу, поздоровавшись. — Ты сможешь ко мне подъехать на службу?

— Конечно, Владимир Лазоревич, когда?

— Чем быстрее, тем лучше, — ответил он. — Сможешь в понедельник? Желательно в первой половине дня.

— Хорошо. В понедельник я у вас, — пообещал я. Мы попрощались, и я вернулся к себе в кабинет предельно озадаченный.

Что там ещё стряслось? Или… Неужели он и есть покровитель Сальникова? Не хочет светиться? Он уже имел со мной дело, когда я вышел на махинации на мебельной фабрике и имел возможность убедиться, что я не болтун… Блин! Получается, он знает, что я связан с Захаровым и Бортко?.. Или нет? Ему могла рассказать обо мне Дружинина!

Мысли так поглотили меня, что не услышал ещё одного звонка. Жене пришлось опять бежать за мной.

Да что сегодня такое? — мысленно выругался я, подходя к телефону.

Это звонил Гусев, представился официальным тоном и поздоровался.

— Добрый вечер, Анатолий Степанович, — поприветствовал я его в ответ, теряясь в догадках, что могло произойти такого, чтобы он мне домой позвонил в конце рабочего дня в пятницу. Первая мысль у меня была, что с завтрашним рейдом что-то не так, но вместо этого услышал:

— Паш, тебя милиция разыскивает.