— Знаете, если у вас есть желание порасспросить Жоржетту, она будет просто счастлива. Так боится оставаться одна, что будет рада, если ей кто-нибудь составит компанию. — Консьержка подумала и добавила: — Особенно если это будете вы!

Но Мегрэ хотел сначала покончить со списком жильцов и терпеливо проверял одного за другим. На пятом этаже проживал продюсер, его имя встречалось на всех афишных тумбах Парижа. Этажом выше, прямо у него над головой, была квартира режиссера, также очень известного, и — какое совпадение! — на восьмом эгаже жил сценарист, который каждое утро занимался гимнастикой на балконе.

— Может быть, вы хотите, чтобы я пошла и предупредила Жоржетту?

— Я должен сначала позвонить по телефону.

Он позвонил на Северный вокзал.

— Говорит Мегрэ из уголовной полиции. Скажите, есть ли поезд на Кале около двенадцати ночи?

Нападение на промышленника на улице Мобеж произошло около половины двенадцатого.

— Есть, в ноль тринадцать.

— Экспресс?

— Да, тот самый, который в пять часов тридцать утра передает почту в Дувр. Он идет без остановок.

— Вы не помните, брал ли билет молодой человек? Он был один…

— Кассиры уже кончили работать и ушли домой.

— Благодарю вас.

Мегрэ позвонил в портовую полицию Кале и сообщил приметы Алена Лагранжа.

— Он вооружен, — добавил Мегрэ на всякий случай.

Затем допил кофе и, не долго раздумывая, сказал:

— Я поднимусь к Жоржетте. Предупредите ее.

На это консьержка ответила с лукавой улыбкой:

— Берегитесь! Она красивая девушка! — И добавила: — И любит красивых мужчин.

в которой горничная очень довольна собой, а Мегрэ к шести часам утра — страшно недоволен

У нее были румяные щеки и тяжелые груди, обтянутые розовой креповой пижамой, столько раз стиранной, что она стала почти прозрачной. В ее кругленькой со всех сторон фигурке было что-то незаконченное и непривычно яркий для Парижа румянец делал ее похожей на еще неоперившегося птенца. Когда она открыла дверь, он почувствовал запах постели и подмышек.

Мегрэ просил консьержку позвонить горничной и предупредить, что он придет. По-видимому, она спала, потому что, поднимаясь на четвертый этаж, он услышал, как в квартире пронзительно звонил телефон.

Ему пришлось ждать. Он не слышал разговора, аппарат был слишком далеко от входа. Потом раздались шаги, и она открыла дверь, ничуть не смущаясь и не потрудившись накинуть на себя халат. А может быть, у нее не было халата? Утром она вставала и сразу принималась за работу, а вечером, раздевшись, сразу ложилась спать. Она была белокурая, с растрепанными волосами, со следами помады на губах.

— Садитесь сюда.

Жоржетта провела его через холл, зажгла в гостиной высокий торшер и уселась на широкий диван нежно-зеленого цвета. Легкий ветер врывался в комнату через огромные окна и надувал занавески. Она разглядывала Мегрэ с тем серьезным выражением лица, которое бывает у детей, когда они смотрят на интересных взрослых, о которых им много рассказывали.

— Я вас представляла не совсем таким, — призналась она.

— А каким вы меня представляли?

— Не знаю. Вы гораздо лучше.

— Консьержка заверила меня, что вы не рассердитесь, если я поднимусь сюда и задам вам несколько вопросов.

— О моей хозяйке?

— Да.

Она не удивилась. Наверно, ее ничто не удивляло.

— Сколько вам лет?

— Двадцать два года, из них шесть я прожила в Париже. Можете начинать.

Он начал с того, что протянул ей фотографию Алена Лагранжа.

— Вы его знаете?

— Я его никогда не видела.

— Вы уверены, что он никогда не приходил к вашей хозяйке?

— Во всяком случае, с тех пор, как я живу здесь, никогда. Молодые люди не в ее вкусе, хотя, конечно, многие думают иначе.

— Почему думают иначе?

— Из-за ее возраста.

— Вы давно у нее служите?

— С тех пор, как она обосновалась здесь, значит, около двух лет.

— Вы не работали у нее, когда она жила на улице Нотр-Дам-де-Лоретт?

— Нет. Я пришла к ней в тот день, когда она переезжала.

— Вы застали ее прежнюю горничную?

— Нет, я ее даже не встретила. Как будто хозяйка начинала жить заново. Мебель, вещи — все было новое.

Она вложила в эти слова особый смысл, Мегрэ понял.

— Вы ее не любите?

— Она не из тех женщин, которых можно любить. А потом, ей на это наплевать.

— Что вы имеете в виду?

— Она любит только себя. Даже не старается казаться милой и разговаривает с вами только тогда, когда ей хочется поговорить.

— Вы не знаете, кто ей звонил, когда она внезапно решила уехать в Лондон?

— Нет. Она сама сняла трубку и не называла имени.

— Была удивлена, расстроена?

— Она никогда не показывает своих чувств.

— Вам совершенно неизвестно ее прошлое?

— Ничего, кроме того, что она жила на улице Нотр-Дам-де-Лоретт, что со мной не церемонится и что копается в счетах, выискивая ошибки.

Для горничной этот ответ был исчерпывающим.

— Короче, вы считаете, что она не настоящая дама?

— Конечно, нет. Я служила у настоящей светской дамы и понимаю разницу. И еще я работала неподалеку от площади Сен-Жорж у одной женщины, которая была на содержании.

— Жанна Дебюль тоже была на содержании?

— Если была, то раньше, не теперь. Она очень богатая женщина.

— У нее бывают мужчины?

— Ее массажист, он приходит через день, она с ним фамильярничает и называет его Эрнест.

— Между ними ничего нет?

— Это ее не интересует.

Пижамная кофточка Жоржетты была из тех, которые надеваются через голову, и, когда девушка откинулась на подушки, над поясом стала видна широкая полоса голого тела.

— Вам не помешает, если я закурю?

— Простите, — сказал он, — но у меня нет сигарет.

— Они там, на столике…

Она сочла вполне естественным, что он встал и подал ей пачку египетских сигарет, принадлежащих Жанне Дебюль. Пока он держал спичку, девушка неловко пыталась закурить, втягивая в себя дым, как это делают только начинающие. Она была очень довольна собой, ее разбудил такой знаменитый человек, как Мегрэ, и так внимательно ее слушает.

— У хозяйки много подруг и друзей, но они очень редко бывают здесь. Она им звонит и называет их большей частью по имени. Встречается с ними по вечерам на коктейлях, в ресторанах или ночных кабаре. Я часто думаю, что, наверно, раньше она содержала такой дом. Вы понимаете, что я хочу сказать?

— А какие люди приходят сюда?

— В основном ее поверенный в делах. Она принимает его всегда в своем кабинете. Он адвокат. Мэтр Жибон живет не в нашем районе, а в девятом округе. Она его знала раньше, когда сама жила там. Потом ходит еще один мужчина, помоложе, из банка, с ним она обсуждает помещение капитала. Это ему она звонит, когда надо дать приказ на биржу.

— А у вас бывает некий Франсуа Лагранж?

— Старый колпак? — Она смутилась и засмеялась. — Это не я его так зову. Это хозяйка. Когда я ей докладываю, что он пришел, она ворчит: «Опять этот старый колпак!» Это тоже показывает, какова она, правда? А он, когда приходит, всегда говорит: «Спросите мадам Дебюль, сможет ли она принять барона Лагранжа».

— И она его принимает?

— Почти всегда.

— Значит, часто?

— Скажем, раз в неделю. Бывают недели, когда он совсем не приходит, а бывает, что и два раза зайдет. На прошлой неделе приходил как-то два раза в один и тот же день.

— В котором часу?

— Всегда утром, около одинадцати часов. Кроме массажиста Эрнеста, он единственный, кого она принимает в постели. — И, заметив, какое это впечатление произвело на Мегрэ, горничная добавила: — Нет, это совсем не то, что вы думаете. Она даже для адвоката одевается. Я признаю, что она очень хорошо одевается, очень строго. Именно это меня так поразило с самого начала: то, как она себя ведет в постели, в спальне, и совсем по-другому, когда одета. Два совершенно разных человека. Совсем разная манера разговаривать, даже голос у нее меняется.