В номере я разделся, накинул халат, взял полотенце и прошел через холл в душ. К затылку тупыми волнами приливала боль. Плечо одеревенело и ничего не чувствовало. Я включил горячий душ, но прежде, чем я закончил мыться, вода стала сначала теплой, а потом совсем холодной. Я вытерся, надел халат и осмотрел лицо. Не считая нескольких небольших кровоподтеков, все было на месте, в том числе небольшой шрам на правой щеке. В номере я взял стакан для чистки зубов, наполовину наполнил его бренди и сделал несколько маленьких глотков. Немцы в Бонне — большие любители французского бренди. Мне достался «Мартель».

Я натянул шорты и растянулся на кровати, потягивая бренди и закурив сигарету. «Они придут за тобой, Драм, — сказал я себе. Они не могут не прийти, потому что один из телохранителей Руста исчез. И они не будут разбираться, как это произошло. Ты попал в переделку. Драм, и если ты обратишься к американскому консулу, они вышлют тебя с благословения консула, если не сделают кое-чего похуже.

Они придут за тобой, как пить дать. И будут готовы навесить на тебя все дела, которые творятся в Бонне. Ты силой взял на мушку Вильгельма Руста и его телохранителей. Ты лишил двух сотрудников безопасности их оружия для того, чтобы они были беспомощными при нападении на лодку. Что, естественно, делает тебя соучастником этого нападения».

Возможно, я должен был облегчить им задачу, сдаться службе безопасности в Бонне, улыбаться им своей самой доброжелательной, самой умильной и медовой улыбкой и честно рассказать все, что мне известно. Но был уже почти час ночи. Я был, словно выжатый лимон, и нуждался в отдыхе. Поспав немного, я буду соображать лучше. Я налил еще полстакана «Мартеля» и медленно выпил его под еще одну сигарету. Внизу в вестибюле гостиницы визгливо смеялась женщина.

Ладно. Поспи, пока есть такая возможность. Если они не придут за тобой рано утром, ты пойдешь туда сам.

Мне снилось, что я опять нахожусь в лодке Вильгельма Руста. Женщина с контральто была голой, а я держал автомат. Но до того, как я выстрелил, его ствол скрутился вроде лакричной палочки. Фрейд был бы в восхищении.

Ребята из службы безопасности пришли за мной в четверть третьего.

Они спросили: «Вы — Драм?», я ответил утвердительно. И вот уже сквозь туман по дороге вдоль берега реки мы мчались в Бонн на черном лимузине «Мерседес-Бенц», который стоил никак не меньше пятнадцати тысяч немецких марок. Один из них сидел рядом с водителем. Ладонь парня, что расположился рядом со мной на заднем сиденье, мягко облегала рукоятку и спусковую скобу «Люгера», покоившегося на его коленях. Они были в штатском, но все равно в них за версту было видно полицейских, которые делали свое дело в эти холодные и туманные предутренние три часа ночи. Их жесткие лица были циничны и непроницаемы.

«Мерседес-Бенц» остановился перед серым каменным зданием на дальней от реки окраине Бонна. Мы вошли внутрь и поднялись по широкому лестничному пролету. В комнате, где мы оказались, два человека в нарукавниках склонились над шахматной доской. На отгороженном парапетом пространстве за ними располагались письменные столы и пишущая машинка, накрытая кожаным чехлом с надписью «Олимпия». К нам подошел и что-то сказал коренастый детина с голой, как бильярдный шар, головой и черными бровями, напоминавшими двух больших жирных червей.

Один из моих провожатых объявил:

— Herr Честер Драм.

Люди, игравшие в шахматы, подняли головы и посмотрели на нас.

— Вы говорите по-немецки? — спросил бритоголовый.

— Немного. Я предпочел бы английский.

У него был тихий, сонный голос. Наиболее выразительной деталью его лица были брови. Очень тихо, но отчетливо он произнес по-английски:

— Может быть, вам лучше говорить по-русски, мистер Драм?

Я взглянул на него: его лицо напоминало каменную глыбу с бровями.

— Я не знаю русского языка, — ответил я.

— Кто ваши сообщники? — спросил он. — Каким образом вы вышли на связь с коммунистами в Бонне?

— Ничего, если я закурю? — спросил я.

Он разрешил. Брови его сошлись, и он пристально проследил, как я доставал пачку с сигаретами и прикуривал. Я сказал:

— Я — частный следователь и нахожусь здесь по делу. Мне известно, что за пределами округа Колумбия, не говоря уже о другой стране, моя лицензия не действует. Однако это, по-видимому, не то расследование, при котором требуется лицензия или какие-то права, которые она дает мне дома. Я нахожусь в Германии, чтобы найти американца, который приехал сюда и исчез.

— В Бонне?

— Вряд ли. Нет, не в Бонне.

— Его имя?

Я не ответил и продолжил:

— Мне надо было поговорить с Вильгельмом Рустом, но тот не пожелал со мной встретиться. Я признаю, что был вынужден заставить его сделать это, но…

— Под пистолетом, мистер Драм.

— Не совсем так. Действительно, у меня был пистолет, но я его не доставал. Это сделал один из ваших ребят. А когда я попытался получить его обратно — ведь это же был мой пистолет, и у меня было на него разрешение, — второй огрел меня сзади дубинкой по голове. Симпатичные у вас ребята.

Он закурил сигару и сейчас, казалось, весь состоял только из сигары и бровей. В жизни не видел более непроницаемой физиономии.

— Не будьте так уверенны в своей правоте, мистер Драм. Не в вашем положении быть столь самоуверенным. Расскажите-ка мне, что, по-вашему, произошло после этого.

Я рассказал. Он слушал, попыхивая сигарой, словно паровоз. Сигарный табак быстро превращался в серый пепел. Я добавил:

— Если вы считаете, что они были «красными», значит так оно и было. Я этого не знал. Я ничего о них не знал, кроме того, что, по-моему, они были готовы перестрелять в лодке всех, но Руста взять живым.

Брови коренастого поползли вверх, туда, где начиналась бы линия волос, если бы они у него были.

— Почему вы так думаете?

— Они свободно могли убить Руста. Они не могли его не видеть, но ни разу по нему не выстрелили.

— Вы видели женщину?

— Нет, но слышал ее голос. Глубокий контральто.

— Мужчину звали Зигмунд?

— Да, она называла его так.

— Драм, — он отложил сигару в сторону, — вы хотели бы, чтобы вас выслали?

— Нет, — ответил я.

Мой ответ его удивил, и его глаза едва заметно расширились.

— Гм, — сказал он, помолчав. Он был человеком, не терпящим неясностей, поэтому он и работал в службе безопасности. Вносить ясность, и как можно быстрее, было у него в крови.

— Понимаю. Здесь, в Германии, у вас неотложное дело, и вы не можете оставить его. Верно?

Когда я не ответил, он безо всякого выражения рассмеялся, при этом ни один мускул его, словно высеченного из гранита, лица не шелохнулся. Смех перешел в причмокивание.

— Как бывший сотрудник Федерального бюро расследований, мистер Драм, — не спеша, начал он, и я от удивления чуть не потерял дар речи. — Рассудите сами. В Вашингтон из-за границы приезжает, к примеру, частный сыщик и поднимает на таможне шум, чтобы ему разрешили оставить при себе оружие. Неужели ФБР не заинтересовалось бы таким человеком?

Я промолчал.

— Вы простите меня, — продолжил он задушевным тоном, — но все это смахивает на ребячество с вашей стороны. Вы вполне могли бы сойти за обыкновенного туриста, а летом в Бонне их хватает. Но это так, к слову. Попали вы в переделку, а, мистер Драм?

Я пожал плечами.

— Я рассказал вам, как все было на самом деле.

— Для немецкого суда вы будете, как бы это выразиться, хорошей добычей. Немецкое правосудие принимает во внимание только факты, мистер Драм. А их можно рассматривать и так, и эдак. Само собой подразумевается, что обвиняемый, если факты против него, обязательно будет изворачиваться. Я говорю это лишь для того, чтобы обрисовать ваше положение, или, вернее, показать, каким бы оно было, если бы все происходило в управлении муниципальной полиции Бонна.

— Но все происходит не там.

— Да, не там. Службу безопасности интересует конечный результат. Муниципальная полиция задержала бы вас по подозрению в убийстве: ночью мы потеряли человека.