Я вяло пережевывала рис, стараясь не концентрироваться на вкусе. Хотя вкуса как раз не было. Было ощущение, будто я жую старый пресный картон. Рис был жестковат. Котлеты мягкими и холодными, напоминая что-то давно умершее. Главное — проглотить, я уже привыкла, а дальше желудку все равно, что переваривать, зато сытно. И хватает надолго. У меня комплекция уже настоящего всадника драконов. Худая, даже тощая. И это при моем росте. Нет, рост у меня как раз в тех краях, где я родилась, нормальный, даже средний, но, придя в Академию, я будто оказалась в королевстве карликов. Будущие маги — все, будто проклятые при рождении, отличались хилым хлипким телосложением и низким ростом. Возможно, тут действительно замешано долгое воздействие магии на поколения, как говорится в теории о наследовании внешности. Тот, кто щелчком пальцев может взорвать камень, и не должен быть особенно мускулистым.

В общем, магов в седьмом поколении издалека по изящному телосложению видно, все они напоминают высшую знать, тонкокостные, легкие, но не заморенные. Я была выше большинства местных девиц, более широка в кости и чувствовала себя рядом с ними неуютно, как глиняная чашка рядом с хрустальными бокалами. Мое детство трудно назвать безоблачным, до самого совершеннолетия меня лихорадила проклятая подростковая ломка, да и сейчас я… слегка нескладная. Непередаваемое очарование только вылупившегося, бесперого птенца. Не того, который пушистый и милый, а того, который вечно голодный, голый, с нелепо торчащими крыльями. Я была магом в первом поколении. И может, мои дети дара не унаследуют, а это просто странная случайность, искра магии, ни с того ни с сего проснувшаяся во мне. Тупая издевательская шутка судьбы. Ты теперь можешь колдовать, только на шхэн тебе этот дар?

Я помрачнела еще больше. Оглядела оставшихся в столовке людей. В основном людей. Как ни странно, после войны 705 года, когда эльфы были признаны чуть ли не врагами всех рас. Остроухие тогда настолько обезумели, что уничтожали всех без разбору, без какого-либо плана, как стая саранчи набрасывается на поля. Их эртанэ погиб, и всем эльфам временно снесло крышу, пока не выбрали другого властителя. Тогда при одном слове «эльф» дергались, а теперь, всего-то через двадцать пять лет после разгромного поражения, эти ушастые опять шастают, как будто ничего и не было. Нагло записываются в людские Академии магии и ведут себя как короли. Конечно, их теперь меньше, чем раньше, маманя рассказывала, в свое время они многие лавки держали, особняки в центре людских городов покупали. На приемах у короля постоянно появлялись. Теперь же ушастые чуть присмирели, но все равно не настолько, насколько стоило бы после той войны. Думают, без них не обойдутся. Как же. К эльфам я испытывала не то чтобы врожденную — я не расистка, — но вполне ощутимую неприязнь за те их качества, за которые людям обычно дают в морду. Высокомерие, взгляд на все и всех свысока, вечный вид, будто вокруг них одни черви ползают. Их красоту, которую они отлично осознают и бросают в лицо людям, как заклинание массового поражения. Им плевать, клюнет на них кто-нибудь или нет, но этакий гнилой эротизм, с которым они вечно поправляют волосы и одежду, меня всегда раздражал. Кто они такие, чтобы считать, что все должны вешаться на них?

Один из учащихся в Академии эльфов как раз сидел напротив, лицом ко мне. Часть адептов разошлась, столы освободились, и теперь мы все время натыкались взглядами друг на друга. Мне не нравилось, как он на меня смотрит. Я не люблю взглядов, которые не понимаю. Может, это была глубоко запрятанная неприязнь, может, нет. Но уж точно не их обычная насмешливая надменность. Он сидел в одиночестве и лениво ковырялся в салате, словно пытался выловить там таракана. Вроде бы смотрел совсем в другую сторону, но, поднимая голову от тарелки, я иногда ловила на себе его пристальный взгляд. Даже не знаю, зачем и на кого так можно смотреть. Хотя эльфы иногда проявляют любопытство непонятно к кому и непонятно зачем, так просто, от скуки. Мы не были знакомы, но я знала его имя, кто-то из девчонок на нашем этаже глупо сох по нему, как тут уж не запомнить под их стенания. Ох, он такой сладенький… шхэн, как же эту скотину зовут? Помню, это рифмовалось с «горошек». И начиналось на «А»… Алдошек? Мать его эльфийская! Я неожиданно для себя хрюкнула в почти уже пустую тарелку. Алдошек!

Кажется, он понял, что я ржу над ним. Ну да, очень умно, сидим напротив друг друга и пытаемся есть, над кем мне еще ржать. Может, ему крикнуть: «Это я не над тобой, я просто анекдот вспомнила»? Мстительные эти ушастые. Кстати, странно, что эльф, такой разборчивый и высокородный, постоянно жрет в столовой. Было бы невероятной справедливостью жизни, если бы у него тоже не было денег. Его взгляд, на который я постоянно натыкалась, раздражал все больше, но я не уходила из принципа. Пусть не думает, что из-за какого-то вшивого ушастика я не буду доедать эту жутко питательную гадость на тарелке. Но наконец рис закончился, и я противно заскребла вилкой, пытаясь собрать остатки котлеты. Вряд ли она сделана из чего-то дохлого, скорее из старого хлеба. Только это и утешало. Повара в столовой ярые защитники животных.

И чего он на меня пялится? Временами у меня проявлялась несчастливая способность раздражать кого-то без особой причины. Я, наконец, встала и отнесла поднос с тарелкой обратно, едва сдержав вздох облегчения. Терпеть не могу, когда меня кто-то так пристально разглядывает. И что дальше? А дальше надо занять чем-нибудь проклятое время, которого у меня гора и еще больше. Библиотека Академии открыта для всех, и я самостоятельно изучала те заклинания, которые обычно драконологам не преподают. Но если с полетами выйдет облом, хоть на что-то сгожусь в жизни. Общий курс начальной магии мы два года проходили вместе с другими факультетами, а вот потом должны были учиться летать. Впрочем, другие и учатся. Изучать заклинания самой было довольно сложно, кое в чем, конечно, помогали мои приятели с других факультетов, но объяснять мне долго ни у кого не хватало терпения. Я изучала все подряд, не обязательный курс, а нарезку из того, что полезно в реальной жизни. Пока я еще учусь тут, словно исполняя наказание свыше, я недосыпала, часами пропадала в тренировочных, читала чужие конспекты, только чтобы успеть добиться хоть чего-то. Куда уж тут занудному ботанизму эльфов. Уходя, я специально не обернулась, по принципу: с глаз долой — проблемы вон. Если перестану замечать его, может, с чего-то невзлюбивший меня эльф чудесным образом перестанет замечать такое ничтожество, как я.

Когда кажется, что падать дальше уже некуда, судьба безжалостно втаптывает тебя в пол. На выходе меня подловил Ильдар, зябко кутающийся в свою темную мантию, схватил меня за запястье прохладной жесткой ладонью и немедленно боязливо отпустил, будто за прикосновение в нынешние жестокие времена отправляют на каторгу. На коже остался холодный отпечаток его пальцев, как от касания стылого железа. Мы были скорее плохими знакомыми, чем хорошими, но временами общались, по той причине, что я слишком часто натыкалась на него в подземельях.

— Ты сейчас свободна, Тай?

Ильдар то и дело нервно проверял карманы, оправлял воротник, избегая смотреть на проходящих мимо адептов, даже случайно касаться их, и ждал ответа. Нелюдимый, как и большинство некромантов, вдали от подземелий он чувствовал себя неуютно, и странно, что притащился искать меня в светлое время суток. Не к добру.

Некроманты не умели ладить с людьми и как-то болезненно избегали их, живых по крайней мере. Особенно больших скоплений народа. Не из брезгливости, как некоторые думают, и того, что мертвые люди им нравятся гора-аздо больше. А из-за врожденной стеснительной замкнутости. К темным всегда было двойственное отношение: с одной стороны, без них ни туды и ни сюды, а с другой, когда твой собственный ребенок начинает играть с недавно похороненной собачкой, вылезшей из могилки, это мало кого оставляет равнодушным. Обычно некроманты растут среди неприязни даже собственных родителей, постоянных подколок, боязливого отношения. Смерти боятся все. Кроме них. Для них иной мир так же близок и реален, как и этот, что нехило сказывается на психике. С ними было трудно общаться. Они одновременно стыдятся и болезненно гордятся своим даром, считают себя выше других, но не могут точно определиться в чувствах. Вечный комплекс вины или озлобленности, который может обернуться против находящихся рядом. Это все равно как взять в руки сломанный самовзрывающийся артефакт. И думать, сработает он сейчас или все-таки обойдется. То, что случится, вряд ли предугадаешь. Так же и некроманты никогда не знают, что им взбредет в башку в следующий момент. Хотите узнать про навязчивые идеи, так это к ним. Но в атмосфере, пропитанной их мрачным некромантским отчаянием, отсутствием всяческих проявлений жизни, презрением ко всем и конечно же ненавистью, мне становилось легче.