Семен принял компромиссное решение: он забирает обе шкуры и четыре оленьи ноги целиком. Перетаскивать все это придется «челночным способом» – короткими ходками, километра по три, не больше. Уж, наверное, за час мясо не растащат!
Идея оказалась, в целом, правильной, но чрезвычайно трудоемкой и… скучной. Точнее, даже не скучной, а психологически изматывающей: «Вопрос: чтобы переместить две партии груза из точки „А“ в точку „Б“, сколько раз нужно пройти расстояние между ними? Ответ верный – три! А если три партии? Еще два раза. Итого – пять. По одному и тому же маршруту. И при этом конечная цель почти не приблизится – ну, если только совсем чуть-чуть».
В общем, добрая половина дня была потрачена не на дело, а на обуздание собственной гордыни, жадности, а может быть, и глупости – лишь для того, чтобы понять, в конце концов, очень простую вещь: ничего никуда он таким способом не перетащит, и нечего выпендриваться!
В итоге Семен изобразил два тюка: один из волчьей шкуры, другой – из куска оленьей. В тюки он сложил немного мяса и сухожилия, чтобы общий вес каждого получился килограммов по пятнадцать. Эти тюки он закрепил на концах посоха, а сам посох пристроил на плечах как коромысло. Все остальное пришлось бросить – жалко до слез, а что делать?! Правда, он и тут чуть не сделал глупость: забыл снять камус. Вот уж что нужно было забрать в первую очередь! Шкура с оленьих голеней самая прочная, и если и можно из чего-то сделать обувь, то именно из нее. Пришлось возвращаться, благо не успел уйти далеко…
Ночевал Семен опять в степи, возле еле сочащегося ручейка. Кусты здесь были тонкие, мелкие и кем-то уже обглоданные, так что мясо пришлось есть почти сырым. Волчонка он не видел весь день и стал надеяться, что уже не увидит никогда. С волками Семен раньше дела не имел, но, исходя из размеров, мог предположить, что его новый знакомый не щенок-ребенок, а, скорее, щенок-подросток, так что приручать его уже поздно, даже если бы волки приручались в принципе. Да и, по большому счету, ни к чему это – хватит забот и с одним «телом». Так что, когда в темноте засветились два пятнышка, он совсем не обрадовался.
– «Я должен тебя кормить?» – спросил Семен.
– «Нет, я большой».
– «Ты охотишься?»
– «Да».
– «Вчера ты охотился с мамой?»
– «Да. За большой добычей».
– «Почему не помог маме с добычей?»
– «Отстал. Она быстро бегает».
– «Почему не помог маме со мной?»
– «Ты – не добыча. Вы сражались (мерились силой)».
– «У мамы много таких, как ты?»
– «Я один. Теперь».
– «Остальные?»
– «Я убил».
– «Почему?»
– «Они тоже хотели. Смог – я».
– «Где ваша стая?»
– «Близко».
– «Почему ты не с ними?»
– «Не могу. Не могу сейчас».
– «А когда сможешь?»
– «Не понимаю».
У Семена возникло подозрение, и он решил его проверить:
– «Что ты будешь делать завтра?»
– «Не понимаю».
«Так и есть! – удивился Семен. – Он помнит прошлое, накапливает какой-то опыт, а будущего для него не существует. По-видимому, возраст, когда инстинкт заставит его влиться в стаю, у него еще не наступил, и он должен за кем-то идти, хотя, наверное, уже может прокормиться сам. Но при чем тут я? Он же не цыпленок-утенок, чтобы воспринимать как родительницу первый движущийся предмет, увиденный при рождении, да и родился он не вчера. Может быть, у молодых волков другая логика – подчиняться тому, кто оказался сильнее? По крайней мере до тех пор, пока инстинкт не прикажет мериться с ним силой? Эдак он меня однажды просто загрызет, причем не из мести за мать, а просто потому, что у него половые железы начнут выделять соответствующие гормоны. Или, может быть, инстинкт не позволяет ему покинуть мать, а я тащу ее шкуру? Смерти он не понимает, а запах матери чувствует? Попробую спросить его самого».
– «Почему ты идешь за мной?»
– «Должен идти, хочу идти».
– «Зачем?»
– «Не понимаю».
«Ну, разумеется, – вздохнул Семен. – Ладно, пусть ходит, лишь бы жрать не просил – этого я не выдержу!»
– «Мама учила тебя брать большую добычу?» – спросил он.
– «Учила брать вместе».
Семен хотел честно предупредить, что ничему подобному он волчонка научить не сможет, но сообразил, что «думать вперед» тот не умеет, и прервал контакт.
До своего лагеря Семен добрался только во второй половине следующего дня. Здесь ничего не изменилось, разве что туземец успел изрядно обгадиться. Миска с водой, которую Семен поставил рядом с ним, так и осталась нетронутой. В ловушке оказалось пять карасей, но один из них сбежал при приближении хозяина. Раколовки были пустыми, поскольку раки всю тухлятину сожрали и расползлись по своим делам. Семен горько вздохнул: только старые бродяги могут понять щемящее чувство, когда возвращаешься, можно сказать, в родные пенаты, а поделиться впечатлениями, рассказать о приключениях некому. Пришлось просто ругнуться в пустоту и приниматься за костер и разделку мяса. В конце концов, он выполнил свою главную задачу, и скоро у него будут одежда и обувь!
Способов выделки шкур Семен знал множество: по-якутски, по-чукотски, по-калмыцки, по-таджикски, по-сибирски и так далее. Кроме того, он неплохо представлял себе, как это делали индейцы-алгонкины в Северной Америке, охотники пампы в Патагонии и африканские зулусы. В молодости все это он изучил по книгам, лелея мечту привезти родителям с полевых работ шкуру медведя или хотя бы оленя. Однако после первого же знакомства с условиями жизни в тайге и тундре он решил, что лучше будет гордиться не охотничьим трофеем, а мощью своего интеллекта, которая удерживает его от попыток таким трофеем обзавестись.
Сколько раз он наблюдал, как какой-нибудь студентик-практикант или городской мужичок-работяга обзаводился в начале сезона шкурой, а потом мучился с ней несколько месяцев, чтобы выбросить ее перед отъездом домой! И это еще надо считать, что он легко отделался. Гораздо смешнее, когда человек умудряется дотащить шкуру до дома и выбросить ее уже там! Этот кусок звериной кожи с шерстью способен превратить жизнь владельца в кошмар: то он засыхает и трескается, то, наоборот, – мокнет, подгнивает и мерзко воняет, а потом, как финальный аккорд, начинает вываливаться шерсть. Но, допустим, все это вы миновали, и что? Что вы будете делать в своей «хрущебе» с оленьей, например, шкурой? На пол положите? У оленя, между прочим, волос трубчатый и потому ломкий. Он механического воздействия практически не переносит. А как же чукотские кухлянки? А вот так: истерлась, однако, надо новую шить! Кроме того, дополнительная гигиена: обломанный волос на коже скатывается с потом и грязью и осыпается вниз, слегка очищая тело носителя одежды. В общем, выделка шкуры – это не забава для городского человека, которой можно развлечь себя после работы.
Вот ему, Семену, приспичило не шутя. Еще пара походов через лес, и он останется голым. Теоретически это не смертельно. В литературе приводятся данные наблюдений над всякими юродивыми и «Маугли», которые и зимой ходили полуголыми и босыми. И даже, кажется, не простужались. Делаем вывод, что человек, вообще-то, может обходиться без одежды при довольно низкой температуре. Собственно говоря, кожа на лице существенно не отличается от таковой на спине и груди, но зимой мы ходим в шубах, а вот маску на лицо надеваем лишь в самых крайних случаях. Одно время, кстати, в больших городах появилась мода (или секты такие?) ходить зимой по улицам в шортах и футболке с короткими рукавами. Семен был когда-то знаком с парочкой таких чудиков и никакой ненормальности в них не заметил. Да что там говорить, один из его первых учителей и начальников, человек пожилой и солидный, был великим энтузиастом моржевания и так называемого «закаливающего суворовского бега» – это когда сквозь пургу и метель в трусах и майке.
Можно подойти к проблеме и с другой стороны. Помнится, учительница в школе безапелляционным тоном объясняла, что одежду люди изобрели для борьбы с холодом. А вот в свете последних (да и предпоследних) научных данных оказывается, что таки – нет! Не для этого! То, что можно уже считать одеждой, было изобретено в краях, где одеваться вообще незачем – тепло круглый год. Все эти обвязки и повязки носителям доставляли только неудобства. Спрашивается: тогда зачем? А в ритуальных целях! То есть изначально та же набедренная повязка играла такую же роль, как ожерелье на шее или перо в волосах, – она что-то обозначала, что-то символизировала, а вовсе не укрывала гениталии от посторонних взглядов и окружающей среды. Общая тенденция – чем больше на человеке одежды, тем выше его социальный статус. Достаточно посмотреть любую книжку с репродукциями древних рисунков и фресок: правители всегда в одежде, середняки в чем-то слегка, а рабы голые – им не положено. На Руси, помнится, на сидение в думе (в натопленном-то помещении!) бояре надевали по нескольку шуб. А кое у каких народов (не будем показывать пальцем!), живущих далеко не в самом холодном климате, до сего дня сохранилась традиция напяливать новое платье поверх старого. Да что там говорить, зайдите в разгар лета в любой среднеазиатский кишлак (или хотя бы на ближайший рынок) и спросите у первой встречной дамы: все, что на ней надето, – это для борьбы с холодом?
