А теперь что? Если бы тебя разбудил дикий крик „Атас!!!“, ты бы вскочил как ошпаренный – адреналин уже булькал бы у тебя в крови. Туземец, из-за которого ты торчишь здесь, хочет умереть и не собирается сопротивляться. А что, собственно, можешь ты, Семен?
А – все!!! Никто не вправе отбирать у меня будущие закаты и рассветы, лес и степь, горы и реки – никто! Да к чертовой матери все и всех!!! Буду договариваться или драться – до конца! Как всегда!!»
Семен оскалился, зарычал и встал на ноги: «Ну, где вы там?»
Пятеро хьюггов вышли из зарослей минут через десять. Растянувшись недлинной цепью, они неторопливо двинулись через открытое пространство к шалашам. Семен был разочарован: он ожидал увидеть косматых гориллоподобных существ с оскаленными клыками, с которых капает слюна. Ничего подобного – люди, как люди. Наверное, если их помыть, подстричь и приодеть, то они не будут выделяться среди прохожих на городской улице. Тем не менее с первого взгляда было ясно, что хьюгги и сородичи Атту принадлежат к разным расам или, может быть, антропологическим типам – эти коротконогие, широкогрудые, с мощным плечевым поясом. Совсем, в общем-то, не узкие лбы чуть скошены назад, а челюсти выдаются вперед, лица клинообразные, с сильно выступающими, чуть горбатыми носами. Тела покрыты довольно густыми волосами, но лица от растительности почти свободны – похоже, она там просто не растет. Кроме того, люди, стрелявшие в него с плота, были одеты в балахоны из шкур. Эти же почти обнажены – лишь пах и ягодицы прикрыты небольшими фартуками из оленьей шкуры. Оружие у всех примерно одинаковое – дубины или палицы, утяжеленные вставленными в расщепленный конец камнями, оплетенными кожаными полосками.
– Вон, впереди – вожак ихний. Тот самый. За мной пришел, – удовлетворенно констатировал Атту. Он пытался встать, опираясь на палку.
«Курс антропологии у нас в институте читали замечательные специалисты, – размышлял Семен. – Беда только в том, что… Ну покажите мне парня, который в девятнадцать лет желает освоить некую отрасль науки, которой заниматься не собирается? Более того, по ней даже экзамена нет, только зачет! Нет, конечно, встречаются отдельные чудики, которых ненужные знания привлекают больше, чем сидящая на соседнем ряду девочка в юбочке вот прямо… до сих! Но таких… гм… людей очень мало. А если смотреть на проблему шире… Да что там институт! Вы возьмите обычную среднюю школу и представьте себе человека, который овладел ВСЕМИ знаниями, которые там ему пытались запихать в голову. Представили? Да, я согласен: это будет уже не человек, а сверхчеловек!
Самое обидное, что потом, с годами, приходит понимание, каким интересным вещам тебя пытались учить. Тебе, можно сказать, даром предлагали непреходящие ценности, а ты…»
В общем, про неандертальцев Семен знал, что они жили на территории Европы на протяжении двухсот тридцати – двухсот сорока тысяч лет. А потом почему-то вымерли. Своими непосредственными предками современные люди должны считать кроманьонцев, которые появились где-то в Африке и заселили территорию Европы примерно сорок тысяч лет назад. Причем, что интересно (и поэтому запомнилось), неандертальцы и кроманьонцы на протяжении примерно десяти тысяч лет жили вместе. Не в том, конечно, смысле, что вместе ловили мамонтов, а просто сосуществовали на одной территории. Потом первые вымерли или, во всяком случае, их следы перестали встречаться в «геологической летописи», а другие, наоборот, преумножились, заселили обе Америки и в конце концов превратились в нас с вами.
Будучи палеонтологом (в значительной мере), Семен в эволюцию не верил. Точнее, не витая в теоретических высях, он прекрасно представлял себе фактологическую базу всех этих многомудрых построений. Пародируя известную фразу из старого фильма, он любил повторять, что есть ли эволюция, нет ли ее – науке это пока неизвестно. Ну, родной исторический материализм принял за аксиому, что она есть, – значит, будем исходить из этого. Правда, все давно признали, что «квантом» – последней «неделимой» частицей живого мира – является «вид», который имеет свой жесткий, не подверженный изменениям генотип. И никто еще ни разу строго не доказал, чтобы какой-то вид от кого-то произошел – они всегда готовенькие, вполне развитые и самостоятельные. Родню найти, конечно, не трудно, но переходных между видами форм нет! Точнее, может, они и есть, но никто таковых до сих пор не обнаружил. И никто ни в кого ни разу не превратился. Короче говоря, «вид» или есть, или его нет – переходных форм, скорее всего, просто не бывает.
Все эти австралопитеки, синантропы, питекантропы иже с ними, безусловно, родня, но уж никак не переходные формы. Все это самостоятельные, автономные виды, которые возникли, прожили свой биологический век (несколько сотен тысяч лет) и благополучно сгинули. Основная проблема их изучения заключается в том, что они имели глупость жить (в отличие от, скажем, моллюсков) на суше, где, как известно, ископаемые остатки сохраняются плохо, а слои, их содержащие, с трудом сопоставляются друг с другом. Вполне возможно, что все эти низколобые предки пару миллионов лет «сосуществовали» на родной планете, даже не подозревая друг о друге.
С неандертальцами и кроманьонцами, по мнению Семена, наука еще не разобралась. В литературе периодически встречаются сообщения, что по результатам генетических исследований они друг с другом не смешивались и общего потомства не давали – верный признак принадлежности к разным биологическим видам. Значит, нет в нас, любимых, неандертальских генов! Но другие ученые не менее аргументированно доказывают, что неандертальцы исчезли потому, что были ассимилированы кроманьонцами, и, соответственно, все мы «полукровки». Один из аргументов – характерный неандертальский облик со всеми «расовыми» признаками проступает в нас на каждом шагу. Приводятся даже изображения этого самого облика. Семен как-то раз долго сравнивал собственный лик в зеркале с иллюстрациями к статье. Сам себя он считал классическим славянином, эталонным, можно сказать, образцом. И вдруг… Как ни поворачивался он анфас и в профиль, все равно получалось, что его любимая личность относится к «переходному» типу – полунеандерталец-полукроманьонец. Он, помнится, тогда еще подумал, что, окажись он в прошлом, его будут считать «своим» и те и другие. С тех пор он поумнел и понял: с равным успехом можно предположить, что его будут считать «чужим» и те и эти. А «чужой», даже в его мире, это синоним слова «враг».
Хьюгги шли уверенно и спокойно. Это не было похоже на нападение или атаку – они просто пришли взять то, что им принадлежит. Семен смотрел, как они приближаются, и делал статическую разминку – прогонял напряжение по мышцам. Он бы предпочел обычную «зарядку», но боялся, что его телодвижения могут быть неверно истолкованы.
Когда до незваных гостей осталось метров пятнадцать, Семен с посохом в левой руке (не примут же они его за оружие?!) вышел навстречу. Он остановился в нескольких шагах от шалаша, вытянул вперед руку в приветственно-останавливающем жесте и сказал по-русски:
– Здравствуйте, гости дорогие! Куда путь держите?
Он старался, чтобы голос звучал нейтрально – без радости и без угрозы. Единственным результатом было то, что двое хьюггов, шедших сзади, переглянулись. Один из них чуть кивнул с усмешкой в сторону Семена – смотри, дескать, какой придурок! Вожак переложил палицу в правую руку и продолжал приближаться. Семен на мгновение встретился с ним взглядом и попытался установить «мысленный» контакт. Почти ничего не получилось, хотя стало ясно, что в голове у вожака каша из «мыслеобразов» ничуть не жиже, чем у Атту. Просто этот хьюгг Семена как бы в упор не видит, не воспринимает. Точнее, воспринимает как «ничто» или «никто»: не «свой», не «чужой», не добыча, не самка, а так – что-то вроде камня на дороге, который нужно перешагнуть или обойти.
«Даст по башке дубиной и пойдет дальше, – сообразил Семен. – Понятно, что я выгляжу для них необычно, но какие же они все тут нелюбопытные! А в школе учат, что любознательность, стремление к познанию нового является неотъемлемым свойством человеческого разума. Фигушки! Весь мир раз и навсегда разложен по полочкам, а все, что сверх того, – от лукавого».
