Потом он уснул. И во сне вновь смотрел в маленькие, широко расставленные глаза Рыжего. И говорил с ним.

Место для своей могилы Атту выбирал сам. Семен ему не мешал, только попросил поискать что-нибудь подходящее не слишком далеко от лагеря. Туземец облазил окрестности, кажется, в радиусе нескольких километров, но, к счастью, выбор свой остановил на склоне того самого бугра, который исполнил для них роль горы Арарат во время наводнения. Копать яму они начали вместе, но Семену это скоро надоело: парень желает возрождаться, вот пусть сам и роет. А то и мамонтов для него стреляй, и могилы копай – подумаешь, барин какой!

Атту провозился целый день не разгибаясь. Семен уже поужинал и собирался на боковую, когда тот подошел к костру:

– Я все сделал, Семхон! Осталось только…

– Ты мне скажи, когда не останется ничего, – прервал его Семен. – И не забудь, что перед тем, как лечь в могилу, нужно будет выпить волшебный напиток. А чтобы он подействовал, перед этим следует целый день не есть.

– А пить можно?

– Пить? – Семен задумался. – Пить воду тоже нельзя, но только полдня.

– Ну, это не трудно! – обрадовался туземец. – Завтра к вечеру соберу все, что нужно, есть не буду с утра, а пить – после полудня.

– Давай-давай! И приготовь ремни, или чем там тебя нужно в могиле связывать. Я уже со шкурами и без этого намучился.

Вообще-то, Семену все это стало уже не очень интересно, поскольку свою-то программу он выполнил: вроде как опять стал живым и к тому же определил свою родовую принадлежность. Тому есть свидетель. Правда, этот свидетель считает себя покойником, но ведет себя вполне как живой, и к его мнению сородичи, наверное, прислушаются. Кроме того, столько сил потратил на изготовление самогона, а теперь оказалось, что, пожалуй, без него можно и обойтись. «Ладно, продукт приготовлен, и его надо куда-то девать, – принял решение Семен. – Заодно выясним, как алкоголь действует на туземцев».

Раз уж Атту доверил ему произвести похоронный обряд, Семен решил совместить приятное с полезным: устроить себе маленький праздник среди трудов праведных. Он отлил в кувшинчик дозу первача и разбавил его кипяченой водой так, чтобы концентрация спирта получилась около сорока градусов, а потом охладил его в речке. Для Атту он заготовил добрый литр сивухи, которую ни охлаждать, ни разбавлять, конечно, не стал. К ужину он наварил двойную порцию мяса и приготовил пару карасей горячего копчения.

Пока туземец заканчивал приготовления, Семен успел пропустить граммульку и закусить карасем. На душе и в желудке сразу потеплело, мыслительный процесс активизировался. Семен стал размышлять о том, где бы разжиться солью или ее заменителем – обидно употреблять такую шикарную закуску несоленой. К тому времени, когда явился Атту, он, конечно, так ничего и не придумал, кроме того, что пора бы вмазать еще.

– Я готов, Семхон!

Туземец предстал перед ним во всей своей первозданной красе: высокий, широкоплечий, совершенно голый, но покрытый черными волосами и свежими шрамами.

– Садись, Атту, – с важным видом повелел Семен. – Начнем церемонию твоих похорон. Но сначала я должен к ней подготовиться и подготовить тебя.

Он демонстративно медленно нацедил себе в плошку разбавленного самогона, сказал: «За твое возрождение!» и выпил. Крякнул, занюхал тыльной стороной руки, утер губы, а потом со словами «хорошо пошла, стерва!» принялся доедать карася. Туземец сглотнул слюну, но ничего не сказал.

– Так вот, Атту, тебе предстоит торжественное и важное событие: перестать жить мертвым и начать умирать живым. Точнее, утвердиться в Среднем мире и начать, как все сущее в нем, день за днем приближаться к своей смерти. Для этого я приготовил волшебный напиток, способный превращать материю в антиматерию, синонимы в антонимы, гидронимы в топонимы, синклинали в антиклинали, горсты в грабены, булгуняхи в сулгуны, прецессию в рецессию, рай в ад, Авеля в Каина, Савла в Павла, Сциллу в Харибду, Содом в Гоморру, фиксизм в мобилизм, этику в патетику, а компилляцию, сам понимаешь, в аннигиляцию. – С этими словами Семен плеснул жидкость из горшка на землю, вытащил из костра ветку и поджег ее.

Как он и предполагал, возможность превращения фиксизма в мобилизм на туземца произвела значительно меньшее впечатление, чем вид горящей жидкости, похожей на воду.

– А теперь, – продолжал Семен, подавая ему горшок, – ты должен начать путь от жизни мертвой к жизни живой. Выдохни воздух и сделай четыре больших глотка. Только потом, смотри, сразу не вдыхай. Не бойся, в этом пути я стану сопровождать тебя. Будем!

Семен чокнулся своей миской с горшком в руках Атту и выпил. Туземец честно выполнил приказание самозваного шамана и поставил горшок на землю. Семен оторвал зубами кусок вареного мяса, проглотил, а остаток протянул Атту:

– На, заешь! Ну, как оно?

– Очень, очень сильная магия! – вытер слезы туземец.

– А ты как думал! Давай, пока не всосалось, сотворим пару похоронных заклинаний!

И Семен завыл песню на стихи Сергея Есенина «Пойду по белым кудрям дня…», а потом, до кучи, спел про Таганку неизвестного ему автора. Получилось очень душераздирающе и заунывно. Под конец Атту начал подпевать, но на своем языке. Семен привстал и заглянул в горшок – там оставалась примерно половина первоначального объема жидкости.

– Готов ли ты умереть, чтобы возродиться по-настоящему?

– Н-не знаю, Семхон, – пробормотал Атту.

– Ну, тогда надо догнаться, – заявил Семен и плеснул себе граммульку. – Ты не забыл обряд? Выдыхаешь, допиваешь большими глотками все, что там осталось, ну и занюхиваешь. Закусывать тебе, наверное, уже не обязательно. Давай: за твое возрождение!

Туземец допил самогон с мужеством, безусловно достойным лучшего применения. «Будет знать, как мертвым притворяться и под себя гадить, – злорадно подумал Семен. – Этакого бугая я, наверное, больше месяца с ложечки кормил! Впрочем, доза нехилая, как бы чего с ним не стало… Хотя рвотный рефлекс перестает действовать только у алкоголиков третьей стадии…»

Успокоив себя такими рассуждениями, Семен пожевал мяса, попил водички и завел по полному кругу – от Галича до Гребенщикова. Впрочем, далеко он не уехал – все кончилось на Городницком, на песне про Африку: с криком «И жена хранцузского пошла!!» Аттуайр свалился набок и утратил жизненную активность.

– А блевать будешь? – поинтересовался Семен у бесчувственного тела. Вместо ответа тело всхрапнуло. Семен понимающе кивнул и отправился за ремнями, чтобы подобающим образом связать покойника.

Ночью его разбудил стон из могилы. Семен матерно выругался и вылез из шалаша – досрочное воскресение покойного в его планы никак не входило, и горшок с водой был приготовлен заранее. Он спустился в яму, сдвинул мамонтовый мосол в сторону, бесцеремонно ухватил Атту за отросшие уже кудри, приподнял голову и ткнул в рот край посудины. В горшке было не меньше двух литров воды, но туземец выхлебал все до донышка. Семен отпустил его голову, Атту удовлетворенно хрюкнул и снова уснул.

Утром, прежде чем отправиться на кладбище, Семен умылся и плотно позавтракал. После чего уселся на краю могилы и стал ждать. Некоторое время спустя храп внизу сменился сопением, а мамонтовая лопатка начала шевелиться.

– Свершилось! – торжественно объявил Семен и полез вниз. – В Средний мир вернулся великий воин, да еще и в собственном теле!

Кость он отодвинул в сторону, а ремни аккуратно развязал. Проще было, конечно, разрезать, но имущество следовало беречь.

Атту с трудом поднялся на ноги. Его покрытое шрамами лицо имело жизнерадостный бледно-зеленый цвет.

– С днем рождения! – поздравил его Семен и вручил глиняную лепешку со знаками, обозначающими Имя.

– Моя голова! – простонал воин.

– А как ты думал?! Легко ли возрождаться в собственном теле!

– О, духи света и тьмы! Неужели я опять живой?! Но как же болит голова…

– Ничего, – похлопал его по плечу Семен. – Главное, пережить этот день, а завтра все пройдет. Как теперь тебя называть?