— Тогда вы можете сказать им, что я здесь.

— Хорошо. Это упростит дело. Мне нужно было ваше согласие.

— С Анарреса ничего не передавали… для меня?

— Не знаю. Я не спросила. Я не поставила себя на ваше место — и не подумала об этом. Если вы о чем-то беспокоитесь, мы можем радировать на Анаррес. Мы, конечно, знаем, на какой длине волны там работают ваши друзья, но мы сами ею не пользовались, потому что они не предложили нам этого. Нам казалось, что лучше не настаивать. Но мы легко можем устроить для вас сеанс связи.

— У вас есть передатчик?

— Мы могли бы ретранслировать через наш звездолет — звездолет хейнитов, который ходит по орбите вокруг Урраса. Ведь Хейн и Терра сотрудничают. Посол Хейна знает, что вы у нас; он — единственный, кого мы официально известили. Так что радио — к вашим услугам.

Шевек поблагодарил ее с простотой человека, который не ищет за предложением его мотивов. Кенг несколько секунд разглядывала его проницательным, прямым и спокойным взглядом.

— Я слышала вашу речь, — сказала она.

Он посмотрел на нее, словно издалека.

— Речь?

— Когда вы выступали на той большой демонстрации на Капитолийской Площади. Сегодня как раз неделя… Мы всегда слушаем подпольное радио, передачи Рабочих-Социалистов и Сторонников Свободы. Разумеется, они вели репортаж с демонстрации. Я слышала ваше выступление. Оно меня очень взволновало. А потом начался шум, какой-то странный шум, и было слышно, как толпа закричала. Они не объяснили, в чем дело. Слышались вопли. А потом все вдруг стихло, ушло из эфира. Слушать это было страшно, так страшно… И вы были там… Как вам удалось спастись? Как вы выбрались из города? Старый Город все еще оцеплен; в Нио введены три армейских полка; они каждый день устраивают облавы, хватают забастовщиков и тех, кого подозревают, десятками, сотнями. Как вы добрались сюда?

Он слабо улыбнулся:

— На такси.

— Через все контрольно-пропускные пункты? И в этой окровавленной куртке?… И ведь все знают, как вы выглядите.

— Я был под задним сиденьем. Такси реквизировали… так это называется? Некоторые люди пошли ради меня на этот риск.

Шевек посмотрел вниз, на свои стиснутые на коленях руки. Он сидел совершенно спокойно, но по глазам и по складкам у рта было заметно внутреннее напряжение. Он немного подумал и продолжал тем же бесстрастным тоном:

— Сначала мне просто везло. Когда я вышел из своего укрытия, мне повезло, что меня сразу же не арестовали. Но я пробрался в Старый Город. И тогда это было уже не одно лишь везение. Они обдумывали, куда меня можно было бы отправить, они планировали, как доставить меня туда, они рисковали. — Он произнес одно слово на своем родном языке, потом перевел его: — Солидарность…

— Как странно, — сказала Посол Терры. — Я почти ничего не знаю о вашей планете, Шевек. Я знаю только то, что нам рассказывают уррасти, потому что ваш народ не разрешает нам прилетать туда. Я, конечно, знаю, что планета — засушливая, с суровым климатом; знаю, как была основана колония, знаю, что это — эксперимент по созданию не-авторитарного коммунизма, знаю, что ваше общество продержалось уже сто семьдесят лет. Я немного читала Одо — довольно мало. Я думала, что это мало существенно для того, что сейчас происходит на Уррасе; что это далеко; просто интересный эксперимент. Но я ошибалась, не так ли? Это существенно. Быть может, Анаррес — ключ к Уррасу… Революционеры в Нио — они ведь берут свое начало там же. Они ведь не просто бастовали ради повышения зарплаты или протестовали против мобилизации. Они не только социалисты, они анархисты, они бастовали против Власти. Понимаете, размеры демонстрации, сила народного волнения и паническая реакция правительства — все это казалось таким непонятным. Почему столько волнений? Здешнее правительство не деспотично. Богатые действительно очень богаты, но бедные не так уж бедны. Они не рабы, они не голодают. Почему их не удовлетворяют хлеб и речи? Почему они так сверхчувствительны?… Теперь я начинаю понимать, почему. Но вот чего я все еще не могу понять: почему правительство А-Ио, зная, что эта традиция Сторонников Свободы все еще существует, зная о недовольстве в крупных промышленных городах, все же привезло вас сюда? Это все равно, что принести горящую спичку на пороховой завод!

— Меня не собирались и близко подпускать к пороховому заводу. Они рассчитывали изолировать меня от простого народа, планировали, что я буду жить среди ученых и богатых. Не увижу бедняков. Не буду видеть ничего безобразного. Они хотели упаковать меня в вату, потом в коробочку, потом в бумагу, потом в картонку, потом в пластиковую пленку, как все здесь. И там я должен был быть счастлив и делать свою работу, работу, которую я не мог делать на Анарресе. А когда она была бы закончена, я должен был бы отдать ее им, чтобы они смогли угрожать ею вам.

— Угрожать? Вы имеете в виду Терру, и Хейн, и другие космические державы? Чем угрожать?

— Аннигиляцией пространства.

Кенг помолчала.

— Разве вы занимаетесь этим? — спросила она своим кротким, смешным голосом.

— Нет. Я занимаюсь не этим! Прежде всего, я не изобретатель, не инженер. Я — теоретик. Им и нужна от меня теория. Теория Общего Поля в темпоральной физике. Вы знаете, что это такое?

— Шевек, ваша тау-китянская физика, ваша Благородная Наука мне совершенно недоступна. Я не получила специального образования по математике, физике, философии, а она, как мне кажется, состоит из всего этого и вдобавок из космологии и из многого другого. Но я понимаю, что вы имеете в виду, говоря: «Теория Одновременности», так же, как я понимаю, что подразумевается под Теорией Относительности; то есть, я знаю, что теория относительности дала определенные практические результаты, великие результаты; и поэтому, как я понимаю, ваша темпоральная физика может сделать возможными новые технологии.

Шевек кивнул.

— Им нужно вот что, — сказал он, — мгновенный перенос материи через пространство. Нуль-транспортировка. Понимаете, передвигаться в космосе, не пересекая пространство и не затрачивая времени. Они, может быть, еще придут к этому; думаю, не на основании моих уравнений. Но при помощи моих уравнений они смогут сделать нуль-передатчик, если захотят. Люди не способны перепрыгивать широкие пропасти, а идеи способны.

— Что такое нуль-передатчик, Шевек?

— Такая идея. — Он невесело улыбнулся. — Это будет аппарат, который позволит поддерживать связь между двумя точками пространства без временного интервала. Этот аппарат, конечно, не будет передавать сообщения; одновременность есть идентичность. Но для нашего восприятия эта одновременность будет функционировать, как передача, как посылка сигналов. Так что мы сможем использовать его для разговоров между планетами без этого долгого ожидания — пока сигнал уйдет, да пока придет ответ — неизбежного при электромагнитных импульсах. Это, в сущности, очень простая вещь, вроде телефона.

Кенг засмеялась.

— Ох, уж эта простота физиков. Значит, я смогла бы поговорить с моим сыном в Дели? И с моей внучкой, которой было пять лет, когда я улетела, и которая прожила одиннадцать лет, пока я летела с Терры на Уррас в звездолете с субсветовой скоростью… И смогла бы узнать, что происходит там, дома, сейчас, а не одиннадцать лет назад. И можно было бы принимать решения, и достигать соглашения, и делиться информацией. Я могла бы поговорить с дипломатами на Чиффеуаре, вы — с физикам и на Хейне, и на то, чтобы идея попала из одного мира в другой, не уходила бы жизнь целого поколения… Вы знаете, Шевек, я думаю, что эта ваша очень простая вещь могла бы изменить жизнь миллиардов людей во всех девяти Известных Мирах.

Шевек кивнул. Кенг продолжала:

— Стала бы возможна лига миров. Федерация. Нас разделяли эти годы, эти десятилетия, проходящие между уходом и приходом, между вопросом и ответом. Это так, словно вы изобрели человеческую речь! Мы сможем разговаривать… наконец-то мы сможем разговаривать друг с другом.