Несмотря на утомление, отставание обозов и ухудшавшееся снабжение, части 30-й дивизии продолжали стремительное продвижение на восток. 15 июля они достигли Екатеринбурга. Здесь состоялся парад 3-й армии. Торжественно проследовал по городу и 2-й отдельный кавалерийский дивизион во главе с командиром.
Несколько дней отдыха — и снова вперед, преследовать врага. Далеко позади остались Уральские горы. Чем глубже в Сибирь, тем меньше лесов встречалось кавалеристам: теперь они двигались по лесостепной полосе. Ель постепенно сменяли сосны, все больше встречалось березовых рощиц с примесью осины и ивы, «колков», рассыпанных всюду по небольшим низинам сибирской равнины.
Уже 5 августа дивизион был в Шадринске, а к 12 августа части 30-й дивизии вышли на реку Тобол на участке Курган — Белозерское — Упорово. К 15 августа полки 30-й дивизии переправились и через эту мощную сибирскую реку, но в 15—20 километрах от нее они встретили ожесточенное сопротивление противника. На этом рубеже колчаковское командование намерено было остановить продвижение красных войск, с тем чтобы отдохнуть, перегруппировать силы и затем продолжать борьбу. Примерно с 1 сентября 1919 года восточнее Тобола началась так называемая «тобольская кадриль»: то противник отходил и красные войска его преследовали, то под натиском колчаковцев отступали красноармейцы. Это повторялось много раз, и за сентябрь 1919 года дивизион Рокоссовского лишился десятков бойцов. Отступая, через каждые две-три версты спешивались кавалеристы, отбивали атаки колчаковцев, а затем, ведомые бесстрашным своим командиром, переходили в атаку и отбрасывали врага. Непрерывные бои приходилось вести, по сути дела, без централизованного снабжения; патроны выдавались по счету: 10—20 штук на стрелка и 100—200 штук на пулемет.
К концу сентября бои стихли. Войскам 30-й дивизии удалось сохранить плацдарм на восточном берегу реки Тобол, к северу от железной дороги Курган — Омск, а колчаковцы понесли огромные потери, восполнить которые белое командование не могло. Моральное состояние белых войск, несмотря на некоторые успехи в сентябре, было подавленным: все время им приходилось воевать на два фронта, и даже самые отсталые сибирские солдаты-крестьяне стали говорить, что против них ведет войну весь русский народ, что такая война обречена на поражение. К этому добавился и недостаток обмундирования и снаряжения у колчаковцев: полученное в августе — сентябре из-за границы обмундирование было или израсходовано, или «осело» в тылу, и попытки извлечь его оттуда ни к чему не приводили. Белогвардейцы, располагая оружием и боеприпасами, испытывали острую нужду в обуви и шинелях, а это тяжело сказывалось на боевом духе солдат.
В то же время боевой дух советских частей был высоким, бойцы и командиры горели желанием покончить с врагом. Этому во многом способствовал радушный прием, который они встретили у местного населения. Во время отхода красных жители правого берега Тобола целыми селами, забрав весь домашний скарб, угоняя скот, уходили вместе с отступающими красноармейцами. Поэтому у советского командования не существовало проблемы резервов: когда в октябре комиссар 30-й дивизии, желая восполнить потери в бойцах, организовал набор добровольцев из местных жителей, то их оказалось более шести тысяч человек.
Получил пополнение и 2-й кавалерийский дивизион, квартировавший почти весь октябрь 1919 года в деревне Русакове, что к северо-востоку от Кургана. Молодой командир дивизиона в эти октябрьские недели фронтового затишья неустанно готовил своих бойцов к завершающей схватке с врагом. Хранящиеся в Центральном государственном архиве Советской Армии документы дивизиона за лето и осень 1919 года рисуют нам многие детали хлопотливой деятельности его командира. В августе и сентябре Константин Рокоссовский многократно водил бойцов в атаку на наседавших колчаковцев, и основное внимание, конечно, занимали боевые дела. Но одновременно масса всяческих забот одолевала комдивизиона. Приходилось экономить патроны — и следует приказ о строжайшем их учете и сборе стреляных гильз; выполнение приказа Рокоссовский постоянно контролировал. Надвигались осенние холода, дожди — и комдивизиона проводит ревизию одежды и обуви своих бойцов. Выясняется, что необходимы самые решительные меры, ибо наступление холодов многие бойцы могли встретить буквально раздетыми и разутыми. Постоянную и нелегкую заботу для Константина Рокоссовского составляли и лошади, их снабжение неизменно требовало все новых и новых усилий. Особенно внимательно следил командир дивизиона за состоянием оружия и, разумеется, за дисциплиной бойцов, не оставляя без последствий ни одного ее нарушения и не останавливаясь перед строгими наказаниями.
В некоторых случаях Константин Рокоссовский прибегал к помощи весьма действенного средства — дивизионного товарищеского суда. Так поступил он с красноармейцем Иваном Минеевым. Этот кавалерист поссорился с красноармейцем обозной команды Александром Петуховым. Когда ссора дошла до взаимных обвинений, Петухов позволил себе упрекнуть Минеева: «Вы все, коммунисты, эксплуататоры», в ответ на что Минеев выстрелил из револьвера и пробил щеку обидчику. Командир дивизиона распорядился передать дело в товарищеский суд. 6 октября 1919 года заседание суда приняло следующее решение:
«Кавалериста 1-го эскадрона товарища Минеева как нарушившего партийную дисциплину, а Петухова за провокаторство приговорить каждого к месячному аресту с применением принудительных работ».
Особо строго следил Рокоссовский, чтобы его подчиненные, даже в самых тяжелых положениях, не обижали население, не позорили звания красноармейца. Нужно сказать, что таких проступков было немного и товарищеский суд всегда внимательно разбирал их. На заседании 10 октября суд рассмотрел дело красноармейца Василия Ильина, потерявшего казенную лошадь и угнавшего взамен пасшуюся в поле крестьянскую. Решение суда было следующим (пусть читатели простят авторам его некоторые стилистические погрешности, зато этот документ отражает дух эпохи): «Принимая во внимание, что Ильин Василий доброволец и член РКП, зная, что согласно приказа Совнаркома нельзя самовольно брать и обменивать крестьянских лошадей, не только сам лично, но как член партии должен удерживать от этого и своих товарищей. И в то же время тов. Ильин потерял казенно-народную лошадь, чем он кладет несмываемое пятно на имя Красного Революционного воина. Товарищеский суд приговорил: взыскать с тов. Ильина Василия за утрату народной лошади 250 рублей в пользу семей красноармейцев. Приговор суда окончательный и обжалованию не подлежит». Авторитет товарищеского суда в дивизионе был очень велик, и командир всячески поддерживал этот авторитет.
К моменту перехода 30-й дивизии в наступление 2-й отдельный кавалерийский дивизион был полностью готов к боям, и основная заслуга в этом принадлежала комдивизиона. Наступление началось в 20-х числах октября, и сразу же красноармейские волки сумели достигнуть больших успехов, отбросив колчаковцев от Тобола. 30-я дивизия, двигавшаяся в полосе около 60 километров шириной к северу от железной дороги Курган — Петропавловск, стремительно преследовала колчаковцев, судорожно цеплявшихся за удобные для обороны рубежи и пытавшихся тем самым выиграть время для эвакуации столицы колчаковского правительства — города Омска.
2-й дивизион находился на левом фланге дивизии вместе с полками 1-й бригады. Командовал бригадой И. К. Грязнев, а общее руководство северной группировкой войск дивизии осуществлял начальник ее штаб» С. Н. Богомягков. К концу октября грязь, сказывавшаяся до этого на быстроте передвижения красноармейских частей, стала подмерзать. В ночь на 1 ноября ударил легкий морозец, земля замерзла. Это позволило ускорить движение, и севернее озера Черного, обойдя колчаковцев с тыла, утром 1 ноября, когда еще даже и не развиднелось, 262-й и 264-й полки дивизии при поддержке огня легких орудий атаковали противника в селе Чистоозерском.
Согласно сведениям разведки можно было ожидать, что части егерской дивизии, занимавшие село, окажут ожесточенное сопротивление. Поэтому, когда, к удивлению командования бригады, противодействие врага оказалось слабым и пехотинцы без задержки ворвались в Чистоозерское, начальник штаба дивизии, наблюдавший за боем, поймав взгляд находившегося рядом командира 2-го кавалерийского дивизиона, приказал:
