– Но что ты с ним сделал, черт побери? – повторяла Лора оскорбительным тоном.
Вот уже пять минут она бранилась, и Виктор отодвинул трубку от уха.
– Ничего,– повторял он.– Абсолютно ничего.
– Издеваешься надо мной?
– Да нет, Лора. Речь идет о семейном деле, которое тебя совершенно не касается.
– Ну да, как же!
– Нет же, Лора, мне очень жаль, но на этот раз не ты являешься причиной конфликта.
– Тогда скажи мне, в чем дело.
– Думаю, тебе нечего сюда вмешиваться, я сам разберусь с Нильсом.
– Интересное дело! Он пьет, не просыхая, и просиживает целыми днями у своего психоаналитика! И все это из-за тебя! Уверяю, что мне это не доставляет никакого удовольствия...
– Каждому свое…
– Ты становишься невыносимым, Виктор! Ты мстишь мне, да?
Он собрался ответить, но замер, услышав, как разительно поменялась ее интонация:
– Не будь таким злым со мной. Только не ты...
Лора повесила трубку, и он так и не успел ничего сказать. Чего еще она ожидала от него? Чтобы он был настолько любезен, чтобы улаживать их с Нильсом сердечные проблемы на расстоянии?
– Ну и дела...
Виктор даже не поговорил с ней о Тома, хотя собирался узнать, когда тот приедет на каникулы. Он хотел, чтобы Тома приехал в Рок в то же время, что и его кузены, поскольку Максим и Кати собирались провести в поместье две недели вместе с детьми. Он планировал заказать детскую горку и кое-какие гимнастические снаряды, но не находил времени, чтобы вникнуть во все детали. С утра до вечера, едва слушая своих клиентов, он думал только о матери. О матери и отце, об этой дилемме, которую им с Максом так и не удалось разрешить.
Он положил телефон в карман рубашки и опять принялся обрезать разросшийся по фасаду плющ. Скоро подъедет старший брат. Почти каждый вечер, вот уже целую неделю, Максим заезжал в Рок до или после ужина. Черный блокнот был надежно спрятан в одной из голубятен, где никто не будет его искать.
Послышался рокот машины, въезжающей в аллею, и он побросал в кучу последние обрезанные побеги.
– Вместо того чтобы заниматься садом,– обратился к нему Максим, выходя из машины,– ты бы лучше подчистил накопившиеся досье! Алина сказала, что вот это срочнейшее...
Виктор взглянул на конверт, который ему протягивал брат, и пожал плечами.
– А... Продажа с торгов этого домишки на улице Сен-Сиприен,– вздохнул он.
Я понимаю, тебе не до этого. Мне тоже. Нам надо как-то из этого выбираться, Вик... Давай-ка принеси пару бокалов, а я привез шампанское…
– У нас праздник? – хмуро удивился Виктор.
– Нет, просто это единственное, что я нашел в холодильнике в конторе, и подумал, что мы этого заслуживаем!
Максим так приветливо улыбнулся, что Виктор разволновался. Брат, конечно, переживал из-за его одиночества в Роке. Что же касается самого Максима, то Кати и дети как-то отвлекали его, и, хотя он был так же задет, как и Виктор, проблема родителей занимала его в меньшей степени.
На кухне Виктор поставил на поднос два фужера и насыпал в вазочку орехов. Перед тем как выйти, он проверил автоответчик, но тот был пуст. Значит, Виржини не перезвонила. Бутылка шампанского напомнила о ней? Он понимал, что поступил не слишком красиво, оставив ей позавчера лаконичное послание, но ему было настолько не по себе, что он не знал, надо ли говорить о большем. А может быть, стоило умолчать о его стычке с Пьером Батайе? Возможно, тот поехал к Виржини жаловаться или за утешением? Виктор здорово его отделал, удивляясь собственной агрессивности. Самому ему пришлось наложить три шва, но и Батайе был разукрашен так, что на него было страшно смотреть. Тем хуже для него.
Лишь бы он не воспользовался своим жалким видом, чтобы разжалобить ее. Лишь бы он не остался у нее на какое-то время...
Благодаря Лоре он узнал, что влечение к тому, с кем расстался, остается надолго. Если Виржини, порвав с Пьером, продолжала думать о нем так же часто, как он о Лоре...
У него вдруг возникло желание немедленно услышать голос Виржини. В худшем случае, если ее не окажется дома, он может оставить ей более теплое, более личное сообщение. Он уже взялся за телефон, как в кухню вошел Максим с бутылкой в руке.
– Ты хочешь, чтобы оно стало теплым? Обрати внимание, здесь тоже совсем неплохо, а снаружи очень много насекомых... Есть новости от Нильса?
– Есть, но не от него. По словам Лоры, он чувствует себя плохо.
– Она тебе звонила, чтобы говорить о нем? Ну и наглость!
Виктор пробурчал, глядя в укоризненную физиономию брата:
– А о ком ей еще говорить?
Не ответив, Максим откупорил шампанское и наполнил бокалы.
– Я думаю, нам нельзя больше тянуть, Вик. Мы должны решиться, потому что в эти выходные у мамы день рождения.
Последние слова окончательно вывели Виктора из равновесия. Обычно все три брата объединялись и покупали подарок, а неизменный семейный ужин проходил на улице Президьяль.
– Боже мой, ведь правда...– пробормотал он.– Получается, одно из двух – либо мы до этого говорим с папой, либо мы вообще ничего не говорим, как будто ничего никогда не знали.
– А ты что выбираешь? Виктор глубоко вздохнул:
– Откровенно говоря, я не чувствую себя поборником справедливости. По зрелом размышлении, я думаю, что лучше смолчать. Если правда всплывет наружу, никто ничего не выиграет. Папа уйдет, и его жизнь будет одинокой, он не в том возрасте, чтобы строить все заново. О маминой жизни и говорить не стоит.
– Значит, ты отпускаешь грехи?
– Маме? Не мне ее судить. Мы не можем ничего изменить и тем более исправить, Макс. Даже если она и добилась, чего хотела, она дорого за это заплатила с тех самых пор...
– Почему? Ты думаешь, она испытывает угрызения совести?
– Не знаю, может быть, и нет...
На самом деле Виктор не имел на этот счет никаких соображений. Очевидно, их мать была не такой женщиной, о которой можно сказать, что хорошо знаешь ее...
– Со своей же стороны,– добавил он,– мне не в чем ее упрекнуть. Да и тебе тоже.
– А Нильс? Ты думаешь, он согласится молчать?
И на этот вопрос Виктор не знал ответа, поэтому только беспомощно махнул рукой.
– Я ощущаю себя адвокатом дьявола, но в глубине души согласен с тобой. Мысль о том, чтобы отдать ее на расправу отцу, ужасает меня.
Реакцию их отца было трудно предугадать. Как он воспримет известие о том, что потерял тридцать лет жизни рядом с женщиной, которую принимал за святую, а она оказалась чудовищем?
– Это выше моих сил, честное слово,– проронил Виктор.– Давай сожжем этот блокнот, Макс!
Ломая головы, пытаясь найти решение, они, как минимум, пришли к одному заключению: надо спасти то, что можно спасти, иначе семья развалится.
– Сжечь его? Да... Но объясни мне прежде, почему мама сама этого не сделала? Она не могла забыть о нем, это совершенно невозможно! Платок, фотографии еще могут пройти, но в блокноте-то нет ничего анонимного, это исповедь.
– Торговец мебелью был высокого роста, и то с трудом его достал. Кто тебе сказал, что она не искала его повсюду? Я ведь тоже его не нашел, хотя думал, что перерыл все и везде.
– Нет. Вик. Если она спрятала его в том шкафу, она бы прекрасно об этом помнила. Думаю, что она, наоборот, не хотела его уничтожать. Как трофей.
– Платка было недостаточно?
– Платок – это ерунда. Ведь когда мы его нашли, мы ничего не поняли. А вот блокнот... Каким бы чудовищным ни был ее поступок, но он оказался самым важным, что она совершила в своей жизни. Может быть, она, сознательно или нет, не хочет смириться с тем, чтобы не оставить следа.
Подавленные, они обменялись долгим взглядом, потом Максим снова наполнил бокалы.
– Что бы мы ни сделали, будет казаться, что мы совершили ошибку. Даже если мы ошибемся, все-таки блокнот надо сжечь.
Виктор согласно кивнул, молча отпил шампанское и встал из-за стола. Оба брата прошли в гостиную и опустились перед камином, накладывая на подставку дрова.
