После этих стонов в подземной лаборатории еще некоторое время чувствовалось какое-то движение, затем все звуки прекратились.

Стоя в своем укрытии у камина, мсье Ипполит Патар и мсье Лалует не подавали никаких признаков жизни. Они словно навечно приросли к стене.

Но тут прозвучал голос человека в клетке:

— Можете выходить… Они ушли…

Снова тишина. Тот спросил:

— Вы что, умерли?

Наконец во мраке лаборатории — склепа, который теперь освещался лишь огарком фитиля, мигавшим в клетке узника, рядом с камином робко появились две неясные фигуры.

Сначала в темноте боязливо высунулись головы, затем обрисовались силуэты, и вновь полная неподвижность.

— Можете подойти, — раздался голос Деде, — ночью они не вернутся. И люк закрыли.

При этих словах два силуэта вновь зашевелились. Оба ступали с чрезвычайной осторожностью. После каждого шага они замирали. Крались на цыпочках, вытянув вперед руки, и, если натыкались на какой-то предмет, застывали на месте от малейшего шороха.

Наконец они достигли места, освещаемого лучом света из клетки. Деде стоя ожидал их.

В изнеможении они рухнули на пол возле решетки. Голос, принадлежавший мсье Ипполиту Патару, произнес:

— Ах, бедный мсье!

За ним прозвучал голос мсье Лалуета:

— Мы думали, что они вас убивают.

— Однако вы остались у камина? — сказал человек. Это было правдой. Они не могли ее отрицать. Лишь стали путано объяснять, что им отказали ноги, что они не привыкли к подобным потрясениям, ведь они всего лишь академики и вовсе не подготовлены к столь жутким трагедиям.

— Академики! — произнес узник. — Однажды сюда уже спустились три академика — три кандидата, которые приехали с визитом… Бандит застал их здесь… Больше я их никогда не видел. Позже из разговора бандита с великаном узнал, что все трое умерли… Видимо, он прихлопнул их как мух!

Человек говорил очень тихо. Все трое, прижавшись губами к решетке, едва произносили слова.

— Мсье! — взмолился Гаспар Лалует. — Есть ли какой-нибудь способ выйти отсюда так, чтобы бандит не настиг нас?

— Конечно! — ответил человек. — Идите по лестнице, ведущей прямо во двор.

— Но ключа от двери на эту лестницу, о котором вы говорили, нет в ящике, — перебил Ипполит Патар. Узник ответил:

— Он у меня в кармане! Я вытащил его у великана… А для того чтобы он подошел к клетке, я заставил его заткнуть мне глотку.

— Ах, бедный мсье, — сокрушался Патар.

— Да-да! Меня надо пожалеть! У них есть ужасные способы заставить меня молчать!

— Так вы думаете, мы сможем уйти? — вздохнул мсье Гаспар Лалует, беспокоясь, что тот все еще не отдал им ключ.

— А вы вернетесь за мной?

— Клянемся, — торжественно сказал мсье Лалует.

— Те тоже поклялись, но не вернулись.

Мсье Ипполит Патар немедленно вступился за честь Академии:

— Они вернулись бы, если бы не умерли.

— Может, и так… Он прихлопнул их как мух! Но вас, вас он не убьет, ведь он не знает, что вы были здесь. Нельзя, чтобы вас увидели.

— Нет! Нет! — застонал Лалует. — Никак нельзя!

— Вот мы их и обведем! — сказал человек, показав обоим посетителям маленький черный ключик.

Он передал ключ мсье Ипполиту Патару, объяснив, что им можно открыть дверь, которая находилась за динамо-машиной, стоявшей в углу комнаты. Дверь вела на лестницу, выходящую во дворик за домом. Там они увидят другую дверь, которая выводит прямо в поле и которую несложно открыть, так как она имеет лишь внутренние засовы, а ключ от них всегда торчит в замке.

— Я все это увидел, когда великан водил меня на прогулку в сад.

— Значит, вы иногда выходите из этой клетки? — спросил мсье Патар, который так проникся чужим горем, что почти забыл о своих собственных невзгодах.

— Да, но цепи всегда на мне. Провожу час в день на воздухе, если нет дождя.

— Ах, бедный мсье!

Что же касается мсье Лалуета, он мечтал лишь о том, как отсюда выбраться. Он уже стоял у двери, ведущей к лестнице. Но, услышав наверху рычание, отступил назад.

— Собаки! — простонал он.

— Ну да, собаки! — раздраженно повторил человек. — Этот толстяк назойлив! В конце концов вы выйдете отсюда, только тогда, когда я скажу! Надо подождать еще час, пока Тоби принесет им еду. Тогда и пойдете. Они не будут лаять. Когда они едят, то ничего и никого не замечают. Когда едят! — И добавил: — Что за жизнь!

— Еще целый час, — вздохнул Лалует, уже проклиная тот день, когда в голову ему пришла идея стать академиком.

— А я сижу здесь не час, а годы! — ответил узник. Он произнес это столь отчаянно, что оба академика, и старый и новоиспеченный, устыдились своей трусости.

Мсье Лалует с жаром воскликнул:

— Мы вас спасем!

И тут узник зарыдал как дитя.

Что за зрелище!

Только теперь Патар и Лалует увидели, какой у несчастного жалкий вид. Одежда рваная, но чистая. Эти лохмотья, наверное, являлись следами недавней борьбы. И оба визитера одновременно подумали о том, что узник специально устроил так, чтобы великан «заставил его замолчать».

Каково же было истинное положение этого бедняги, заточенного в клетку? Все услышанное в темноте подвала наводило на мысли о таком страшном преступлении, что мсье Патар не мог отогнать их прочь, хотя полагал, что давно знает великого Лустало! И все же как еще объяснить пребывание человека за решеткой? Этот человек составлял великому Лустало химические формулы, чтобы не умереть от голода!

А мсье Лалует вдруг понял страшную вещь. Он больше не сомневался в том, что великий Лустало запер в клетку гения и что именно этот гений передал знаменитому ученому все изобретения, принесшие ему мировую славу. Лалует четко представлял себе, как все происходило. По одну сторону клетки он видел Лустало с куском хлеба в руке, а по другую — гениального узника с его изобретениями. Обмен совершался через решетку.

Надо думать, великий Лустало должен был хранить это как страшную тайну. Несомненно, она для него гораздо важнее жизни трех академиков… Увы, они с Патаром тоже все видели! И можно было предположить, что Лустало пожертвует и еще двумя жизнями. Если человек встает на путь преступления, то ему трудно остановиться.

Именно потому, что он достаточно четко представлял себе, как произошла трагедия, Лалует и торопился покинуть эти опасные места. Он вовсе не хотел еще целый час испытывать жуткий страх.

Но мсье Патар, чей воспаленный мозг не хотел принимать выводов, к которым так скоро пришел мсье Лалует, решил использовать вынужденную задержку, чтобы разобраться в истинном положении узника.

Ему на память пришли таинственные слова, произнесенные Мартеном Латушем и повторенные Бабеттой: «Не может быть! Это было бы величайшим преступлением на земле!» Да-да, величайшим преступлением на земле! Увы! Мсье Патару приходилось смириться с горькой истиной.

Узник в клетке уронил голову на руки. Казалось, он был раздавлен нечеловеческими страданиями. Свет от газового рожка, подвешенного под потолком, чтобы нельзя было до него достать, придавал окружающим предметам поистине фантастические очертания. Вещи, разбросанные по клетке, выглядели даже страшно: с огромными тенями от реторт, колб, чудовищных пузатых котлов с потухшими углями. Можно было подумать, будто там, за решеткой, лаборатория самого дьявола… И среди всей этой алхимии, как маленький лоскут, валялся человек.

Мсье Патар несколько раз позвал его, но тот, казалось, не слышал. Наверху по-прежнему рычали псы, и мсье Лалует не осмеливался открыть дверь, через которую он с радостью унесся бы, как стрела.

Но тут лоскут, человек в лохмотьях, зашевелился, и его тень с блуждающим взглядом произнесла страшные слова:

— Доказательство того, что секрет Тота существует, — это то, что они умерли! Вот так! Вот так! Вот так! Однажды он спустился ко мне в такой ярости, что весь дом дрожал. Я тоже дрожал. И говорил себе: вот, начинается, сейчас мне придется еще что-нибудь изобретать! Каждый раз, когда он требовал чего-то очень трудного, всегда сначала пугал меня… Он обращался со мной как с маленьким ребенком, который боится, что ему не дадут пирожного. Какое убожество, правда? Он настоящий бандит!