Ему казалось, что сейчас он потеряет сознание. И лишь жгучий стыд за собственное малодушие удерживал его на краю пропасти, куда может упасть от головокружительного страха человеческая душа. Он вовремя вспомнил о том, что является постоянным секретарем Бессмертия, и, принеся уже во второй раз за этот полный треволнений вечер свою жалкую жизнь в жертву, сделал огромное физическое и моральное усилие, заставившее его спустя несколько секунд, вооружившись зонтом и каминными щипцами, подойти к двери второго этажа. Бабетта уже вовсю стучала в нее кочергой.. Впрочем, дверь тут же открылась.

— Ты по-прежнему не в себе, бедняжка Бабетта? — проговорил слабый, но спокойный голос.

На пороге с лампой в руках стоял мужчина лет шестидесяти, еще крепкий, с седеющими вьющимися волосами и красивой белой бородой, обрамлявшей свежее, румяное лицо с добрыми глазами. Это был Мартен Латуш.

Заметив Ипполита Патара между каминными щипцами и зонтом, он не сдержал улыбки.

— Это вы, мсье постоянный секретарь! Что случилось? — осведомился он, вежливо поклонившись.

— Ах, мсье! Это мы хотим у вас спросить! — воскликнула Бабетта, отбросив свою кочергу. — Ну можно ли устраивать такой шум? Мы подумали, что вас тут убивают! А тут еще шарманщик крутит под нашими окнами тот мотив Фюальдеса…

— Лучше бы он отправился спать, — спокойно ответил Мартен Латуш, — да и ты тоже, милая Вабетта… — И обратился к Патару: — Мсье постоянный секретарь, хотелось бы узнать, чему обязан высокой чести видеть вас в этот час…

С этими словами Мартен Латуш провел мсье Патара в библиотеку и забрал у него каминные щипцы. Бабетта шла следом, оглядываясь по сторонам. Мебель стояла на своих местах.., столики, ящики никто не передвигал..

— Но все-таки мсье Патару и мне — нам же не приснилось это! — серьезно заявила она. — Можно было подумать, что здесь дерутся или передвигают мебель.

— Успокойся, Бабетта, это я неловко передвинул кресло в своем кабинете… А теперь пожелай нам доброй ночи.

Бабетта недоверчиво посмотрела на дверь кабинета, которая никогда не открывалась для нее, и вздохнула:

— Мне здесь ни в чем не доверяют!

— Бабетта, уйди!

— Вы же сказали, что больше не хотите быть академиком…

— Бабетта, уходи отсюда!

— И все-таки вы хотите…

— Бабетта!

— Вы пишите письма, а потом их не отправляете…

— Мсье постоянный секретарь, эта старая служанка невыносима!

— Запираетесь у себя в библиотеке и не открываете до тех пор, пока чуть дверь не взломаешь…

— Я запираюсь там, где хочу! И открываю, когда хочу! Я здесь хозяин!

— Вы не об этом сейчас говорите, сам себе хозяин.., ну и наделали глупостей…

— Бабетта, хватит!

— Вы можете тайно принимать неизвестных…

— Что?

— …Неизвестных из Академии…

— Бабетта, в Академии нет неизвестных!

— О, уж эти известны, потому что они умерли!

Едва служанка успела произнести последние слова, как добряк Латуш вцепился ей в горло.

— Замолчи!

Впервые Мартен Латуш поднял руку на свою служанку. И тут же пожалел об этом. Ему стало совестно перед мсье Ипполитом Патаром, и он стал извиняться.

— Я прошу прощения, — проговорил он, пытаясь укротить чувства, которые, видимо, переполняли его, — но эта старая глупая Бабетта сегодня весь вечер меня просто выводит из себя. Бывают моменты, когда даже самые спокойные… О, женское упрямство поистине ужасно! Прошу вас, садитесь, мсье…

И Латуш подвинул Патару кресло, повернутое к Бабетте спинкой. Сам он тоже сел спиной к ней, видимо решив просто забыть о ее присутствии, поскольку она не хотела уходить.

— Мсье, — вдруг сказала Бабетта, — после того что вы сделали, я могу ожидать от вас всего, и, может быть, вы меня убьете, но я все рассказала мсье Постоянному!

Мартен Латуш резко обернулся. Его лицо в этот момент оказалось в тени, и Ипполиту Патару не удалось узнать, какие чувства оно выражало, но рука хозяина дома, опиравшаяся на стол, явно задрожала. Мартен Латуш оставался несколько секунд неподвижным, не в силах произнести ни слова. Наконец, поборов волнение, он изменившимся голосом спросил:

— Что вы рассказали мсье постоянному секретарю?

Он впервые при мсье Патаре обратился к старой служанке на «вы». Отметил это как явный признак важности момента.

— Я сказала, что мсье Мортимар и мсье д'Ольнэ, перед тем как умереть, выступая с хвалебными словами в Академии, пришли к вам и закрылись с вами в кабинете.

— Вы поклялись молчать, Бабетта.

— Да, но я ведь рассказала только для того, чтобы спасти вас. Потому что, если бы не я, вы пошли бы туда умирать, как и другие.

— Ладно, — упавшим голосом бросил Мартен Латуш. — Что еще вы сказали мсье постоянному секретарю?

— Рассказала о том, что услышала, стоя у двери.

— Бабетта, послушай-ка! — забеспокоился Мартен Латуш, снова перейдя на «ты», что показалось мсье Патару признаком еще большей серьезности момента. — Бабетта, я тебя никогда не спрашивал, что именно ты слышала под дверью, верно?

— Верно, хозяин.

— Ты поклялась, что все забудешь, и я никогда не задавал тебе вопросов, полагая, что это не нужно. Но раз уж ты вспомнила о том, что слышала тогда… Скажи, о чем ты рассказала мсье постоянному секретарю.

— Я только сказала ему, мсье, что слышала ваш голос. Вы говорили: «Нет! Нет! Не может быть! Это было бы самым большим преступлением на свете!»

После этих слов Бабетты Мартен Латуш ничего не сказал. Казалось, он размышлял. Рука уже не лежала на столе, да и его самого больше не было видно, он отошел в самый темный угол. И от этой давящей тишины, внезапно наступившей в старом тесном кабинете, мсье Патар испугался больше, чем тогда, когда услышал с улицы звуки шарманки. Теперь шарманки больше не было слышно. И вообще больше не было слышно никого и ничего.

Наконец Мартен Латуш произнес:

— Ты ничего другого не слышала, Бабетта, и больше ни о чем не рассказывала мсье постоянному секретарю?

— Ни о чем, хозяин!

— Я уже не решаюсь больше просить тебя поклясться — это бесполезно.

— Если бы я услышала что-нибудь еще, то рассказала бы об этом мсье Постоянному, потому что хочу вас спасти. И если я ему больше ничего не сказала, так только потому, что больше ничего не слышала.

И тогда, к великому изумлению служанки и мсье Патара, Мартен Латуш громко и весело расхохотался. Он подошел к Бабетте и потрепал ее по щеке:

— Ладно! Я тебя просто хотел попугать, старушка! Ты славная женщина, и я тебя очень люблю, но сейчас мне нужно поговорить с мсье постоянным секретарем. До завтра, Бабетта!

— До завтра, мсье. И храни вас Господь! Я исполнила свой долг!

Она церемонно поклонилась мсье Патару и вышла, заботливо прикрыв за собой дверь библиотеки.

Мартен Латуш послушал, как по лестнице удаляются ее шаги, затем, подойдя к мсье Ипполиту Патару, сказал ему шутливым тоном:

— Ох уж эти старые служанки! Они очень преданны, но порою излишне назойливы. Наверное, наплела вам с три короба! Знаете, ведь она немного того… Эти смерти в Академии окончательно свели ее с ума..

— Надо простить ее, — ответил Ипполит Патар. — В Париже есть люди и необразованнее, которые тем не менее тоже вне себя. Однако я счастлив, дорогой коллега, видеть, что столь печальное событие, такое ужасное совпадение…

— О, я, знаете ли, не суеверен.

— Даже не будучи суеверным… — пробормотал бедняга Патар, все еще взволнованный криками и страхами Бабетты.

— Мсье постоянный секретарь, позавчера вот на этом самом месте, как вам рассказала моя безумная служанка, я слушал Максима д'Ольнэ накануне его смерти. И скажу вам совершенно откровенно, он был поражен внезапной кончиной Мортимара, последовавшей после публичных угроз этого Элифаса… У Максима д'Ольнэ было больное сердце. И когда он тоже получил, как и мсье Мортимар, письмо, отправленное, без сомнения, каким-то злым шутником, то, несмотря на все свое внешнее самообладание, он пережил ужасную минуту. А с больным сердцем многого то не надо.