— Я не вижу никакого смысла в этой истории, мистер Тремэйн. Эдмунд умирает, а не вы.

— Тише, Кэтрин. Человек, о котором идет речь, на самом деле не умер — если не считать душу. Вы ведь понимаете, что это только иносказание. Но продолжим. Услышав, что человек при смерти, этот его друг примчался к нему, умоляя простить за все, что он натворил. Как Эдмунд, который вымаливает прощение у сына Памелы.

Кэт кивнула, поддерживаемая под локоть сильной рукой Люсьена, то и дело косясь на его красивое, бесстрастное лицо, пока он продолжал свою историю.

— И тогда умирающий человек сказал своему другу: «Возьми вот эту подушку у меня в изголовье. Отнеси ее на самую высокую башню в нашем городе, распори ее и развей перья по ветру. А потом собери их — все до последнего перышка, — сложи обратно в подушку и верни ее мне точно такой же, какой она была сначала. Тогда, и только тогда я прощу тебя».

Кэт почувствовала, как покидает ее надежда на помощь Эдмунду.

— Но ведь это невозможно!

Люсьен улыбнулся ей свысока:

— Очень хорошо, Кэтрин. Вы случайно не слышали этой истории прежде? Совершенно так же ответил его друг: «Это невозможно!»

Они поднялись на террасу, он оставил ее руку и отступил в сторону на пару шагов, отчего она вдруг почувствовала себя странно одинокой — словно прежде она была не одинокой, а просто осталась на время без компании. Она ужасно хотела поскорее вернуться к себе в комнату, успокоиться, подумать — а может быть, даже и поплакать, — правда, сама не знала о чем.

Он снова заговорил:

— Я должен дополнить. Умиравший человек сказал: «Точно так же невозможно и для тебя, мой друг, вернуть мне в прежнем виде то, что я так любил: мою жизнь». — И Люсьен церемонно поклонился. — Желаю вам приятного дня, Кэтрин.

Кэт следила, как он удаляется, помахивая на ходу тросточкой. Она понимала, что он имел в виду. Она страдала от того же. Как перья по ветру разлетелись ее собственные мечты. Люсьен равным образом мог говорить и про ее жизнь — счастливую и невинную, — которую она утратила безвозвратно.

Она застыла на месте, не в силах пошевелиться и удерживая рвущееся наружу рыдание.

У нее, вероятно, помутился рассудок, когда она решила, что, вернув Люсьена в Тремэйн-Корт, сможет что-то изменить, когда вообразила, что у него в большей степени могла сохраниться способность жалеть и сочувствовать, чем у нее после того, как был уничтожен ее собственный мир.

Кэт давным-давно привыкла сравнивать обитателей Тремэйн-Корта с тенями, которые мелькали иной раз в ночной тьме у нее за окном, с тенями, уносимыми ветром в самые глухие уголки сада, словно они стремились нарочно укрыться от света из опасения показать всему миру свой истинный облик.

И вот теперь вернувшийся Люсьен Тремэйн должен стать еще одной тенью в этом сборище: Эдмунд, Мелани, Мойна, сама Кэтрин и он.

Все они жили здесь, замкнувшись каждый в своем собственном маленьком аду. Но по крайней мере они сами избрали для себя такую участь. Кроме Нодди. Но и сын Эдмунда — всего лишь младенец, совершенно невинный, все же был обречен на жизнь среди теней, без надежды на возвращение к свету.

— Провались ты ко всем чертям, Люсьен Тремэйн, — еле слышно прокляла его Кэт, глядя, как он приближается к Мелани, выскочившей ему навстречу из гостиной. — Ведь ты был нашей единственной надеждой! Моя боль была такой же ужасной, как и твоя, мое сердце тоже было растерзано, но я все же поняла то, что прошло мимо тебя. Солнце по-прежнему имеет привычку подниматься на небо каждый день, мистер Люсьен Тремэйн, неважно, угодно вам это замечать или нет; и птицы поют по-прежнему, что вы узнаете, если вам угодно будет открыть уши. И наступило время оставить в прошлом ваше прошлое и вновь воссоединиться с миром. И если вы отказываетесь от этого — то лучше бы вам в самом деле отправиться на тот свет!

Глядя, как Люсьен распахнул объятия Мелани, которая прижала свою белокурую головку к его груди, Кэт скривилась, настолько ей была противна эта картина. Он забавляется с Мелани, забавляется с ними со всеми, чтобы злорадно посмеяться над тем, как они наперегонки пытаются собрать перья и водворить их на место.

И что при этом было хуже всего, он явно упивался собой.

Кэт пошла к себе в комнату.

— С равными шансами я могла возлагать свои надежды на самого черта, — бормотала она.

— Мы, конечно же, устроим вечеринку в честь твоего возвращения домой, — ворковала Мелани, уже составившая в воображении массу планов. — Хотя поблизости не живет никто из настоящей знати, но мы могли бы позвать сэра Генри и кое-кого еще. Тут даже объявился французскйй граф, но я уверена, что он скоро вернется к себе в Париж. Я изредка встречаюсь с ним. Я уверена, что никто не посмеет отказаться от приглашений в Тремэйн-Корт.

— Граф? Какой неожиданый сюрприз. Да, Мелани, мне кажется, я получу от вечеринки огромное удовольствие.

Она захлопала в ладоши, в восторге от такой сговорчивости. Ведь на приготовления к вечеринке уйдет не одна неделя, и с каждым новым днем она будет все сильнее привязывать его к себе — и к черту Эдмундовы правила. Наверняка он не посмеет возражать против вечеринки в честь Люсьена.

— Я прикажу Бизли заняться приведением дома в порядок, а сама составлю список гостей.

— Ты изменилась, Мелани.

— Изменилась? — Она вскинула на него глаза. Они шли рука об руку вдоль длинной террасы, и на ее личике удовольствие сменилось выражением паники. — Пожалуйста, дорогой, не говори так. Конечно, после нашей встречи прошло несколько ужасных, тяжелых лет, но я сделала все возможное, чтобы сохранить для тебя мою красоту.

— И ты этого добилась, дорогая, — отвечал он, подводя ее к каменной скамье, расположенной в самом конце южного крыла, напротив апартаментов Эдмунда. — Я позволил себе это замечание только в отношении твоего туалета. Ты ведь сменила его, я заметил, что ты утром была в синем. А в этом платье ты кажешься еще красивее, ты словно пышно расцветший прекрасный цветок.

Восхитившись комплименту, Мелани по-девичьи захихикала, огладив свое ярко-желтое платье.

— Так ты заметил! Сегодня — день твоего возвращения, милый, и для меня это был бы не праздник, если бы я не сменила для тебя туалет: не могу же я целый день таскать ту заношенную тряпку, в которой ты видел меня утром.

Она легко вскочила, подхватила юбки и закружилась перед ним, поглядывая через плечо и ожидая новых восторгов.

— Тебе правда оно нравится, дорогой?

— Я не могу поверить, что ты все эти годы обходилась без комплиментов, Мелани. Разве мое мнение профана имеет для тебя значение?

Ее улыбка тут же пропала, сменившись выражением покорности. Упав на колени возле его ног, Мелани оперлась локтями на его колени и развернула плечи так, чтобы глубокий вырез платья совершенно обнажил груди.

Она победоносно улыбнулась, вновь обретая уверенность в себе, ибо от нее не ускользнуло его участившееся дыхание.

— Твое мнение было единственным когда-либо имевшим для меня значение, Люсьен, — с силой промолвила она, заглядывая ему в глаза. — Я так боялась, что превращусь в уродливую старуху, прежде чем ты наконец вернешься, и ты будешь смотреть на меня с отвращением.

В руках Люсьена появился надушенный батистовый платок, и он изящно поднес его к лицу.

— Ты никогда не постареешь, дорогая, и никогда не станешь уродливой. Я провел в Лондоне больше года и нахожу тебя точно такой же. Твоя красота совершенно не изменилась. Однако будет ли мне позволено сделать крохотное замечание?

Она кокетливо склонила набок головку, хотя ее личико несколько нахмурилось, поскольку она испугалась.

— Замечание? Это из-за моих волос? Лондонские дамы в этом сезоне носят короткие прически? Я изо всех сил стараюсь поспевать за модой, милый, но это так трудно в этом противном Суссексе. Тебе я должна казаться ужасно провинциальной.

— Нет, дорогая. — Он не спеша положил платок в карман, а она ждала, снедаемая нетерпением. — Нет, тебя выдает не прическа, а духи. Ах, как бы это мне помягче выразиться? Они пресыщают, Мелани, они обволакивают так, что только и думаешь, как бы оказаться у тебя с подветренной стороны. Разве ты не могла выбрать что-то более подходящее — даже несмотря на сельскую глушь? Все, кроме роз, дорогая. Что угодно, но не розы. Ах, бедная овечка. Я огорчил тебя.