Мойнино зелье. Да какое Мойна имеет к этому отношение? Люсьен совсем запутался. Господи, да не может такого быть!

Мелани снова принялась шарить у него на талии, а он грубо схватил и отбросил эти ручки, несмотря на то, что ему нестерпимо хотелось опрокинуть ее на ковер и совокупляться до бесконечности, пока он не свалится в изнеможении.

— Пошла к черту! — Он оттолкнул ее прочь, так что она попятилась, наступая на осколки бокала, и рухнула на кровать, обливаясь кровью.

Люсьен что было сил обхватил себя руками, словно стараясь обуздать неистовые желания, бушевавшие в его теле. И в то время как Мелани елозила на коленях по его кровати, приподняв руками свои груди, звавшие его впиться в них, не сомневаясь в обретенной над ним одуряющей власти, Люсьен инстинктивно заставил себя мысленно представить во всех подробностях прекрасное в своей одухотворенности лицо Кэт. Все, что он хотел делать и должен был сейчас делать, — это было думать о его дорогой, недоступной Кэт.

— Послушай меня, сука, — прошипел он сквозь стиснутые зубы. Ему надо было сказать это побыстрее, прежде чем его тело предаст его. Ему надо убраться отсюда, убраться подальше от Мелани, и чем скорее, тем лучше. Он схватил свою рубашку и швырнул ей. — Слушай внимательно. Ты сейчас истечешь кровью и сама не заметишь этого. Перевяжись хотя бы рубашкой. А потом делай что хочешь, хоть насади себя на ножку кровати — мне нет до этого дела. Но ты не высунешь носа из этой комнаты до самого утра. Ты не посмеешь орать, или закатывать сцены, или хотя бы словом намекнуть на то, что здесь случилось, — ни единой душе. Ты поняла?

Пухлая нижняя губка Мелани соблазнительно оттопырилась, когда она потрогала свои ноги, потом размазала кровь по грудям. Судя по всему, она чувствовала лишь похоть. Ее пальцы заскользили у нее между бедер, она дразнила его, она завлекала его, приглашая его в себя. Ее ступни шевелились на простынях, пачкая их кровью. Она хотела его, невзирая на боль, невзирая ни на что. В ее одурманенном, больном рассудке не было ничего, кроме похоти.

— Еще одно слово, — предупредил он, дыша так часто, что с трудом смог говорить, — одно слово — и ты будешь вышвырнута отсюда. Клянусь тебе перед лицом Господа, Мелани, — я вышвырну тебя из этого дома! Я заточу тебя где-нибудь подальше, чтобы ты никому не смогла причинить зла, кроме самой себя.

Его угроза, судя по всему, пробилась сквозь окутывающий ее сознание дурман. Она рухнула с кровати, двигаясь так неловко, словно была совершенно пьяной, и поползла на четвереньках прямо по осколкам стекла, нанося себе все новые раны.

— Нет, Люсьен! — вскричала она, вцепляясь в него, хватаясь окровавленными руками за его колени. — Ты не мог так сказать, ты не говорил этого! Никогда! Я больше не буду! Я клянусь! Я была противной, я была такой противной, что сделала все это только для того, чтобы ты сам смог понять, что ты все еще хочешь меня. А ведь ты правда хочешь меня вот сейчас, правда?

Воздух был насыщен винными парами, от которых голова у Люсьена шла кругом. От этих паров, от запаха Мелани, от крови. Ее руки уже шарили по его бедрам, и тепло ее тела прожигало его сквозь лосины, и его тело тряслось и билось в диких, необузданных желаниях.

— Черт побери, Мелани, я сейчас готов взять даже Мойну, если не найду никого другого. Я возьму кого угодно, Мелани, — кроме тебя. Теперь ты поняла меня? Ты поняла, насколько ты мне отвратительна?!

Она рухнула на пол, содрогаясь от рыданий, а он ринулся прочь из комнаты, пока ноги не изменили ему, пока хотя бы капля сохранившегося рассудка способна была подавить его звериные инстинкты.

Гарт. Он пойдет к Гарту. Пусть Гарт схватит его и долбит головой об стену, пока из нее не выветрится последняя капля дурмана. Да. Он пойдет к Гарту. Гарт ему поможет. Он зажал себе руками пах, старясь утихомирить его, пока это не перешло в настоящую боль.

Он рывком распахнул дверь в спальню Гарта и убедился, что она пуста. Ведь он оставил своего друга в кабинете, где тот приканчивал третью бутылку вина. Закусив нижнюю губу до крови, чтобы заглушить рвавшийся из груди звериный стон, Люсьен заковылял по коридору в сторону черной лестницы, с которой можно было скорее добраться до кабинета.

Помощь. Помощь. Он без конца повторял про себя это незатейливое слово. Ему нужна помощь. Ему не справиться с этим в одиночку. Не справиться, пока Мелани лежит, поджидая его, в спальне, предлагая выход его мукам, — выход, который обречет его на вечное проклятие. Боже милостивый! Кто-то же должен ему помочь!

Кэт была не в состоянии заснуть. Смерть отца, подробности и причины этого потрясли ее сверх всякой меры. Хотя за два года почти полумертвого существования она успела уверить себя в собственной нечувствительности, череда случившихся одно за другим событий не могла не пробить хрупкую броню мнимого безразличия. И во сне и наяву ее беспокоили видения, сжигавшие ее мозг. Грезы о том, что она снова живет в безопасности в Ветлах — единственное дитя горячо любящих и любимых родителей.

В конце концов она оставила надежду успокоиться и решила отвлечься чтением. Она встала и направилась по коридору к библиотеке, расположенной в южном крыле, но когда она добралась туда, то поняла, что и от книги будет мало проку.

— Кэтрин!

Она застыла на месте, прижав книгу к груди, внезапно испугавшсь, что на ней лишь потрепанная ночная рубашка — она едва держалась у нее на плечах.

— Люсьен? — спросила она, не смея обернуться и наяву столкнуться с одной из грез. — Что-то случилось? Что-то не так?

Он хрипло рассмеялся, и она поняла, что он стоит вплотную позади нее, его горячее дыхание обжигало ей затылок.

— Не так, дорогая? Что есть «не так»? Что есть «так»? Наверное, это «не так» — хотеть тебя до того, что судорогой сводит скулы? Или это «так» — лишать себя удовольствий, которые можно получить от твоего тела?

— Вы сошли с ума!

Неужели она перенесла сегодня мало потрясений и судьба устроила для нее еще и это? Как он посмел? Она сделала было один торопливый шаг прочь, но все же повернулась к нему лицом, полная решимости отчитать его так, чтобы он наконец лишился этой своей возмутительной самоуверенности. Но все готовые вырваться слова застряли у нее в горле.

Он стоял перед ней почти голый. На нем были только панталоны. На его груди виднелись пятна, похожие на кровь, однако, судя по всему, он не был ранен. Она остолбенело глядела на его широкий, с выпуклыми мышцами торс, сужавшийся к талии.

Он протянул к ней руку, но вдруг резко отдернул ее и сжал руки в кулаки с такой силой, что побелели костяшки. Только теперь она заметила, что он обливается потом, что его лоб наморщен, а лицо застыло в неподвижной маске, скрывавший под собой целую бурю чувств.

— Кэтрин, я виноват. Боже, вы даже представить себе не можете, как я виноват. Дайте мне пройти. Черт! Ну зачем вы такая красивая?! Бегите, Кэтрин. Бегите прочь. Скорее!!

Она хотела было повиноваться, но лишь на миг.

— Вы же больны. Может быть, это какая-нибудь лихорадка, которую вы подхватили на Полуострове? Я слышала, что такие лихорадки могут возобновляться даже через годы. Вы выглядите точно так же, как тогда, когда я ухаживала за вами. — И она положила руку ему на плечо, еле сдержав испуг, так как почувствовала внутренний огонь, сжигавший его тело. — Позвольте мне помочь вам, Люсьен. Вам надо прилечь.

— Помочь мне? — переспросил он таким тоном, будто это слово испугало его. — Да, да. Помоги мне. Это то, что мне нужно. Мне нужна помощь, Кэтрин.

Она повела его по коридору прямо к себе в спальню, опасаясь, что силы оставят его прежде, чем он доберется до своих комнат. К тому же он, судя по всему, бредил. Надо, чтобы с ним кто-то остался, чтобы он не отправился бродить по дому и как-нибудь не повредил при этом себе.