С какой такой стати Люсьен решил, что именно ему довелось испытать самые ужасные унижения в жизни? Нет, судя по всему, его пресловутые горести не могли идти ни в какое сравнение с тем, что обрушилось на Кэт. Да и к тому же он все-таки был мужчиной — ему самой судьбой предписано быть сильным. А Кэт была почти ребенком, когда вынуждена была бежать из Ветел — без друзей, без денег, — и хотя Гарт был не в курсе таких интимных подробностей, наверняка уже будучи беременной.

Как она выстояла один на один с навалившимся на нее ужасом? Выносив и потеряв свое дитя? Откуда она черпала силы, чтобы не скатиться в пропасть безумия и, что самое важное, не потерять уважения к себе? Подумать только, что если бы она не повстречалась с Эдмундом и с Нодди, она могла бы погибнуть или же была бы вынуждена зарабатывать себе пропитание тем способом, который с незапамятных времен оставался единственно доступным попавшим в ее положение женщинам.

Он снова вспомнил, как повел себя сегодня в лабиринте, и снова едва не пришиб себя за это. Люсьен взял Кэт за руку и пожал ее безвольные пальцы, надеясь, что она очнется. Он должен был поговорить с ней, вымолить у нее прощение. Его память жгло то выражение ужаса, которое проступило у нее на лице, когда Гарт так самовольно объявил о своем открытии. Кэт страшно испугалась, что теперь ее разыщут, сошлют обратно к ее отцу, к свидетелям ее позора. Неужели она хоть на секунду поверила, что Люсьен способен так низко предать ее? Да, конечно, она в это поверила, и от этого ему было еще больнее. Очень, очень больно.

Он никогда бы не счел Кэт падшей женщиной, нет, скорее всего, она просто по-глупому влюбилась. Но ведь она сказала ему, что не питала привязанности к отцу своего ребенка. И теперь, когда Люсьен знал, кто она такая, у него возникло еще больше вопросов. Даже если она забеременела, то почему покинула отцовский дом?

Он прижал к губам ее холодные пальцы. Его начинал беспокоить такой затянувшийся сон. Люсьен сам поддержал решение Мойны дать ей успокоительное, отчасти потому, что ему самому требовалось время подумать и поговорить с Гартом. Но теперь ему требовалось, чтобы Кэт очнулась, ему требовалось теперь поговорить с ней, получить прощение за те грубые слова в лабиринте. Требовались ответы на вопросы.

Зашелестели простыни, Кэт пошевелилась в постели:

— Ох, моя голова! Мне кажется, что ее набили ватой. Люсьен? Отпустите меня!

Не желая выпускать ее руку, он наклонился к ней и зашептал:

— Кэтрин, лежите спокойно. С вами все в порядке.

Она пролежала неподвижно несколько минут, собираясь с мыслями, после чего вырвала у него руку, попытавшись сесть. Запустив пальцы в свои длинные волосы, которые рассыпались свободно, пока он нес ее из лабиринта, она сердито ответила заплетающимся языком:

— Какое смешное сообщение. Конечно, я в порядке. По крайней мере настолько, насколько это возможно для отравленного человека. Нет ничего удивительного, что Эдмунд столько спит. Мойна наверняка потчует его в два раза усерднее, чем сегодня досталось мне!

Он следил за тем, как она огляделась и нахмурилась, обнаружив, что за окнами темно.

— Я что же, проспала целый день? — Ее лицо скривилось, как от боли, она прикусила нижнюю губу, из чего Люсьен заключил, что к ней вернулись воспоминания о случившемся сегодня в лабиринте. — Мой отец… — начала было она, глядя в сторону Люсьена, но почти не замечая его. — Я запамятовала. Он умер, верно? Это так странно. Я всю жизнь почему-то считала его бессмертным. И мне теперь кажется, что я скорее разочарована, нежели убита горем. — Она попыталась выпутаться из одеяла, которым Люсьен укутал ей ноги, ее движения все еще были неловкими. — Я должна пойти разыскать Гарта. Он объяснит мне, как это случилось.

Люсьен тут же оказался рядом и заставил ее опуститься обратно на подушки. Он чувствовал, как Кэт дрожит под его руками, видел, какая ужасная боль стоит у нее в глазах. Где взять ему слова, чтобы утешить ее? Отчего он чувствует себя таким чертовски никчемным?!

— Гарт уже рассказал мне все, что ему известно, Кэтрин. Но разъяснения могут подождать до следующего раза. Вы пережили шок, хотите вы этого или нет. Может быть, мне позвонить, чтобы принесли теплого молока, или жженых перьев, или еще чего-нибудь такого, чем приводят в чувство?

— Жженных перьев? — Ее прелестно округленный подбородок тут же вздернулся самым высокомерным образом. — Я вам не какая-нибудь там воздушная мисс! Это был просто обморок, вот и все. А далее позвольте заверить вас, Люсьен Тремэйн, что, если вы в ближайшие пять секунд не начнете говорить и не расскажете мне все, что я хочу, я подниму на ноги весь дом, но разыщу Гарта сама!

Люсьен улыбнулся, немного успокоившись.

— Ах, леди Кэтрин, — поддразнил он, отпуская ее плечи, но при этом устраиваясь на краю ее постели более основательно. — Вы так хорошо скрывали ваш несгибаемый дух целых два года, но он в одно мгновение полностью вернулся к вам. Очень хорошо. Что же именно вам угодно знать?

Она закинула руки назад, собрала волосы в пучок, который слегка скрутила и спрятала за спиной, причем проделала это весьма ловко. И тут же ее внешность изменилась. Если до сих пор она казалась трогательно, по-детски беззащитной, то теперь, когда ее локоны были собраны, к ней вернулось все ее достоинство. Она снова стала леди Кэтрин д'Арнанкорт.

— Ну… к примеру, как давно он умер? Как долго я жила под страхом разоблачения, которое мне уже не грозило? И… — добавила она, старательно избегая его взгляда, — я бы хотела также знать, от чего именно он умер.

— Ваши вопросы выглядят весьма резонными, — отвечал Люсьен с нарочитой неторопливостью, невольно стараясь оттянуть неизбежное. — Но коль скоро я отвечу на ваши вопросы, могу ли я рассчитывать на взаимную услугу, ибо я также хотел бы получить множество ответов?

Очаровательный, гордый подбородок снова вздернулся на пару градусов. Да, что касается чувства собственного достоинства, она могла бы с успехом давать уроки даже его высочеству принцу-регенту.

— Я должна была догадаться, что ничего не добьюсь, пока не удовлетворю ваше любопытство. — Она откинулась на подушках, по всей видимости совершенно не испытывая смущения от того, что они наедине находятся в ее спальне и что она к тому же лежит в постели. Кэтрин не только не смущалась этим, но даже и не думала бояться. — К тому же я уверена, — продолжала она, — что с успехом сама могу угадать ваш первый вопрос. Полагаю, что прежде всего вас интересует, как я забеременела.

Люсьен улыбнулся с легким злорадством, предвкушая тот щелчок, который сейчас получит этот чересчур надменный носик.

— Ах, моя дорогая леди Кэтрин, я уже достаточно взрослый и хорошо знаком с механикой этого процесса. И умоляю ответить мне лишь на вопрос: кто?

Люсьен увидел, как на ее мертвенно-бледные щеки мигом возвратился гневный румянец, и пожалел о своих словах. Болван! Ну почему он не мог обождать?! Почему он пошел на поводу у своей мужской гордыни именно сейчас, когда она беззащитна, уязвима, совершенно не готова отвечать на вопросы? С самого начала он вел себя неверно. Он не должен был переступать порога этой комнаты, пока не остудит свою кровь. Пока в нем горит жажда мести, пока больше всего на свете ему хочется расправиться с тем, кто посмел причинить Кэтрин такую боль. И вот теперь он сам ранил ее, устыдил лишний раз, вместо того чтобы утешить и поддержать, чтобы хоть в малейшей степени воздать ей за ту помощь, которую она оказала ему самому.

— И для чего вы по-прежнему хотите это знать?.. Однако, по всей вероятности, мне можно воспринимать это как своеобразный комплимент. Я теперь могу сделать вывод, что вы, в отличие от вашей мачехи, предполагаете, что я все же поинтересовалась именем того мужчины.

Что бы ни пришлось ему сейчас выслушать, он должен смириться, ибо, раз заведя об этом речь, необходимо покончить с этим навсегда. Тогда, и только тогда, они смогут перейти к другим темам. Например, почему молодая женщина ее происхождения и положения вынуждена скрываться под видом кормилицы.