– Срыв как минимум четвертой степени, – сообщила я. – Не приближайся к эпицентру, может «повести».
Магический фон в радиусе пары метров от того места, где стоял маг, в течение нескольких часов просто сходил с ума. Силы бушевали так, что магов, особенно опытных, с широко открытым «окном», там штормило. Сила начинала вливаться стремительно, резкими всплесками, и ее не всегда удавалось тут же взять под контроль.
Кьер кивнул, а потом произнес жестко, строго, непререкаемо с явной готовностью стоять на своем до победного:
– Ты остаешься здесь. Живых преступников там точно нет, а мертвые прекрасно дождутся дежурного криминалиста.
– Хорошо, – смиренно кивнула я с ангельской улыбкой на губах.
Мой мужчина уставился на меня с глубочайшим подозрением.
Ну не объяснять же ему, что эту мысль я успела обдумать еще пока его догоняла, и глядя на то, как торопливо выныривают из-под подола вечернего платья обшитые бархатом туфельки, пришла к выводу, что к месту взрыва мне нельзя категорически. Пыль, грязь, ещё кровища поди… и все это я подмету юбками. А когда маменька увидит, что ее неблагодарная дочь сотворила с драгоценным платьем, оплаченным (еще даже не оплаченным!!!) потом, кровью и слезами почтенного виконта Рейвена…
Единственное, что меня могло бы в таком случае спасти – это политическое убежище в Форсии. И то без гарантии. Но посвящать Кьера в трудности быта леди-криминалиста сейчас было не время и не место, поэтому я просто согласилась. Вот только это его почему-то не удовлетворило.
– Почему? – поинтересовался он.
– Что – почему?
– Почему «хорошо»?
– Потому что ты так сказал.
Чем невиннее становился мой тон, тем подозрительнее делалось у его светлости выражение лица.
– Эрилин, предупреждаю, если я тебя там увижу…
Я фыркнула, недослушав, повернулась на каблуках и отправилась обратно в зал с гордо поднятой головой. Его светлость, видите ли изволят мне не верить! Ой-ой-ой, можно подумать, я ни разу места срыва не видела! Ну, допустим, четвертой степени – не видела… но герцогу-то откуда это знать?
Ничего-ничего. Он мне потом все-о-о расскажет.
На лестнице я столкнулась с несколькими гостями. Двух бледных, с прозеленью дам, едва стоящих на ногах, выводили под руки их спутники. Запечатанные. Если бы не постоянные тренировки контроля восприятия, я бы тоже сейчас могла еще висеть на Томасе в полуобморочном состоянии. Вслед за ними особняк герцога покинули и несколько пошатывающихся мужчин. Наутро все они будут страдать от сильнейшего «похмелья».
Впрочем, не только запечатанные решили, что вечер продолжать не имеет смысла, несмотря на то, что лакеи сноровисто вымели из зала все стекло, а кто-то из присутствующих установил на окна водяные пленки – мутные, зато не пропускающие ночной холод. Распрощались со знакомыми и потянулись к выходу многие пожилые пары. С особенным удовлетворением я проследила, как исчезло за дверями алое платье – скатертью дорога!
Зато в зале стало свободнее и легче дышать, и молодежь уже вовсю выстраивалась в центре для очередной кадрили.
На горизонте показались папенька с маменькой. Отец был хмур и озадачен, мама нервно обмахивалась веером и недовольно поджимала губы.
– Отвратительное завершение вечера, – заявила она, едва приблизившись. – Просто отвратительное. Только я начала питать какие-то надежды, как кому-то непременно нужно было разрушить их в прах!
– Какие надежды, мама? – Я перехватила взгляд отца, и тот с улыбкой закатил глаза.
– Какие надежды? Моя дорогая, ты же не думала, что я не замечу, как мило вы беседовали с графом Грайнемом? Я все про него узнала. Не женат, не помолвлен, крайне состоятелен. Предыдущий граф Грайнем скончался, не оставив прямого наследника. Его сын погиб, когда два года назад затонула «Виктория» – страшная была трагедия, страшная! – оставив вдову с тремя дочерьми, поэтому титул перешел внучатому племяннику, можешь себе представить? Так что молодой человек выходец из респектабельного, но простого семейства, и уверена, ему необходимо упрочить положение в обществе достойным браком!
– Жаль достопочтенная госпожа Голденфайр уже помолвлена, – с печальным вздохом произнесла я. – Что-то мне больше никто не приходит в голову.
– Не ерничайте, юная леди. Вы прекрасно поняли, что я имею в виду.
– Да, маменька.
– Что – да?
– Да, я прямо сейчас разыщу графа, преданно загляну ему в глаза и попрошу взять меня в жены с обещанием хорошо себя вести.
Меня распирал смех, стоило вспомнить, что практически из этого и состоял наш с Грайнемом недавний разговор.
– Ах если бы! – горестно воскликнула маменька, с замечательной непринужденностью пропустив мимо ушей весь мой сарказм. – В этом-то и заключается трагедия. Граф среди прочих покинул бал. Нет, определенно, эта жизнь жестока и несправедлива. Поэтому мы возвращаемся домой! У меня от расстройства разболелась голова и мне срочно нужны мои капли.
– Мы? – осторожно уточнила я.
– Мы с отцом. А ты, юная леди, остаешься, благоухаешь, цветешь и являешь собой безукоризненный эталон женственности и обаяния. Граф – это, конечно, прекрасно, но его мы пригласим на чай, а пока он не ответил согласием и, желательно, перед алтарем, тебе есть чем заняться. В конце концов не для того мы с отцом потратили на это платье целое состояние, чтобы ты вернулась домой до полуночи!
Ах, дорогая моя, милая маменька… после полуночи, поверь, платье мне уже не очень пригодится.
Отец пожелал мне хорошо провести время и повел скорбящую виконтессу к выходу. А я, проводив их взглядом, отправилась… благоухать!
Кьер вернулся спустя часа полтора, и его тут же обступили жадные до новостей гости. На вопросы он отвечал сухо, на детали скупился, да и в целом несмотря на вежливую улыбку, выглядел недовольным. Я наблюдала за ним украдкой, стоя в компании офицеров вместе с Греем, и откровенно мечтала, чтобы все присутствующие уже разошлись. От выпитого вина в голове и теле царила легкость, а душа требовала его светлость в мое единоличное пользование.
Однако ещё больше часа бал не угасал – слишком хороша была музыка, слишком приятна компания, слишком вкусны напитки. Случившаяся трагедия обошла стороной, так чего ради позволять ей портить вечер?
И все же был отыгран последний вальс, розданы комплименты хозяину вечера, и особняк стремительно опустел. Я наблюдала из-за шторы, стоя в комнатах Кьера, как вереницей отъезжают от крыльца кареты – в одной из них недовольно надутый Грей – и чувствовала, как с каждым покинувшим дом гостем в душе разливается сладкое, томительное предвкушение.
– Я думал, они никогда не уедут, – пожаловался герцог, едва зайдя в комнату.
Я отвернулась от окна, подошла к нему и, положив руки на широкие плечи, поцеловала без лишних слов.
Аромат дорогого парфюма смешался с запахом пыли, дыма и гари, пропитавшим волосы и ткань фрака, на губах – горьковатый вкус виски. Я прижалась к Кьеру всем телом, стремясь стать частью этого запаха, этого вкуса, впитать их в себя.
Любые разговоры отошли на второй план.
Остались губы, выцеловывающие причудливые узоры на коже. Пальцы, зарывающиеся в волосы, безвозвратно рушащие сложную прическу, терзающие застежки платья. Горячее дыхание, щекочущее грудь.
Когда Кьер внес меня в спальню, драгоценного маменькиного платья, как я и предсказывала мысленно, на мне уже не было. И мы столь увлеченно избавляли от многочисленных элементов туалета меня, что результат в итоге вышел неравнозначный. Я в одной сорочке, белье и чулках, Кьер – полностью одетый за вычетом разве что фрака.
Он застыл, глядя сверху вниз на меня, раскинувшуюся на расшитом золотыми лилиями покрывале, и в бездонных глазах плясал воистину дьявольский огонь.
Дыхание сбилось. Господи, прости, но я хочу этого мужчину до безумия!
Кьер протянул руку и обхватил ладонью мою стопу. Скользнул выше, по лодыжке, огладил колено. Еще выше. Кровать едва слышно скрипнула, когда Кьер опустился на нее прямо между моих разведенных ног. Пальцы дразнясь прошлись по кружеву чулок, не касаясь жаждущей этого прикосновения кожи, и я прерывисто вдохнула, задержав дыхание.
