Я не стала слушать. Зачем? Просто прильнула к губам благодарным поцелуем.
Ну и немножко затыкательным, что уж…
– Теперь твоя очередь! – объявила я, выпрямившись и примерно сложив ладони на коленях. – Рассказывать!
– Вот этот весь спектакль сейчас считается за то, что ты мне что-то рассказала? – скептически уточнил герцог.
– Конечно! – уверенно подтвердила я. – Даже больше, чем нужно.
Глава департамента вместо того, чтобы быть собственно главой департамента и ввести коллегу в курс дела, продолжал нахально усмехаться.
– Ну, Кье-ер…
– Мне нравится, как это звучит в твоем исполнении. С таким прелестным провинциальным акцентом…
– Ах, провинциальным!
Я демонстративно отвернулась и даже попыталась демонстративно встать. Миг – и вот я уже барахтаюсь в подушках, пытаясь вывернуться из стальной хватки. Еще мгновение и мужские губы целуют меня – властно, требовательно, ненасытно. Спускаются ниже…
Запустив пальцы в густую шевелюру, я мстительно дернула, заставляя оторваться, и тут же получила укус в грудь. Правда, следом Кьер отстранился и с ухмылкой наблюдал, как я извиваюсь в подушках, пытаясь принять более достойное положение. Лохматая, сопящая, растрепанная… леди, одним словом!
– Ты была права, – произнес он в ответ на мой сердитый взгляд. – Срыв четвертой степени. Найджел говорит, маг практиковал не менее пятнадцати лет, а то и больше.
Я воззрилась на герцога с удивлением. Все же самыми опасными для магов и их окружения были первые лет десять. Перевалив за этот рубеж, лишь единицы теряли контроль над магической силой. Более того, перепутать приближающийся срыв с чем-то другим опытный маг не мог. Вспомнить того же Майка – он чувствовал и знал, что с ним происходит, просто не хотел с этим смиряться. Учитывая тогдашнюю печать – это не удивительно. А с новой, почти все предпочитали просто запечатать готовый рвануть дар, нежели отсчитывать секунды до своей кончины… что-то здесь у меня вызывало подозрения.
– Да, – Кьер будто читал мои мысли или же думал в том же направлении и кивнул своим. – Есть предположение, что это был не срыв, а выброс.
– Теракт? – с замиранием сердца уточнила я.
Выброс – по сути то же самое, что и срыв. Единомоментный слив всей накопленной в теле мага энергии в окружающее пространство. С теми же последствиями, чаще всего летальными. С единственной лишь разницей: выброс – процесс осознанный и запускаемый самими магом.
Выброс в самом центре столицы? В двух шагах, условно, от королевского дворца? А за несколько дней до этого обнаруженное и разогнанное гнездо самоучек…
– Эдгар меня сожрет, – мрачно признал Кьер, укладываясь на кровать и пристраивая голову ко мне на колени. – Он не жрет меня прямо сейчас только потому, что его величество изволят дышать целебным сосновым воздухом Ирланского дворца.
– Ну… может еще просто покусает? – с надеждой предположила я, проглотив первую скакнувшую на язык фразу: «Да ты-то тут при чем?»
Действительно, глава департамента по контролю магии категорически не при чем, когда эта самая магия из-под контроля выходит!
– Еще скажи отшлепает, – фыркнул герцог, требовательно боднул меня в живот, и я послушно принялась перебирать черные волосы, представляя будто почесываю гриву огромного льва. А тот мурлычет и жалуется, что смотритель зоопарка ему хвост дверью прищемил…
Нет. У нас тут не зоопарк – цирк! Форменный.
– Что планируешь делать?
– Пока не знаю. Надо думать.
Чувствовалось, что это не просто отговорка, чтобы не обсуждать со мной дела государственной важности, и я успокаивающе провела рукой по его лбу, разглаживая хмурые морщины.
– Что у вас с Живодером? Давно нет вестей.
– Ничего. Нужен свежий труп, – уверенно заявила я. – А то моя гениальная версия подтверждения пока не находит!
– И создал Бог криминалистов… – трагически проворчал герцог. – Лично мне на фоне этих событий нужен маньяк, а не еще один труп! В крайнем случае – труп маньяка.
Мне оставалось только развести руками.
К дому я подъезжала, затаив дыхание – а вдруг заметили отсутствие? Устроили головомойку Грею, и он, конечно, во всем сознался, посыпал голову пеплом и ушел в монастырь? А маменька теперь громогласно рыдает в постели, Марианна капает ей не семьдесят, а сто семьдесят капель, а отец заперся в кабинете, отказываясь верить, что вот этот сумасшедший дом – его почтенное семейство.
Но особняк виконта Рейвена встретил меня благословенной тишиной и темнотой, как и вся Молочная улица. Я тенью выскользнула из герцогской кареты, которая тут же тронулась с места, будто и не останавливалась. Нырнув в дом, я бесшумно прикрыла за собой дверь, повернулась, подобрав юбки, чтобы на цыпочках пройтись по лестнице, и замерла.
На пороге своего кабинета стоял отец. В длинной ночной рубахе и старом колпаке с кисточкой, босиком и в очках. А напротив – я. Растрепанная, в мятом платье, с недвусмысленным красным следом на груди, за который Кьер был нещадно бит подушкой. Его, наверное, и не было видно в темноте коридора, но я особенно остро его сейчас ощутила под этим отцовским взглядом.2f9aad
Сложно сказать, сколько продлилась немая сцена. Но когда я, наконец, открыла рот, чтобы что-то сказать, ещё даже не зная что, какое-то нелепое оправдание… отец повернулся ко мне спиной и скрылся в кабинете. Беззвучно притворилась дверь, тихонько провернулся в замке ключ.
Я постояла ещё несколько мгновений, отчаянно кусая губы, и, ничего не придумав, принялась подниматься к себе.
Дьявол!
На душе сделалось гадко. Разом испарилась воздушная легкость, оставшаяся после прощания с Кьером, навалилась усталость и какое-то отчаяние.
Что ж, вечер оказался на диво богатым на эмоции…
Я прошлась по комнате, избавляясь от одежды, и взгляд упал на белый конверт, лежащий на столе. Очевидно, письмо пришло, когда мы уже отбыли на бал. Имя отправителя заставило меня встрепенуться и отодвинуть все душевные терзания подальше. Торопливо переодевшись в ночную сорочку, я забралась под одеяло и с хрустом надломила сургучную печать с оттиском герба Ланландского всенаучного университета.
«Дорогая леди Эрилин,
Я спешу написать вам, чтобы снять со своей души хотя бы часть того долгового груза, который на ней висит. И в первую очередь хочу заметить, что ваш протеже проявляет себя с наилучшей стороны, несмотря на серьезные пробелы в теоретической базе, которые, впрочем, я надеюсь быстро восполнить.
Что же касается вашей скромной просьбы, то вот, что мне удалось выяснить на сегодняшний день.
Господин Стэнли получил диплом артефактора в Высшей карванонской магической школе, которую впоследствии перевели в ведомство нашего университета и переформировали в факультет магических наук. Несколько лет был учеником известного тогда в широких кругах артефактора, специалиста по печатям высшего класса. Затем открыл частную практику, совмещая ее с теоретическими исследованиями. Несколько его статей вызвали немалый ажиотаж, ему предлагали место в университете, но он отказался. Изобретение новой печати стало сенсацией для всего мира, никаких предпосылок для этого не имелось, несколько работ, которые велись в этом направлении другими артефакторами, провалились еще на теоретической стадии, а о том, что господин Стэнли в принципе занимался этим вопросом никто даже не подозревал. Для всех знакомых с ним новость была абсолютным шоком, но высочайшую секретность изобретателя легко объяснить уникальностью разработки.
К вопросу о дефектах речи – оными Стэнли не обладал. Однако мне удалось выяснить, что шепелявил его ученик и, если верить источникам, самый близкий и преданный друг – профессор Дин. В отличие от своего учителя он давал лекции на кафедре артефактики. Коллеги отзываются о нем высоко, хоть все и солидарны во мнении, что по уровню знаний учителю он все же уступал. Талант практика в нем был сильнее, нежели теоретика. После представления новой печати широкой публике именно он, в качестве представителя своего учителя проводил демонстрационные испытания на добровольцах, которые, к слову сказать, прошли без единой осечки, благодаря чему печать и сумела распространиться столь стремительно.
