- Прости. Я не могу тебя коснуться, чтобы теплом любви своей тебя согреть, - молвила Изабелла и, кротко улыбнувшись, посмотрела на меня. – Зачем призвали вы меня оттуда, где яркий свет и теплота Его прикосновений? Мне этот мир уже не мил. Он давит мне на грудь проклятой толщей.

- Я звала тебя и я несу ответ за это, - сказала Маргарита, и её голос наполнился едкой желчью, когда она посмотрела на бледного герцога де Кант-Куи, который прилип к трону, как язык к сосульке. – Звала, как свидетеля моей невиновности. Скажи же, эсприт сестры моей, есть ли вина моя хоть в чем-то?

- Это неправильно, - пискнул светлейший герцог, заерзав на мраморном троне. – Духи лишь тьме подчиняются и ложью уста свои питают.

- Духи подчиняются лишь Богу одному, - ответила призрачная королева, повернувшись к негодяю. – И только правда на устах их, ибо мертвым ложь противна.

- Мой Бог, Матье. Ты это видишь?

- Вестимо, - кивнул я, с трепетом смотря на то, как распаляется от гнева призрачная Изабелла. Красивая и страшная, а взгляд её подобно ангельскому мечу пронзал людские души. Никогда я не видел зрелища прекраснее, чем привидение моей королевы, пылающее от жажды мщения и трясущиеся, бледно-розовые щеки светлейшего и вероломного пидораса. – Не иначе, сейчас его душу с собой заберет.

- Я протестую, - вновь пискнул герцог и его голос стал кислым, как недозрелый лимон.

- Твои протесты, как протесты червя, когда голубь над ним склоняется, - рек я. – Пусть хватит изменника удар, Ваше величество, и пусть изойдет он кровавейшим калом из носа.

- Измена – слово из мира живых, - ответила королева, взлетая к потолку и освещая собой притихший зал, трясущегося герцога де Кант-Куи, плачущего гнойнощекого кастеляна Жори, и бледного, онемевшего великого магистра, чья квадратная челюсть покрылась прыщами. – Я помню все, до последней секунды.

- Скажи же, королева, кто отравил тебя? – раздался робкий голос из толпы и ему тут же вторил другой. – Скажи и наш гнев его коснется.

- Скажите, Ваше величество, - сказал я. – И укажите нам на заколдоебившихся трутней, посмевших отравить вас.

- Они боятся. Боятся признаться в этом, - голос королевы усилился и все попадали на пол в жутком страхе, прикрывая руками головы. – Даже сейчас, когда тело мое остыло, а душа висит между мирами, боятся.

- Это не я, - затрясся светлейший герцог, тряся брылами, как слюнявый межеумок.

- И не я, - проскрипел кастелян, хватая себя рукой за сердце.

- И не я, - визгливо ответил магистр, бросая взгляд на уродливых дочек, стоящих у стены с вуалями на лицах.

- Софи, возьми же поскорей мой кубок и налей в него вина, - ответила королева, неприятно усмехнувшись. В её руке возникла серебристая чаша, которую она протянула испуганной Софи. – Не бойся, дитя. Тебя я не трону. Налей вина, что рядом с герцогом стоит. Оно совершенно безобидно. Безобидно к тому, чье сердце чистое, как слеза ребенка, а разум не отравлен злой волей. Добрый человек лишь слегка опьянеет, но злой тотчас о глотке пожалеет. Сделай глоток, Софи. И ничего не бойся.

- Блестящий экспромт, Ваше величество, - кивнул я, с интересом смотря, как Софи наливает вина в кубок и делает осторожный глоток, после чего улыбается, с любовью смотря на свою королеву. – А теперь дайте трем гадам, что жопами елозят по мрамору, мести фантома боясь.

Софи протянула кубок светлейшему герцогу, который покраснел, как великаний фурункул, и выронил чашу из ослабевших рук, после чего схватился за сердце.

- Безрукое ублюдище, - покачала головой Джессика и ругнулась впервые с нашей встречи.

- Это сделал я, - просипел герцог Шарль де Кант-Куи, а знатный люд заволновался и покрылся шепотками, как спина мурашками.

- Гнилые простофили, - сказал я, тоже покачав головой для важности. – Как низко удивляться очевидному.

- Я лишь счастья хотел для страны, - сказала Блядская рожа, заливаясь крокодильими слезами размером с фасоль. – И немного себе.

- И отравой ядовитой путь себе расчистил, - зло бросила Маргарита, подходя к герцогу, и влепила ему кулаком по загнутому носу. – Зловонный миазм, презревший доверие той, кому ты в верности клялся. Подделал письмо, отравил едока. Ты сделал все, чтоб сестра моя мертвой упала.

- Не может дева страной править нормально, - всхлипнул герцог, размазывая по роже сопли с кровавой юшкой. – Мужская рука в этом деле потребна. Множество раз пытался я ядом дело решить, но кто-то незримый мешал мне постоянно. И тут, словно солнце из-за туч, письмо Маргариты. Ответ подделал кастелян, а я его отправил. Была б война, и бродило недовольство, покуда против вас народ бы не восстал. Но я сейчас унижен, вину признал и о прощении молю.

- Ложь, - рек призрак королевы, подлетая к герцогу и обдавая его лицо могильным холодом. – Брехня пустая. Ты жизнь свою пытаешься спасти.

- Истинно так, Ваша милость, - затряс щеками кастелян, но заткнулся, когда пылающий взор королевы коснулся его противной душонки.

- Я верила тебе, Жори, а ты продал меня ему, - тихо сказала королева, повергая своими словами кастеляна наземь. – Продал за жалкий казначейский знак… Плачь, слезливый фигляр. Заливай слезами измену. Блеск золота залил тебе глаза и черной сделал душу. С улыбкой на убийство ты решился.

- И моча, Ваше величество, которую пил сей мерзкий гнилоуст, - вставил я, вызвав у королевы улыбку. Но она нахмурила лоб и подплыла к магистру, который мерзко затряс кадыком, тщетно пытаясь вдохнуть.

- Я-я-я-я-я… - загоготал он и, закатив глаза, внезапно рухнул наземь, под ехидный смешок Её призрачной милости.

- Когда меня он предавал, то не скупился на слова. А здесь, как гусь, что камнем подавился, - сказала она и, развернувшись, посмотрела на знатный люд, который знатно притих от увиденного. – Вы видели слезы лжецов и слышали праведный яд невиновных, и ни один из вас за них не заступился. Хотела я мир и правду принести стране, но вы же выбрали войну и ложь.

- Простите нас, - сказал один из них.

- Простите, Ваша милость, - сказал второй и опустился на колени. – Но разве можно время вспять нам повернуть?

- Возможно, - улыбнулся я и, поднявшись на ноги, направился к холодному камню, где лежало тело Её милости. Затем, достав из кармана бутылек с лазурной жидкостью, вылил его на чуть приоткрытые губы королевы.

- Есть шанс исправить былые ошибки. Найдите добро в душе своей, - молвило привидение, становясь все бледнее, а потом исчезло под испуганный вздох знатного люда.

- Проснитесь, Ваше величество, - сказал я, легонько прикасаясь к плечу лежащей королевы. – Вы долго спали. Пора и головы рубить.

- Но что случилось? Почему нет тлена на губах и воздух свеж? – спросила она, подмигнув так, чтобы это увидел лишь я.

- Она жива!

- Жива, язви мои глаза!

- Жива, жива! Её милость снова с нами! – загалдел знатный люд, а особо впечатлительные рухнули в обморок, как и клятый кастелян Жори, увидев, как королева поднимается с мертвецкого ложа и смотрит на него. – Чудо! Это чудо. Узрели мы чудо!

- Или финал хорошо сыгранной пьесы, - тихо сказала Джессика, вставая рядом со мной и смотря на то, как обнимаются и плачут две королевы.

- Истинно так, красавица, - грустно ответил я, беря её за руку. – Только финалом будет эпилог.

На следующее утро в замке царило веселье. Честный люд радовался богатому урожаю и снижению налогов, особым указом королевы. Знатный люд радовался тому, что ему удалось сохранить головы и не придется посылать своих солдат на клятую войну. Знатные рыцари радовались тому, что турнир перенесли на лето, заменив судом над предателями, вознамерившимися свергнуть королеву. Радовалась Софи, как обычно принося своей королеве травяной отвар утром. Радовались испанцы, которые поголовно простыли в клятой Франции и маялись соплями и слезами, пока их королева гостила в замке у сестры. Радовалась королева Маргарита, проболтавшая с сестрой всю ночь. Радовалась и королева Изабелла, к которой снова вернулась жизнь. Радовался сиятельный граф, которого выпустили из тюрьмы и наградили целым котлом отменного жаркого из молоденького ягненка за страдания. Только я почему-то был не весел и грустно смотрел за тем, как сиятельный граф уничтожает уже пятый житный хлеб с жарким.