-Что… о чем ты говоришь? – забормотала я, тряся головой.
-Там не одна петля, - он указал в сторону виселицы. – И даже не две. Ведьма умеет считать. А уж искать слабые места своих врагов – и подавно.
Я резко повернулась к помосту, где все еще умолял о пощаде бедный дядюшка, в которого добрые таммельнцы уже начали швыряться всяческой дрянью, подвернувшейся им под руку. От стыда и горя мне хотелось умереть – дядя Абсалом не заслужил ни одно из тех проклятий, которыми его сейчас награждали. Он, разумеется, был отнюдь не самым лучшим лекарем в королевстве, вопреки собственным уверениям, и частенько мошенничал, почуяв выгоду, но никогда не желал зла господину Огасто, который сейчас равнодушно молчал, позволяя своим подданным призывать кары небесные на голову того, кого он недавно называл своим спасителем, а теперь объявил колдуном.
-Господин Огасто околдован, - произнесла я, едва слыша свой голос из-за шума в ушах. – Иначе он бы никогда назвал дядюшку чародеем и не обвинил бы его в злом умысле! Но отчего… отчего эти люди так легко поверили в его вину? Он не сделал им ничего дурного!
-Он чужак, низкого рода, но высоко вознесшийся, - пожал плечами Хорвек, усмехаясь каким-то своим мыслям. – И все рады тому, чточерные слова и сплетни оправдались. Думая дурно о правителе, человек чувствует себя государственным изменником и теряет надежду, ведь сменить власть над собою он не способен. Думая дурно о злых приближенных, отравивших разум правителя, человек гордится своей верностью господину, а душу его греет надежда на то, что упадок в его краях прекратится, как только правитель прозреет и злодеи понесут наказание…
-Погоди-ка, господин Огасто вновь собирается что-то говорить! – я остановила Хорвека, жадно всматриваясь в лицо Его Светлости и из последних сил надеясь на чудо. – Быть может, он сейчас смилуется над дядей… Ох, он не может казнить дядюшку Абсалома, никакое колдовство не заставит его проявить такую несправедливость!..
Хорвек лишь рассмеялся, и запрокинул голову, жадно глотая вино.
-Слушайте же далее, жители Таммельна! – обратился к толпе герцог. Злобная брань стихла как по мановению волшебной палочки, и я невольно перевела взгляд на невозмутимую колдунью, словно та могла выдать себя каким-то особым чародейским жестом или словом, обращенным на усмирение горожан. – Преступление этого человека было тем гнуснее, что у него имелись сообщники. И они заслужили той же кары, что и колдун. Возможно, в том повинны чары, но честный человек нипочем не поддался бы уговорам мерзавца-чернокнижника. Оправданий этому преступлению нет. Вот он – пособник колдуна!
И рядом с дядей упал на колени бедный Мике, который показался мне в тот миг совсем мальчишкой. Однако он, в отличие от дядюшки, не просил о снисхождении и упрямо сжимал губы, словно запрещая себе оспаривать любое решение своего повелителя.
-Двойная неблагодарность! – вскричал господин Огасто, указывая на молодого Кориуса, которого многие в толпе узнали и изумленно заохали. – Я принял на службу его отца, поверив клятвам и заверениям в преданности. Мне не раз доносили, что семья Кориусов с тоской вспоминает прежние времена, но верил, что им достанет благородства служить новому господину так же верно, как они служили старому, несмотря на то, что я был чужаком в этих краях. Пришло время проверить, кто из нас истинно верен старым обычаям: из почтения к здешнему укладу я принимаю слово уважаемого здесь Петора Кориуса, который поклялся мне, что не знал о злом умысле сына. Я не желаю верить, что славный город Таммельн почитал человека, способного дать ложную клятву своему господину. Но Петор Кориус не стал мне истинно верным слугой, а после того, как его сын злоумышлял против меня, я не доверю ему беречь мою спину. Более Кориусы не будут носить звание управляющих землями герцогов Таммельнских. Моя сестра возьмет на себя это тяжкое бремя, поскольку одной лишь ей я могу оставить свои дела, не опасаясь ни злого умысла, ни легкомысленного попустительства!
И я увидела, как на щеках госпожи Вейдены вспыхнули два горячечных пунцовых пятна. Сердце бедной юной принцессы отнюдь не было холодным крошечным камешком, как я думала ранее. В первый раз я испытала к ней сочувствие – из-за лживой ведьмы жене господина Огасто предстояло расплачиваться за содействие в преступлении, которого не было… всю жизнь верить в то, что она едва не погубила мужа!.. И проклинать дядюшку Абсалома, которого госпожа Вейдена, как и все остальные, теперь считала подлым чародеем…
-Итак, перед вами два преступника, задумавших погубить меня,– объявил господин Огасто, указывая на Мике и дядюшку. – Но перед тем, как отдать их на суд святым отцам, как того требуют законы нашего королевства, я во всеуслышание расскажу о том, до каких пределов гнусности дошли эти мерзавцы, ибо считаю, что судить их нужно не только судом божеским, но и человеческим. Добрые таммельнцы! Эти злодеи умышляли выпустить из темницы мерзкое порождение тьмы, демона, которого я удерживал в плену как залог худого мира между нашим королевством и темными тварями из-за гор!
Испуганные жители Таммельна, умы которых и до того были немало смущены безднами преисподней, открывшимися их бесхитростным взглядам, всколыхнулись, заслышав последние слова. Женщины взвизгнули, заплакали испуганные дети. Пусть война и не дошла до этих краев, однако мрачные легенды о демонах, когда-то установивших свою кровожадную власть над миром людей, до сих пор были живы в памяти и стара, и млада. С тех пор, как господин Огасто привез с собой демона-пленника, люди с опаской выглядывали ночью за окно, а уж на нужды храмов жертвовали с троекратной щедростью. Весть о том, что кто-то намеревался выпустить демона из заточения, привела таммельнцев в неописуемый ужас.
-Да, они хотели освободить демона, чтобы тот поделился с ними своей черной силой! – продолжал герцог, на лице которого отражались отвращение и презрение. – Злобный темный дух посулил им власть и богатство, и они польстились на его обещания!
-Подумать только, каким щедрым и могущественным был этот демон! – хмыкнул Хорвек, которого, как мне показалось, все происходящее искренне забавляло. Я же от волнения едва держалась на ногах, и не могла оторвать умоляющего взгляда от Его Светлости – мне все казалось, что господин Огасто может внезапно одуматься и вырваться из-под власти чар, заставлявших его озвучивать все эти ужасные несправедливые обвинения.
-Как горько каюсь я в том, что осквернил Таммельн, привезя сюда демона! – скорбно промолвил господин Огасто, склонив голову. – Мне стоило бы знать, что злые духи отравляют все вокруг себя ложью и злыми чарами.Запах этого яда манит самых слабых и самых подлых из рода людского. Но сегодня я исправил свою ошибку! И да простят меня боги за то, что я навлек беду на город, который мне надлежало защищать…
Вновь послышались визг, оханья, и толпа резко подалась назад так, что нас с Хорвеком притиснуло к тому самому столбу, около которого мы все это время держались. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы перевести дух, и отстраниться от бродяги. Когда я подняла голову, чтобы рассмотреть то, что так напугало таммельнцев, в одной из петель уже висело черное уродливое тело, подвешенное за ноги.
-Он мертв! – крикнул герцог, указывая на ужасного мертвеца. – Слышите, жители Таммельна? Демон был нынче казнен в своем подземелье – ему вырезали сердце, и теперь каждый из вас может убедиться, что проклятое создание более не навредит никому!
-4-
Ужасающее зрелище часто бывает притягательным – и я, подобно прочим таммельнцам, как зачарованная рассматривала истощенное до крайности тело, в целом, походившее на человеческое, однако бывшее куда более крупным, удлиненным, отчего в памяти возникал образ огромной гадюки или иного отвратительного пресмыкающегося. Сходство дополняла мелкая черная чешуя, покрывавшая страшное существо с головы до пят – лишь иссохшее лицо казалось обтянутым обычной, пусть и почти черной кожей. Я узнала руки с изуродованными пальцами – их я видела в подземелье, сомнений быть не могло! Провалы выжженных глазниц, беззубый рот, откуда вывалился сизый острый язык – все это говорило о том, что герцог не лжет и на виселице в самом деле болтается Рекхе, сердце которого вырезали из груди, чтобы наверняка покончить с демоном.