-И правда, - хрипло пробормотал он заплетающимся языком. – Девка шьет ровнее, чем ты, Сильтус. А ну-ка, дайте мне еще хлебнуть!..

До утра оставалось всего ничего, когда мне позволили уйти в повозку, и я, с трудом забравшись внутрь, повалилась рядом с Хорвеком. Он не спал, ожидая моего возвращения, но сказал лишь:

-Это только начало. Набирайся сил, они понадобятся.

После беспокойной ночи и люди, и лошади не успели как следует отдохнуть. Я видела, как тяжело шайке Глааса дались сборы в путь – вовсе не в таком настроении они уезжали от постоялого двора днем ранее. Возможно, из-за этой усталости отношение ко мне стало совсем иным – меня не щипали и не толкали, как вчера, – но я надеялась, что разбойники переменились после того, как увидали, что я и вправду могу оказаться полезной.

Сама я едва переставляла ноги, спотыкаясь об каждый камень, и дело закончилось тем, что мастер Глаас усадил меня на коня позади себя, прикрикнув: «Не вздумай свалиться и переломать себе все кости!». Поступок этот донельзя удивил остальных разбойников и вызвал некоторое оживление – кто-то шутливо заметил: «Мастер, как бы ваша женушка не повыдергала вам усы за тот подарок, что вы ей везете!». Из обмолвок я поняла, что как ни старался Глаас оставить в тайне то, что забирался ночью в нашу повозку, кто-то его все-таки приметил, и теперь шайка считала, будто главарь поддался на уговоры мелкого беса, нередко морочащего головы мужам в возрасте.

Хоть от шуток этих я заливалась краской, однако в некотором смысле положение мое улучшилось, ведь тумаков и подножек я теперь получала куда меньше. Глаас же не сводил с меня глаз – правда, вовсе по иной причине, нежели считали остальные разбойники. Приметив во время полуденной стоянки, что я потихоньку собираю еду, он пребольно ухватил меня за ухо, отволок в сторону и рявкнул:

-Ты что это удумала? Дружка нечистого никак подкармливаешь? Я-то сквозь пальцы смотрю на то, как ты таскаешь то там ломоть, то сям кусок, но только если ты воруешь объедки для себя или для мальчишки! А покойнику есть человеческую пищу нельзя, как и живым нельзя касаться угощения для покойников. Уж это каждый знает! Пусть он лучше с голоду сдохнет, чем войдет в силу и обезумеет!

От боли в ухе у меня брызнули слезы, но я упрямо молчала, пританцовывая на месте. Глаас, поняв, что я так просто не сдамся, встряхнул меня, и еще грознее зарычал:

-На кой бес ты связалась с эдакой поганью, ну?! С ожившим покойником таскаться!.. Лучше уж с живым Ирну-северянином связаться, чем с одержимым…

-Ничего-то вы не поймете из моих объяснений, - дерзко ответила я, попискивая от боли, и чуть не прикусила язык, поняв, что говорю сейчас точь-в-точь как Хорвек. «Понабралась! – мрачно подумалось мне. – Скоро ни одного слова в простоте не скажу, как треклятый многоумный демон! Ох, не к добру это…». К счастью, Глаас, вместо того, чтобы надрать мне уши, как следует, отпустил меня, перед тем отобрав сверток с объедками, и хмуро пообещал:

-Увижу еще, что таскаешь еду для нечистого покойника – поколочу.

Я, засопев от бессильной обиды, одернула сбившуюся одежду, и для виду пошла слушать, как Харль, уже позабывший ночную передрягу и освоившийся среди разбойничьей братии, увлеченно рассказывает очередную байку раненому Кирру и паре его приятелей.

-А скажи-ка, болтун, - кривоногий слушал мальчишку внимательно, но с заметной долей презрения, - отчего оборотни к нам привязались?

-Так ограбить хотели, - извернулся Харль. – У вас же полные повозки добра всякого!

-Разве оборотням нужно золото? – второй разбойник тоже доверчивостью не отличался. – Им кости человеческие подавай, а поживиться человечиной куда проще, если держаться при поселениях, где народ смирный, глупый, точно скот домашний. Те люди, что на пустоши живут – добыча опасная. Мы и сами немало душ сгубили!

-Это смотря какие оборотни, - пустился в объяснения Харль, по бегающим глазам которого я угадала, что он понимает всю опасность подобных разговоров. – Есть дикие, цены золоту не знающие, а есть такие, что богатство любят не меньше драконов! Вот только пользу из денег извлекать – никак не умеют, нелюди, что с них взять?.. Набьют себе полную нору монет, и спят на золотишке всю зиму с пустым брюхом. Слыхали про Галеаса Золотую Пасть?.. Нет? Так слушайте! Такой древний волкодлак был, что от старости все зубы растерял. С людьми жил в миру, разве что старуху какую иной раз съест, если та за ягодами далеко в болота забредет и кричать дурниной начнет. Вот пришел Галеас-оборотень к кузнецу, что жил в ближайшей деревне, принес с собой мешок золота, и говорит: сделай мне золотые зубы, а остаток забирай себе. Кузнец сначала от страха обомлел, увидав эдакого гостя, а затем, как мешок в руках взвесил – обомлел от счастья. Хоть и любил Галеас золото, но настоящую цену ему не знал, заплатил за работу в сто раз дороже, чем нужно – если не в тысячу. Поначалу кузнец честь по чести – выковал клыки золотые в палец длиной, отдал старому волкодлаку. А тот ему – мешок золота! Такого богатства отродясь в той деревне никто не видал, живи да радуйся. Но обуяла кузнеца жадность – все он вспоминал, сколько золота пошло на зубы для Галеаса-оборотня. Целая пасть! Тут как раз по деревне слух пошел, мол, помер на полнолуние старый волкодлак, три дня волки воют и луна всходит красная, как в кровь окунувшись. Кузнец не выдержал - побежал туда, где испокон веков было логово Галеаса, чтоб повыдергать золотые зубы у мертвого оборотня. Да только никто его с той поры больше живым не видел. Золото тоже пропало, видать, забрал волкодлак обратно свое богатство…

-Что за дурень! – сплюнул Кирру. – Прикончил бы оборотня, пока тот без зубов, да и забрал бы весь мешок! Правильно Зортан говорит – глупый народ, смирный. Раз в жизни боднуть кого решит – и тут же на мясо пойдет. Одно огорчение слушать такие истории! Расскажи лучше чего повеселее!..

Харль начал новую историю, верно поняв, что порадует кривоногого: в этой байке разбойники грабили самих всемилостивых богов, ловко избегая наказания – и лицо Кирру посветлело от мысли, что при должной смекалке облапошить можно не только королевских слуг, но и божественную силу. Я же, потихоньку осмотревшись, юркнула за колесо, рядом с которым, по своему обычаю, сидел на земле Хорвек, во время привалов гревшийся на солнце.

-Вот, держи! – я сунула ему обглоданную кость, которую не нашел при мне мастер Глаас. – Ух, старый мерзавец! Почти все отобрал! А ты сидел и смотрел, как он меня за уши таскает… Мог бы и зыркнуть на него тем самым взглядом – жалко что ли? Для тебя ведь стараюсь, хоть ты того не ценишь…

-Старый разбойник сказал все верно – тебе не нужно воровать для меня еду, - получила я привычный ответ.

-Уж я сама разберусь, что мне нужно, - огрызнулась я. – Все равно я буду тебе приносить еду, и даже если ты ее выбросишь – не перестану. Жаль только, если придется стерпеть взбучку безо всякой пользы… Так что ешь, иначе поколотят меня зазря.

Говоря это, я невольно почесала спину, занывшую от одной мысли о тяжелой руке Глааса. Сомневаться не приходилось – он свое обещание сдержит.

-Думаю, в ближайшее время мастеру Глаасу будет не до тебя, - сказал бывший демон, после некоторых раздумий принявший кость. – И это совсем не добрая весть, хотя от побоев радости тоже немного.

-Оборотни? – я спросила это, сглотнув комок, тут же застрявший в горле.

-Слишком легко они отступили сегодня ночью, - задумчиво ответил Хорвек.

Однако до самого вечера с нами в пути не случилось ничего такого, что подтвердило бы правдивость мрачных предсказаний демона. Мастер Глаас, очевидно испытывавший крайне противоречивые чувства в отношении своих пленников, усадил на своего коня еще и Харля, стершего ноги в кровь, а сам шел пешком, погрузившись в тяжкие раздумья. Мы с мальчишкой не слишком-то отличались друг от друга – простодушным натурам свойственно легко, по-детски, переходить от отчаяния к радости. Позабыв обо всех своих бедах,мы неумело, но гордо восседали на вороном жеребце, украдкой понукая его пуститься вскачь по опасной узкой дороге. Это заставляло Глааса отвлечься от тягостных размышлений, и на наши головы сыпалось немало отборных проклятий.