– Здесь хранятся драгоценности моей жены, – сказал банкир. – Они становятся настолько прекраснее, когда она их надевает... Но, кажется, вы удивлены?

– Не скрою. Во всем мире мне известны лишь три коллекции, которые могли бы соперничать с вашей.

– Ваша похвала лестна для меня. Впрочем, это не только моя заслуга. Начало коллекции положили мой отец и мой дед, однако вот то, что я купил у того американца.

И банкир открыл очередной черный бархатный футляр. Словно кровавый глаз циклопа, сверкнул на Морозини своим адским огнем рубин Хуаны Безумной. Венецианец взял его двумя пальцами – ему не нужно было внимательно рассматривать камень, на розыски которого ушло столько сил.

– Никакого сомнения. Именно эту драгоценность похитили у меня в Праге.

Для пущей уверенности – а вдруг, как это ни невероятно, перед ним лишь искусная копия? – Альдо подошел к письменному столу, извлек из кармана ювелирную лупу и под мощной лампой принялся рассматривать плоскую сторону камня. Обеспокоенный Кледерман прикрыл дверь в свою сокровищницу и тоже подошел к столу.

– Смотрите, – сказал Альдо, показывая ногтем на оборотную сторону камня и предлагая ему свою лупу. – Видите там крошечную звезду Соломона? Это доказательство того, что рубин имеет иудейское происхождение.

Кледерман, вооружившись лупой, внимательно изучил камень и вынужден был признать неприятную для себя очевидность. Но ничего не сказал. Он положил футляр с рубином на темно-зеленую кожаную обивку своего письменного стола, потом позвонил и двинулся отпирать дверь.

– Выпьете еще кофе? – обратился он к Морозини. – Откровенно говоря, мне он просто необходим.

– А вы не боитесь бессонницы? – с полуулыбкой спросил Альдо.

– Я обладаю способностью засыпать тогда, когда захочу. Но что вы собираетесь делать?

Морозини вытащил из кармана запасливо принесенную с собой чековую книжку и вечное перо и стал что-то писать, примостившись на краешке стола.

– Чек на сто тысяч долларов, – с величайшим спокойствием ответил он.

– Кажется, я не говорил вам, что согласен продать камень, – ледяным тоном отчеканил банкир. Но его слова не произвели на князя ни малейшего впечатления.

– А я не вижу, как вы можете поступить иначе! – возразил он. – Только что мы говорили о «красных драгоценностях». Этот камень залит кровью больше, чем вы могли бы себе вообразить...

Кледерман пожал плечами:

– По-другому и быть не может, когда речь идет об исторической драгоценности. Могу я напомнить вам о Розе Йорков, алмазе Карла Смелого, том самом, который свел нас в Лондоне? Вы жаждали заполучить его так же страстно, как и я, и вам совершенно безразлично было его трагическое прошлое.

– Разумеется, но в тот раз я не отыскивал его, рискуя жизнью... Теперь все по-другому! Ну, подумайте, в конце концов! – прибавил Морозини. – Вам действительно хочется увидеть, как горит на груди вашей жены камень, который десятки лет провел на трупе? Вам это не внушает отвращения?

– Умеете же вы вызвать в воображении какую-нибудь гадость, – проворчал банкир. – Однако лучше будет сказать вам сразу: теперь, когда мне известен путь этого рубина, мне, разумеется, совершенно не хочется дарить его моей жене. На свой день рождения она получит в подарок ожерелье, которое вы привезли... А это чудо я оставлю себе...

Альдо не успел ответить: распространяя вокруг себя ночную свежесть, смешанную с нежным ароматом дорогих духов, Дианора, скорее отбросив, чем отворив створку двери, шумно и вместе с тем царственно вторглась в кабинет.

– Добрый вечер, дорогой! – произнесла она своим чудесным контральто. – Альбрехт сказал мне, что здесь у вас князь Морозини... И, право же, так и есть! Какая радость снова видеть вас, друг мой!

Протягивая обе обнаженные, без перчаток, руки, она уже устремилась к Альдо, но внезапно остановилась и резко свернула вправо:

– Что это такое?.. О Боже!.. Какая дивная вещь!

Сбросив широкое манто, отделанное голубым песцом, – льняные волосы покрывала шапочка из того же меха – она уронила его на ковер, словно смятую бумажную обертку, и, бросившись к рубину, схватила камень, прежде чем муж успел помешать ей. Лицо красавицы озарилось радостью. С камнем в руке она приблизилась к Кледерману.

– Мориц, обожаемый мой! Вы никогда ни перед чем не останавливались, вы готовы небо и землю перевернуть, лишь бы доставить мне удовольствие. Но сегодня вы превзошли самого себя. Где вы нашли этот удивительный рубин?

Она, казалось, совершенно позабыла о присутствии Альдо. Но венецианец отнюдь не собирался мириться с таким положением дел: ставка была слишком крупной.

– Я нашел его первым, сударыня. Ваш супруг всего лишь купил его, впрочем, в полном неведении, у человека, который украл его у меня. Так что я как раз собирался возместить ему расходы, – прибавил он, отрывая чек от корешка.

Дианора подняла на него прозрачные глаза – от охватившего ее гнева в них вспыхнули молнии.

– Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь забрать мой рубин?

– Я намерен всего лишь восстановить справедливость. Камень принадлежит даже не мне. Я купил его для клиента...

– Никакой клиент не имеет значения, если речь идет обо мне, – вызывающим тоном заявила молодая женщина. – Тем более что вам нечем доказать свою правоту. Такой коллекционер, как вы, не остановится и перед тем, чтобы солгать.

– Успокойтесь, Дианора! – вмешался Кледерман. – Мы как раз обсуждали этот вопрос, когда вы вошли. Я не только не принял чека от князя, но и собирался сам предложить ему выписать чек, с тем чтобы возместить понесенные им убытки...

– Все это слишком сложно для меня. Ответьте мне честно и откровенно, Мориц! Вы купили этот камень для меня, ко дню моего рождения, да или нет?

– Да, но...

– Никаких «но»! Значит, он мой, и я оставляю его себе! Я сама придумаю для него оправу...

– Вам следовало бы, – перебил ее Альдо, – дать вашему мужу возможность объяснить это «но»! Вам стоит послушать: тело человека, продавшего ему этот камень, только что вытащили со дна озера... Перед тем его задушили. А менее чем за три месяца до этого он всадил мне пулю чуть ли не в сердце.

– Боже мой!.. Какая волнующая история! Тем больше у меня оснований дорожить этим камнем.

И Дианора расхохоталась в лицо Морозини, в который раз мысленно спрашивавшего себя, как он мог умирать от любви к этой помешанной. «Такая красота, и ни капли мозгов!» – думал венецианец, глядя, как молодая женщина порхает по кабинету мужа. Годы скользили по ней, словно живительная влага. Сквозь ее нынешний облик Альдо видел ее такой, какой предстала она ему рождественским вечером у леди Грей. Северная фея! Снежная сильфида в искрящемся платье цвета ледника, так нежно льнувшем к каждому изгибу ее юного тела, еще более пленительного, чем ее лицо!.. Позже он встречался с ней еще дважды: в Варшаве, где на одну ночь оба вновь обрели головокружительные наслаждения былых времен, и на свадьбе Эрика Фэррэлса с Анелькой Солманской. Но во второй раз он уже не подпал под влияние чар обольстительной датчанки. Впрочем, лишь потому, что был околдован прекрасной полькой! И сейчас Альдо невольно подумал, что между этими двумя женщинами существует странное сходство.

Как и Анелька, Дианора не отставала от моды – по крайней мере, в манере одеваться, – ее платье из тонкой серо-голубой шерстяной ткани открывало выше колен безупречные ноги и позволяло угадать все грациозные линии тела, по-прежнему стройного и ничем не скованного под этим нарядом... Зато роскошный бледный шелк волос она все же сохранила в неприкосновенности. Сейчас она продела свою руку под руку мужа и смотрела ему в глаза с нежной мольбой. А тот... даже не верилось, что это лицо, такое холодное и суровое на вид, способно выражать такую страсть. Может быть, еще не все потеряно, не попробовать ли разыграть эту карту?

– Будьте благоразумны, сударыня! – мягко произнес Морозини. – Разве хоть один любящий муж согласится с легким сердцем подвергнуть опасности ту, которую любит? А вы, без сомнения, окажетесь в опасности, если будете упорствовать в желании оставить себе этот камень.