Все еще цепляясь за руку Кледермана и глядя ему в глаза, Дианора передернула плечами:

– Какая чушь! Мой муж достаточно силен, достаточно могуществен и достаточно богат для того, чтобы защитить меня от любой опасности. Вы понапрасну теряете время, милый князь! Никогда, слышите, никогда я не отдам вам эту драгоценность! Я уверена, что для меня она станет самым настоящим счастливым талисманом.

– Превосходно! Вы победили в этой битве, сударыня, но я не теряю надежды выиграть войну в целом! Оставьте пока рубин у себя, но, умоляю вас, подумайте еще! Не в моих привычках пугать людей, однако вам следует знать: сохранив рубин, вы навлечете на себя несчастье. А теперь желаю вам спокойной ночи!.. Не провожайте меня, – прибавил он, обращаясь к Кледерману. – Я знаю дорогу и собираюсь прогуляться до отеля пешком!

Кледерман расхохотался и, оставив жену, подошел к своему упрямому гостю.

– Вы знаете, что отсюда до него несколько километров? И лаковые туфли – не самая удобная обувь для прогулок. Умейте красиво проигрывать, дорогой князь, и разрешите моему шоферу отвезти вас. Или вы позволите мне предложить вам башмаки погрубее?

– Вы решили сегодня вечером не оставлять на мою долю никакой инициативы? – спросил Альдо с улыбкой, которая, впрочем, была адресована только швейцарцу. – Согласен на машину. Я бы предпочел грубые башмаки, да опасаюсь неодобрительного взгляда портье в «Боре»!

Длинная машина скользила по мокрому саду, но дождь уже перестал. Небо прояснялось, и от черной воды озера тянуло холодной сыростью. Всю дорогу до самого центра города они катили по большим лужам, в которых зыбко отражался свет фонарей. В такой поздний час, да еще и погода выдалась ненастная, улицы совсем опустели. Несмотря на яркое освещение, Цюрих этим вечером выглядел печально, и Альдо с признательностью подумал о Кледермане: в долгой прогулке по этой ледяной хлюпающей пустыне не было бы ровным счетом ничего приятного! А поразмышлять над проблемой, поставленной перед ним четой Кледерман, вполне можно, лежа в теплой постели. Пока что Морозини не представлял себе, как ее решить. Даже при помощи Адальбера. Разве что просто-напросто ограбить банкира?

Все еще перебирая в уме варианты, князь шагал по широкому, застланному толстым ковром коридору к своему номеру. Он вставил ключ в замочную скважину... И тут на него обрушилась темнота. Удар по затылку свалил венецианца с ног, и тот, словно сброшенная одежда, упал на заглушивший шум мягкий ковер...

Альдо очнулся на узкой железной кровати в комнате, обставленной так убого, что даже монах-траппист погнушался бы ею. Стоявшая на столе керосиновая лампа освещала потрескавшиеся, покрытые плесенью стены. Первой мыслью Альдо было, что ему снится кошмар, но еле ворочающийся язык и гудящий череп убеждали в неприятной реальности происходящего, хотя он никак не мог припомнить, что же с ним произошло. С трудом приводя в порядок мысли, Альдо постепенно восстановил в памяти последние свои осознанные жесты: вот он остановился перед дверью, вот вставил ключ. Дальше – черная дыра. Стало быть, вопрос в следующем: каким образом он из коридора роскошного международного отеля попал в эту грязную яму? Мыслимо ли, чтобы напавшие на него сумели, пусть даже посреди ночи, вытащить его из отеля и куда-то перенести?

И что еще более странно: он мог свободно передвигаться, его не связали. Князь встал на ноги и подошел к единственному окну, узкому, с крепко запертыми ставнями. Что касается двери, она, хоть и выглядела ветхой, была снабжена новеньким замком, с которым Морозини никак не сумел бы справиться. Он не обладал талантами своего друга Адальбера и сейчас горько пожалел об этом. «Если нам суждено когда-нибудь встретиться снова, попрошу его дать мне несколько уроков!» – пробормотал он, вновь вытягиваясь на матраце, ничем не покрытом и, казалось, набитом булыжниками. Рано или поздно кто-нибудь обязательно сюда придет, а пока лучше потерпеть...

Долго ждать не пришлось. Стрелка часов Альдо – у него, как выяснилось, ничего не взяли – отсчитала десять минут, и дверь открылась, пропустив внутрь какое-то земноводное: сходство с жабой было поразительным, вплоть до бородавок. Позади уродца шел человек, при виде которого узник невольно вскрикнул от изумления. Вот этого типа он никак не ожидал еще раз встретить в своей жизни, по той простой причине, что считал его заточенным во французскую тюрьму или же должным образом переправленным в Синг-Синг: это был собственной персоной Ульрих, американец, с которым князь столкнулся два года назад, бурной ночью на вилле в Везине.[25] Однако это возникновение из небытия не только не встревожило венецианца, но даже позабавило его: всегда лучше иметь дело с кем-то, кого уже знаешь.

– Опять вы? – добродушно спросил он. – Уж не назначили ли вас посланцем американских гангстеров в Европе? Я был убежден, что вы в тюрьме.

– Оставаться там или выйти – зачастую всего лишь вопрос денег, – произнес холодный резкий голос, воспоминание о котором еще хранила память Альдо. – Зря французы захотели переправить меня в Штаты: я этим воспользовался, чтобы выйти на простор, но отнюдь не атлантический. Выйди отсюда, Арчи, но далеко не уходи!

Ульрих устроил свое длинное костлявое тело, облаченное в хорошо сшитый твидовый костюм, на единственном стуле, предоставив кровать в полное распоряжение Морозини. Тот зевнул, потянулся, потом снова улегся, расположившись так спокойно, словно был у себя дома.

– Ничего не имею против откровенной беседы с вами, дорогой мой, но мы вполне могли бы поговорить и в отеле. Ведь вы, похоже, имеете туда свободный доступ? У вас здесь так гадко.

– Это, в общем-то, не курорт. Что касается того, о чем я хотел с вами поговорить, все дело укладывается в три слова: мне нужен рубин.

– Это у вас что, мания? В прошлый раз вы гонялись за сапфиром. Теперь – рубин. Вы намереваетесь похищать меня всякий раз, как вам захочется получить какой-нибудь драгоценный камень?

– Не притворяйтесь дурачком! Вы прекрасно знаете, что я хочу сказать. Рубин продал Кледерману этот болван Сарони, вообразивший, что сумеет всех обдурить и прикарманить камень. А сегодня Кледерман перепродал его вам. Так скажите мне, где он, и вас тут же отвезут обратно в город!

Морозини расхохотался:

– Где вы изучали психологию коллекционеров? Вы решили, что банкир привез меня сюда, чтобы продать мне редчайший предмет, который ему удалось заполучить? Разумеется, я хотел выкупить у него рубин, но Кледерман дорожит им как зеницей ока. Я потерпел неудачу.

– А я завладею им, и вы мне поможете.

– Отсюда, из этой ямы? Не представляю себе, каким образом. Кстати, это вы так ловко управились с беднягой Сарони?

– Нет, не я, это мой... наниматель, – ответил Ульрих с оттенком презрения, не ускользнувшим от Морозини. – Он сам вел допрос, а потом его подручный убил Сарони. Я лично терпеть не могу пачкать руки...

– Понимаю. Вы – мозг ассоциации?

В бледных глазах американца на мгновение вспыхнул огонек гордости.

– В самом деле, можно и так сказать!

– Странно! Я допускаю, что выработку планов не доверяют молодому Сигизмунду, ведь он отнюдь не светоч мысли, но... старик Солманский по-прежнему жив, несмотря на разыгранную в Лондоне комедию самоубийства. И если только он внезапно не впал в детство...

– Что ж, вы много чего знаете! Нет, он не впал в детство, но он болен. Средство, которое он принял, чтобы симулировать смерть, вызвало непредвиденные последствия. Он уже не может сам руководить операциями. Зачем, по-вашему, ему понадобилось брать на себя труд устраивать мне побег и поставить меня во главе шайки бандитов, вывезенных из Америки Сигизмундом?

Разговор принимал неожиданный оборот, который весьма заинтересовал Морозини. Он поспешил воспользоваться своим преимуществом:

– Ясно, у них возникла потребность в человеке с крепкой хваткой. Сигизмунд – не более чем опасный и жестокий безумец. По всей вероятности, для его отца это тоже не секрет.