— Пойдем, Миранда, — сказала Цендри. — Ванайя, наверное, уже ищет тебя. Не стоит ее волновать.

— Да, наверное. — Миранда поморщилась и положила руки на поясницу. Опустив голову, она медленно пересекла площадку.

— Это не то, что вы думаете, — неожиданно сказала она, вызывающе посмотрев на Цендри. — Ру даже пальцем не коснулся меня. А то, что он — спутник, так это не его выбор.

— Миранда, — тихо ответила Цендри. — Ты можешь ничего не говорить мне, я тебя не осуждаю.

— Но Лаурина! Она уверена, что я опозорила и себя, и своих побочных матерей. Подумать только, с каким великодушием она намекнула, что ничего не скажет дарительнице жизни о моем поступке! Нашлась милостивица! — негодовала Миранда. — Но я не сделала ничего предосудительного!

— Почему она считает, что ты опозорила себя? — спросила Цендри, но Миранда ничего не ответила на ее вопрос.

Солнце уже зашло, и на Руины начали опускаться сумерки. Цендри пожала плечами, становилось холодно. Рядом, спотыкаясь о камни, брела Миранда. Цендри, боясь, что в темноте она может упасть, обняла ее за талию и внезапно почувствовала симпатию к беззащитной девушке.

— Возьми меня под руку, а то упадешь, — сказала Цендри и посмотрела на Миранду. Та шла, прижав руки к воротнику платья, за которым покоилась ее драгоценная жемчужина. — Тебе ее подарил Ру?

— Да, — сказала Миранда и тут же прибавила: — Но он честно получил ее. Жемчужину ему подарила старейшина ткачей, очень богатая женщина, за песню, которую он написал для одной из ее дочерей. Ру — не только певец, он еще пишет песни. И никакой это не подарок с берега моря, это подарок Ру.

— Я вижу, ты любишь его, — нежно прошептала Цендри.

Миранда кивнула. В темноте Цендри не видела выражения Миранды, но голос ее был полон сильной душевной боли.

— Я сама не понимаю, что со мной происходит. Мне с детства говорили, что женщина может любить только своих детей, сестер, побочных матерей. Поэтому я так надеялась, что вы поймете меня. Вы считаете, что нет ничего странного в том, что я люблю мужчину?

— Конечно нет, — ответила Цендри улыбаясь.

"В отличие от других миров, в ее мире, — размышляла она, идя рядом с Мирандой, — романтическое чувство любви не является основой образования семьи, рождения и воспитания детей. Здесь общество сплачивается семейными связями между женщинами, сексуальность никакой социальной нагрузки не несет. Женщина, которая вдруг обнаруживает у себя эмоциональную и сексуальную тягу к мужчине, считает, что ее поведение странно и неестественно, поскольку не вписывается в общую линию. Поэтому она не может не только выразить или описать свои чувства, она оказывается не в состоянии их даже понять".

— Значит, Ру — отец твоего ребенка? — спросила Цендри и тут же пожалела, что задала вопрос.

Миранда вздрогнула, остановилась и ответила голосом, в котором явственно слышался ужас.

— Да как вы могли об этом подумать?

Цендри была в не меньшем шоке, чем Миранда, ибо она не знала, что теперь и думать.

— Пойдем, — она легонько подтолкнула Миранду, — тебя ждут. Обопрись на меня, ступеньки здесь очень неровные. — Миранда доверчиво прижалась к своей спутнице, и Цендри охватил внезапный поток смешанных чувств к этой девушке. Она ощутила нежность, желание защитить ее, окружить заботой и любовью. Цендри показалось, что, должно быть, именно так здешние женщины относятся друг к другу. "А возможно, точно такие же чувства я питала бы к своей дочери, если бы она у меня была". Цендри попыталась проверить свои чувства и подумала о Дале. Все эмоции схлынули разом, она представила, как он будет недоволен, узнав о том, что она побывала на Руинах. "Он сразу станет расспрашивать меня, а что я ему скажу? Ничего или почти ничего".

Внезапно ей стало все равно, что скажет Дал. Руины ждали миллион, а может быть, и два миллиона лет и еще подождут, ничего с ними не случится. А Строители Цендри тоже совершенно не нужны, для нее важнее женщины Матриархата. Главное — собрать как можно больше сведений об их жизни, еще неизвестно, когда здесь может появиться очередная ученая дама из Сообщества.

Дал тоже может подождать. Да нет, он больше ждать не захочет. Обстоятельства, какими бы они ни были, вышли из-под контроля Проматриарха, и теперь у нее нет никаких оправданий для дальнейшего затягивания начала исследования Руин.

Недалеко от стен полуразрушенного города, в окружении уцелевших после нашествия цунами ныряльщиц стояла Ванайя. Возле нее находилась Миранда. Все держали в руках факелы или фонари. Из темноты вынырнула Лаурина и стала рядом с Цендри.

— Мы должны пойти к ним, — говорила Ванайя, — и поблагодарить за то, что они спасли нас от этой страшной волны. Потом все те, кто остался без крова, пойдут ко мне, но это потом, сейчас мы должны идти к ним. Цендри, — сказала она, и в свете факелов глаза ее блеснули, — сегодня ты рисковала ради нас своей жизнью. Отныне твое место среди нас. — Ванайя пожала ее руку. — Пойдем, мы будем говорить с ними.

По охватившему Ванайю чувству восторга и возбуждения Цендри догадалась, что она говорит о Строителях.

"Но как? Ведь уже миллион лет, как эта цивилизация исчезла". Цендри с сожалением посмотрела на Ванайю. В ее голове не укладывалось, что прекрасная правительница и умелый политик может быть одновременно и дремучей бабой, полной предрассудков. Дальнейшее ей уже стало ясным, но она решила посмотреть все до конца. "В конце концов, бывает, что религиозные верования дают импульс возникновению культур. Возможно, Ванайя выражает свои мысли иносказательно, тогда ее слова имеют чисто символический смысл. В таком случае это уже не предрассудок и не элемент иррационального. Если, конечно, сбросить со счетов, что пока в мире еще не было религий, основанных на рационализме", — размышляла Цендри.

Помимо своего желания Цендри оказалась во главе шествия, между Ванайей и Мирандой. Чуть поодаль шла Лаурина. В некотором отдалении от них шагал Ру, босоногий, неприкаянный и недовольный. Рядом с ним не было никого, он шел в полном одиночестве.

"Бедный Ру, ему нет места ни среди женщин, ни среди мужчин. Конечно, его положение в некотором смысле можно считать привилегированным, кое-кто из мужчин, находящихся в мужском доме, возможно, ему даже завидует. Однако возможность жить с женщинами одновременно делает его изгоем среди мужчин. Как говорят, покрась обезьяну в зеленый цвет, и сородичи разорвут ее в клочья. Ру — чужой для всех".

При свете факелов, сквозь длинные тени и еле слышное шуршание шагов, по утоптанной тропе, казавшейся сейчас Цендри очень мягкой, процессия приближалась к самому центру Руин. Никто не разговаривал, не шептался, стояла глубокая тишина, но Цендри она вдруг показалась наполненной неким содержанием. Она приказала себе не поддаваться предрассудкам и сохранять полное спокойствие, но ее разум отказывался подчиняться. Она вдруг поймала себя на мысли, что начинает понимать первобытных людей, одушевлявших предметы вокруг себя. Ей самой казалось, что древние Строители смотрят на свет их факелов. Она почти физически ощущала, что окружающая темнота была заполнена духами давно ушедших людей. Невидимыми глазами они смотрят на процессию, идущую по улицам некогда принадлежавшего им города. Теперь они скитаются в пространстве и ждут.

В самом центре Руин находилось открытое место, достаточно большое, чтобы на нем мог приземлиться космический корабль. И снова Цендри увидела космический корабль, тот самый, контуры которого при лунном свете она разглядела из окна своей комнаты. "Возможно, на этом корабле на планету и прилетели первые переселенки, и если так, тогда неудивительно, что женщины относятся к Руинам с таким благоговением. Кажется, пилот шаттла сказала, что им показали это место, указали путь, направив сюда. Что заставило колонисток посадить свой корабль в самом центре древнего разрушенного города? Но не исключено, что никто никому ничего и не указывал".