— Vous vous amusez, no?[7] — спросила она.

— Да, — ответил я.

Когда я повернулся, чтобы уйти, она сказала:

— Bien. Maintenant, nous allons nous amuser beaucoup plus?[8]

— Нет.

Я отправился к себе, прихватив с собой единственную вещь, которая вызвала у меня интерес. Это была книжка в мягкой обложке, на английском, опубликованная в Лондоне «Юнити букс лимитед», издательством, о котором мне не доводилось слышать. Это был перевод с немецкого, так было написано на форзаце, и называлась она «Пятно позора: исследование европейских национальных неврозов». Судя по названию, эту книжку приятно было почитать на ночь, но я взял ее не поэтому и не думаю, что именно этим она привлекла Говарда Джонсона. Мой взгляд приковало имя автора: профессор Карл Вадарчи. Не профессор ли Вадарчи написал статью на ту же тему, которая была напечатана в «Тайме» от шестнадцатого февраля сорок седьмого года?

Веритэ не смогла взять билеты на завтрашний рейс. Мы отправились через день, утром, на самолете «каравелла». На Веритэ был классический дорожный костюм синего цвета, в руках — чемодан. В деловитости мадам Латур-Мезмин нисколько не уступала Уилкинс. Сдала багаж и присматривала за мной спокойно, но твердо. Мне начало казаться, что ее единственное отношение ко мне — это нереализовавшийся материнский инстинкт.

Мы сели на соседние кресла, и, когда самолет взлетел, она передала мне свежие газеты и английское издание «Современного руководства Федора — Югославия» с иллюстрациями и картами, чтобы я не скучал во время перелета. Я понял, что не стоит и пытаться немножко пофлиртовать со стюардессами «Эрфранс». Веритэ скажет мне, что я еще слишком мал для таких вещей.

Я читал газеты, оставив руководство на потом, надеясь, что его читать будет полегче, чем «Пятно позора» профессора Вадарчи.

Полдня накануне я потратил на сборку мозаичной картинки-головоломки. Я начал с периферийных фрагментов, чтобы потом уже заняться центральной частью. Многих фрагментов не нашел. «Белград-фильтр» — этому фрагменту картины было легко подыскать соответствующее место. Они хотели, чтобы это выглядело так, как будто в номере Вадарчи побывал Говард Джонсон. Сэр Альфред и обед Кэтрин в посольстве — еще легче, хотя это и стоило мне оплаты телефонного разговора с Уилкинс. Одного из советников британского посольства в Париже звали сэр Альфред Коддон. Я предположил, что его тихо куда-то отослали, а, когда понадобилось его участие, вместо него выступил Мэнстон. Зачем? Ответа на этот вопрос у меня не было, но я все же рискнул и расположил этот фрагмент картинки в самом центре. С профессором Вадарчи оказалось намного сложнее. Уилкинс не сумела найти о нем никаких сведений. Поэтому мне не оставалось ничего другого, кроме как продолжать идти по следу. Заработок мой был хорош и всегда существовала возможность увеличить его еще больше.

Я посмотрел на Веритэ. Она сидела с закрытыми глазами и, судя по всему, дремала. Я погрузился в Фодора и начал с длинной главы под названием «Словарь туриста», расположенной в конце, которая целиком была посвящена любопытным парням, которые интересуются отелями, магазинами, ресторанами, гаражами и везде задают вопросы. Мне понравился диалог в ресторане: "Официант! Я бы хотел заказать закуску, обед. Меню, пожалуйста. Благодарю. Суп. Хлеб. Закуску. Ветчину. Омлет с ветчиной. (Господи, ну и аппетит, а еще — фрукты, сыр, рыба, яйца.) Накройте мне на террасе. Где я могу помыть руки? Пиво.

Газированная вода. Кофе по-турецки". Бедный, бедный официант.

Веритэ открыла глаза.

— Где мы остановимся? — поинтересовался я.

— В «Империале». Этот отель ближе других к «Аргентине».

— Хорошо. Надеюсь, у меня soba prema mom?

— Что-что?

— Если я произнес правильно, то это означает «комната с видом на море».

Но увы, она не улыбнулась. Я принялся за раздел, посвященный национальным кушаньям, и вскоре заметил, что начинаю увязать в огромном количестве блюд из тушеной баранины, представленных под разными названиями.

В загребском аэропорту мы пересели на «DC-3», принадлежащий югославским авиалиниям; всю дорогу до Сплита пытался заставить себя заснуть и поэтому не видел известняковые горы, проносившиеся внизу.

У меня действительно оказалась комната с видом на море, хотя, когда мы прибыли в отель, было уже слишком темно.

Чтобы прийти в себя после двадцатимильного путешествия по тряским дорогам, я плюхнулся на кровать и протянул руку к телефону. Мне ответили по-английски, и я велел принести большую порцию виски. Потом позвонил в «Аргентину» и спросил Кэтрин Саксманн. Там сказали, что утром она выехала из отеля.

Я взял выпивку и направился к соседней двери, ведущей в комнату Веритэ, постучал и был впущен. Она сидела в халате и с голыми ногами, обутыми в красивые туфли. Впрочем, я старательно отводил глаза.

Я поднял стакан:

— Хотите, закажу и для вас?

— Нет, спасибо.

— Они выехали из отеля сегодня утром.

Она кивнула и склонилась над чемоданом, чтобы достать несессер.

— Знаю. Я позвонила в «Аргентину» как только вошла в номер.

— В таком случае я мог бы сэкономить несколько динаров.

И что теперь?

Да, я действительно спрашивал: что теперь делать. Мне не хотелось корчить из себя главного.

— В этой стране большинство туристов путешествуют с помощью агентств: «Атлант» или, например, «Путник». И все они открыты допоздна. Я отправлюсь в город, попробую что-нибудь узнать. Вот только переоденусь.

— Как только вы переоденетесь, вы поужинаете со мной — причем на террасе. Вадарчи подождет до утра.

— Но не будет ли это...

— Это приказ, — сказал я. — Потом улыбнулся и выпил за ее здоровье. Я снова принялся верховодить.

Мы ужинали на высокой террасе с видом на море. Справа от нас сиял вечерними огнями Дубровник. Воздух был теплым, а вода флюоресцировала. Остальные постояльцы, в большинстве, кажется, немцы, выглядели загорелыми, упитанными и самоуверенными. Профессору Вадарчи было бы что написать о них в своем «Пятне позора».

Не знаю точно, что именно мы ели, но пили вино под названием «Грк» и распробовали его как следует. Веритэ выглядела великолепно. Хотел бы я знать, почему, черт возьми, ее муж так скверно обращался с ней. Несколько раз я чувствовал, как она вытесняет Кэтрин из моего сознания. Но я упорно возвращал Кэтрин на место. У меня за спиной играл небольшой оркестрик, и немцы, чтобы утрясти пищу и освободить место для новой, время от времени вставали и принимались танцевать.

— Как, черт побери, вам удалось перевезти в чемодане такое великолепное платье и не помять его? Все, что лежало в моем чемодане, выглядит как собачья подстилка.

Веритэ почти улыбнулась, и я заметил, что она немного расслабилась.

Мы вели обычную беседу. Да, прежде она бывала в Дубровнике. Герр Малакод много путешествовал. Остров, отделенный от берега каналом, называется Локра. Нет, она не говорит по-хорватски. Да, она всегда пьет вино с водой. Я постарался узнать про нее чуть побольше, когда мы принялись за сладкое под названием что-то вроде «струклжи» — орехи и сливы закатывают в сырные шарики, после чего варят (об этом я уже позже узнал из Федора). Меня не удивило то, что Веритэ набросилась на них. Мне и раньше доводилось встречать стройных девушек, которые обладали волчьим аппетитом, что никак не отражалось на их фигурах. Нет, она не знает, почему герра Малакода так интересует мадам Вадарчи. Нет, она ничего не знает о мадам Вадарчи. А о профессоре Вадарчи? Нет.

Мне показалось, она ответила не сразу — ничего не слышала и о профессоре Вадарчи.

Веритэ прикончила последний сырный шарик и встала.

— Hocete li da igrate? — спросил я.

Она взглянула на меня, и одна ее бровь прелестно взлетела верх.