Они поставили один из опрокинутых куполов, закрепили его и забрались внутрь. Панели обогрева еще давали тепло, поэтому можно было скинуть тяжелые куртки и стянуть маски, оставшись лишь в костюмах гидроусиления. Со стороны они походили на аквалангистов, которых причуды судьбы занесли на пятьдесят километров южнее моря.

Таманский принялся колдовать над печкой, по опыту справедливо полагая, что надеяться на близкий ужин в столовой Управления, конечно, можно, но плошать все равно не следует. А потому лучше перебить аппетит походным пайком, чем рисковать вообще остаться голодным.

– Ненцы, значит, – сказал Таманский, помешивая тушенку в банке и ни к кому особо не обращаясь. – Вот ведь как жизнь задом поворачивается. Лет двадцать назад кто о них думал? Анекдоты про их брата травили. До сих пор помню… вот, приезжает ненец в Москву…

– Анекдоты? – не поверил своим ушам Блинчиков. – Что в них смешного? Они же умные. У нас в классе двое таких учились, так учителя молились на них. После девятого сразу в университет поступили.

– Вот-вот, – сказал Арехин, – нынешнее поколение уже не представляет себе, что когда-то северные народности были всего лишь оленеводами да героями смешных историй. Это сейчас кого в науке ни ткни, так либо чукчу, либо ненца, либо эвенка обнаружишь. Про эстраду и не говорю.

– Нечистое здесь дело, – глубокомысленно заключил Таманский. – Может, шаманы нашаманили? Мать моржиха подсобила? Или опять они?

– Кто – они? – не понял Арехин.

– Корпорация, будь она неладна. А может, и не Корпорация, хвостом ее по голове, – философски сказал Таманский.

– Т-товарищ капитан, а в?вы верите, что это все – борьба эг-эг-эгрегоров? – вдруг решился Блинчиков.

Арехин чуть не подавился тушенкой:

– Чего?

– Я т-тут читал журнальчик один, т-так там писали, будто здесь, в Арктике, борются два эг-эгрегора – наш, русский, и их, пиндостанский. Э-это такая штука… – Блинчиков замялся, защелкал пальцами. – Н-ну, вроде как дух этой местности.

– Полкового батюшки на тебя нет, отца Владимира, – буркнул Таманский. – Он бы на тебя такую епитимью наложил, по самые эгрегоры. Ладно, лопайте, я пока оправлюсь. – Он было выскользнул из палатки, но тотчас ввалился обратно, задыхаясь и сдирая с лица плотную снежную маску.

Увидев, что за какое-то мгновение старший лейтенант превратился в снеговика, Блинчиков фыркнул, но Арехин так зыркнул на него, что лейтенант зажал ладонью рот.

– Плохо дело, – отплевался от снега Таманский, – метель. Климатограф, раззява, – прикрикнул он на Блинчикова, в чьи обязанности входило отслеживать климатические флуктуации, – сюда его, стажер!

Блинчиков растерялся, принялся тыкаться в снаряжение, пока Арехин не запустил руку в рюкзак и не вытащил коробку, которую, по всем инструкциям, следовало носить на поясе, для чего она чертовски не была приспособлена, и поэтому ее таскали где угодно, но только не там.

Арехин склонился над экранчиком. Так и есть. Они находились почти в эпицентре флуктуации, а сейчас над ними и вокруг них разворачивалась очередная климатическая катастрофа локального масштаба.

– Что ж они там в Управлении, – продолжал счищать с себя снег Таманский, – тоже спят, что ли?

– Точечная флуктуация, метеоспутник мог ее пропустить, хотя с таким пиком давления… – Арехин покачал головой.

– Я всегда говорил, что мобилизация – прошлый век, – Таманский выразительно глянул на Блинчикова. – Хуже мобилизованных могут быть только прикомандированные. Набранные из мобилизованных. Какой толк от всей этой численности АГВ, если какой-нибудь вчерашний студент сидит на метеостанции и вместо флуктуации видит фигу! Вот такую, – показал Таманский все тому же Блинчикову, как будто это он сидел на метеостанции.

– «Танго» вызывает «Неман». «Танго» вызывает «Неман».

– «Неман» слушает, – ответил Арехин. – Находимся в центре климатической аномалии. Повторяю – климатической аномалии… – в трубке забулькало, потом завыло. – Как слышите, «Танго»?

– … не дойдут. Повторяю, группа поддержки остановила движение. Приказываем выдвинуться в квадрат тридцать два – сорок семь и продолжить оперативную разработку. Как поняли, «Неман»?

Таманский достал из планшетки карту и развернул. Отыскал квадрат, ткнул пальцем и показал Арехину.

– Они с ума сошли? – одними губами сказал Таманский.

Арехин поднял палец, прислушиваясь к звукам из трубки. В трубке рычал голодный белый медведь.

– «Неман»… обстановка… срочно… – и совсем четко, громко: – Конец передачи.

Арехин выключил телефон и посмотрел на Таманского.

– Вот так, на самом интересном месте, – скривился тот. – Это просто пир духа какой-то. Начальство с ума сошло или теперь наша очередь настала?

– К-какая очередь? – поинтересовался Блинчиков.

Арехин взял у Таманского карту.

– С ума сходить. Вот ты, стажер, знаешь, что такое квадрат тридцать два – сорок семь?

– Нет.

– Капитан, держи меня, а то я не могу! – Таманский хлопнул себя по коленям. – Чему вас только в школе учат. У вас география была? А история?

– Т-тоже, – помрачнел Блинчиков. Судя по всему, от уроков школьной истории у него остались нелестные воспоминания.

– Ну, студент, назови мне крупнейшие арктические стройки двадцатых и тридцатых, – потребовал Таманский. – Или скажешь, что и политграмоту не посещал?

– П-посещал. Строительство геотермальных станций в Баренцевом море для обогрева Г-гольфстрима.

– Ну, это любой медведь в Арктике тебе назовет, – пренебрежительно махнул Таманский. – Они эти трубы знаешь до чего обжили? У них там лежбище, как у тюленей. А что? Удобно – торчат из моря огромные хреновины – хочешь живи в них, хочешь спи. Еще что? Давай-давай, стажер!

– К-купольные города, – продолжил Блинчиков.

Таманский щелкнул пальцами:

– В точку. Именно купольный город нам и приказано осмотреть, стажер. Чуешь?

– Н-нет. Ч-что т-такого? – от волнения Блинчиков заикался сильнее. – З-заброшенный город. М-мало ли их в Арктике?

– Да уж, – сказал Арехин, – понастроили в свое время, когда горя не знали. И Гольфстрим обогревать хотели, и дороги прокладывать.

– Так вот, стажер, – смилостивился Таманский, – купольный город в квадрате тридцать два – сорок семь, вполне вероятно, облюбован каким-нибудь стойбищем, и к тому же не вполне к нам дружественным. Чуешь?