Только хозяин семьи держал в своей голове все мельчайшие детали хозяйства, определял каждому работу. Впрочем, взрослые дети слушались и матери-хозяйки. Подчинение родителям очень часто было абсолютным и беспрекословным. Михаил Родионович Новиков (1911): «Вот сейчас с какого класса курить-то начинают? Лет с семи-восьми. Курят парни, ладно, а девушки-то, туда же. А спросили бы раньше у тридцатилетнего парня, который уж женился и себе на хлеб зарабатывает, почему он не курит. Знаешь, что бы он сказал? “Мамы боюсь!” Вот как почитали родителей-то. А отца-то как боялись! Отец — это глава семьи, все вопросы решались им единолично. Вот сидим утром за столом, он каждому на весь день работы надает, и попробуй не сделай! Он вернется домой, чтоб ни в доме, ни во дворе, ни во хлеве ни одной соринки не было. Все вылижешь к его приходу!»

Трудовой потенциал такой семьи мог быть очень значителен — вместе они действительно могли горы свернуть — и новый дом поставить, и залежные земли распахать, и луга осушить. В такой семье прочнее была вера в будущее, она легче проходила через многие тяготы и испытания.

Анна Архиповна Новикова (1909): «Было у нас девятнадцать человек: у прадедушки — три сына, они женаты, у дедушки — три сына и так далее. Но хозяин — прадед. Он раздавал утром работу, он все знал о своем хозяйстве. Утром, бывало, собираемся на работу — все лапти перепутаем, ну представь — девятнадцать пар лаптей! Так брат у меня вот что придумал: шест приколотил к стене и лапти вешали на этот шест, очень удобно, и ничего не путалось и не терялось. Много было неграмотных, но все знали наперед, наверно, через веру в Бога».

И тем не менее раздел большой семьи, выход из нее взрослых женатых мужчин был неизбежен в XX веке. А. А. Марков (1925): «В детстве я жил в большой семье. Дед был очень суровый и иногда даже обижал отца, не говоря уже о бабушке и матери. Мы его боялись. Все вопросы решал дед, его слово для нас было законом. Когда он нервничал, мы все прятались. Самостоятельно бабушка не принимала никаких решений. Отец высказывал свои мнения и был недоволен дедом. Однако домостроевскую жизнь в доме сломить не мог. Он отделился от деда и построил свой дом на окраине деревни, где мы жили с мамой, тетей и пятеро ребятишек. Морально стало жить легче. Отец был добродушным, трудолюбивым и жалел нас, детей, и маму».

Конечно, были и наказания младших в семье, свои симпатии, антипатии, были и просто страх перед старшими, боязнь наказания. «Детей воспитывали только в работе: с малолетства приучали мыть полы, посуду, ухаживать за младшими братьями и сестрами. Дети боялись своих родителей, слушали и почитали их. Отец, чуть не так, — ремнем. У нас в семье отец пошто-то часто бил брата — не любил его. Помню, брату было лет шестнадцать-семнадцать. Он ушел на сеновал, лег там и уснул; а отец давай искать его. Нашел да давай ремнем полысать. Брат вырвался — на лошадь, да и угнал в лес. Отец за им побежал, да разве догонишь. Пока отец бегал — искал его по лесу, брат домой пригнал. Сидит, ждет отца и боится. Потом отец вернулся, бить больше не стал, помирились. Мать пристала за брата» (А. В. Лузинина, 1907).

Мужчина был работником в поле, в лесу, в отходе — а вся работа по дому лежала на женщине. Нам трудно и представить, сколько сил и времени требовал уход за скотом (лошадь, корова, овцы, птица…).

«Мужчина-то добытчиком был, ну а на женщине весь дом был. Весь день у скота. Все время в хлеву, скотину кормили, детей. Все с грязным подолом» (3. С. Медведева, 1914).

У женщины в семье была своя работа, в которую мужик не вмешивался, но и женщина мужскую работу не делала. Великая Отечественная война все смешала, все хозяйство легло на баб. Вряд ли жестко патриархальный стиль в отношениях между мужчиной и женщиной внутри семьи начала прошлого века нам сегодня понравится. Но для начала века он был естественным.

«Отношение с женщиной было самое простое. Муж говорил своей жене “ты”, а она ему “вы”. Он называл ее “баба”, а она его по имени-отчеству. Когда он с ней заговаривал, она отвечала, когда он молчал, она не смела спрашивать. Жена своего мужа боялась, считала, что поставлен он над нею законом божеским. Мирному житью ее это не мешало. Грамоты мы не знали, учили грамоте, когда в колхоз вошли.

Женщин-то в доме много было, семейно жили. Так свекровка-то у печи, а сноха и золовки поденно стряпали. А когда не стряпает, так прядет сидит. Никто без работы не оставался» (А. А. Пырегова, 1900).

В большинстве семей в отношениях между мужем и женой царили согласие и понимание. Но и применение силы (наказания) к жене чем-то чрезвычайным не считалось. Это тоже было нормой, но не для всех семей. «Хвостали мужики баб своих. Нахвощет отец мать, вытолкнет на мороз, а мне ее жалко, хоть и не родная. А отец отойдет немного погодя “Зови!” А мать на печь залезет и не гукнет. Напротив нас дядя Сергей, как начнет, выгонит всю семью на улицу. Одну только дочь Маньку любил. А уж позднее совесть появилась у них, не смели уж бить баб-то своих».

Считаться с мнением женщины в семье стали лишь с 30-х годов. «Женщины в семье, конечно, были бесправны полностью покорялись мужу. У всех куча ребенков. У меня был дядя, так он, прямо сказать, издевался над своей женой. Однажды ехали мы из города: я, он с женой — с базара. Дядя купил новые лапти и отдал жене, положи, говорит. Она оставила их на бревне, где мы сидели— отдыхали. Он прекрасно видел, что она забыла положить их в телегу, но ничего ей не сказал. Отъехали километров восемь, он и спросил: “Где лапти?” Жена поискала, конечно же, не нашла. Дядя ссадил ее с телеги и говорит: “Иди пешком обратно и принеси!” Жена ушла обратно на базар, зная, что домой вернуться без покупки нельзя, заняла денег у знакомых купила новые. Пришла обратно домой пешком. В тридцатые годы женщины стали ходить на собрания, учиться грамоте, стали более самостоятельные. С ними уже стали больше считаться» (Н. П. Устинов, 1918).

Впрочем, единовластие отца 30-е годы еще не поколебали. «Я всегда подчинялся родителям, не разбираясь, прав отец или нет — но он отец. В основном ведь боялись отца. Поэтому дома как-то всегда царили мир и покой, не было ругани и ссор» (Он же).

Женщина зависела от мужа и экономически. Пусть редко, но встречались и случаи просто варварского отношения к женщине. «Отношение к женщине в некоторых семьях было прямо варварское. Ругали жен, дочерей, выгоняли на мороз, били чем попало. Весь доход был в руках главы семьи. Женщина без разрешения мужа пятака не могла использовать. Если она пойдет в магазин, муж точно подсчитает, сколько фунтов ей того-то, того-то купить, и денег даст в обрез. Прав у нее никаких не было, а работать заставляли больше. Если муж или сын пьяный вернется, прячется по чуланам да подвалам. Это больше было до 30-х годов. Приведу один пример. При строительстве дома, подымая бревно на сруб, женщина нечаянно упала на землю, ее придавило бревном. И муж, даже будучи в трезвом виде, начал ее, лежащую под бревном, избивать: пинать ногами и бить попавшей под руку палкой» (И. И. Зорин, 1918).

Характерны и такие высказывания: «Отец мой был суровый, неграмотный. К своей жене, моей матери, относился грубо. Суп сварит — он свиньям выльет, ярушники испечет — под порог сбросает. Закона на женщину не было, была рабыня, и все. Боялась мужа со взгляда». «А разве женщина одна многое может? Чтоб хозяйством управлять, мужские руки нужны. Хорошие мужики и жен жалели. А вот, помню, был у нас сосед такой, Иваном звали, так он как пьяным напьется, так и избивал свою жену, а потом за ноги ее привязывал— вниз головой. Как она бедная терпела все это? И ведь ребятишек у них было восемь человек. Раньше женщины мужчин боялись, угнетенные были. Женщина и не хозяйка в доме была, всем муж руководил. Она знала только горшки, ухваты, детей рожать да за скотом смотреть. А уж позднее женщины волю себе таки взяли» (Т. А. Шубина, 1919).