Настоящий хозяин ухаживал за землей так, как не ухаживал более ни за чем в своей жизни. Вот несколько мыслей вслух об отношении крестьянина к земле. Татьяна Ивановна Утрилова (1910): «Раньше землю-матушку очень жалели. Относились к ней бережно. Пахали на быках, а где вспахать было невозможно, то вскапывали вручную лопатами. Вскапывали каждый сантиметр, не оставляли никаких огрехов».

Ольга Егоровна Стародумова (1914): «Пашни… Пашни, конечно были, но относились к ним совсем не так, как сейчас. Ведь хозяин чувствовал себя хозяином своей земли. Пашню удобряли навозом, удобрения не признавали. Пахали на лошадке, захват плуга был маленький, не больше двадцати пяти сантиметров по ширине. Сейчас корпус берет до сорока сантиметров, пашут землю сырую, и ее сдавливают как бульдозером, структура разрушается. По пашне лишний раз не пройдут, а сейчас так примнут землю, как асфальт прикатают. Все трактора такие тяжелые… Землю берегли».

Вот это крестьянское отношение к земле как к живому существу, которое надо кормить (удобрять навозом), поить, обихаживать, — главное, что следовало бы перенять из прошлого современному фермеру. Многие вспоминают, что и коров-то держали не из-за молока и мяса, а чтобы полосу свою удобрить. Мелочей в отношении к земле не было, драгоценным было все, что растет на ней.

Ручей, калиновый куст, пядь земли — все это было огромной ценностью в глазах крестьянина. Поэтому-то узкие полоски земли в некоторых деревнях не пахали на лошади, а вскапывали лопатами, чтобы «земля в межу не укатилась». «Попробуй, ссеки на меже елку, так тебе и голову ссекут, — вспоминает о родной деревне Дарья Зиновьевна Зубарева (1913). — Вишь как было, земля-то полосами была, а между ними вьюнка (это так огород называли). Кричат: “На твоей вьюнке в поле коровы попали!” Вот и идешь опять вьюнку городить. Любили землю-ту».

Эта любовь к земле драгоценна еще и потому, что была связана с пониманием взаимосвязи всего живого в природе. Как заключила Т. А. Шубина: «Я так думаю. Природу понимать и чувствовать надо, а без этого никакие слова ей не помогут!»

Но крестьянин насыщал своими чувствами — радостью, тревогой, страданием, надеждой— окружавший его мир природы. И был в центре этого мира. Воистину, для него всходило солнце и зажигались звезды… И все-таки в этом мире он был не один.

В судьбе многих наших стариков жизнь в деревне — это светлый уголок памяти, та часть жизни, что дороже целого. Вспоминают они об этом так: «Жилось раньше не в тягость. И жилось веселее, чем сейчас нынешней молодежи. Особых случаев не вспоминается из детства, памяти не стало, а вспоминается деревня, беготня босиком, птицы поют. Когда утром встанешь вместе с отцом или матерью пораньше вместе с солнышком — солнышко всходит, везде жаворонки поют. Цветы, трава, утины за домами были; так валялись в траве на этих утинах. Черемухи стояли за каждым домом, лазили по ним. За деревней везде тропочки были, так бегали только по этим тропочкам. Траву не мяли, дороги были только лошадиные, шириной в телегу — а дальше уже посевы. Их не топтали. Хорошо жилось в деревне, хорошо было быть ребенком, сидеть на коленях отца!» (И. А. Мальцев, 1908).

Вы можете сказать — о детстве тяжких воспоминаний не бывает. Но ведь лет с 7–8 детство, в нашем понимании, кончалось. Ребята становились маленькими взрослыми, и сетований на тяжелую работу в детстве хватает. Здесь речь идет о микроклимате каждого села, открытости человека навстречу природе, устойчивости духовного мира, благодатной атмосфере этих людских сообществ. Сбалансированность, притертость во взаимоотношениях была традиционной. Объединял и общий круг забот, и совместный труд. Вот как говорит Нина Федоровна Стремоухова (1922) об этом: «В деревне тогда были все неграмотные, не могли сами расписаться. Да и собственно — где было расписываться-то? Мои родители тоже были неграмотные. Но вот запомнилось, люди необразованные — а какие вежливые! Культура от природы, видимо. Всегда ужо поздороваются друг с другом, поклонятся, шапку снимут. И не ругались матом, как сейчас. Это был и грех большой, и осуждалось — ведь на деревне всё-всё друг про друга знали. Вот известно будет — живо осудят за такое!»

Во всякой деревне жили устные предания, порой поэтические, мифологизированные, о ее происхождении, первых обитателях. Даже в большой деревне зачастую все жители носили две-три фамилии, были тесно связаны родством. Вот что запомнил и рассказал И. А. Мальцев (1908): «Деревня, где я родился, стоит на взгорке. Деды рассказывали, что тут был родничок, звали его кипуном. Первым жителем деревни был беглый, пришлый человек, роста маленького. Когда стали давать первые фамилии, а поп какую фамилию даст — та и будет. А он был маленьким, поп дал ему фамилию по прозвищу — Малец. От дедов слышал — пашни расширяли, лес берегли, садили его. Все старые полоски, межи — все сохраняли. Садили лес — звали вересники. Землю берегли — это ужас как! На лугах не росло ни кустика, все выкорчевывали. От родника недалеко протекал ручеек, его называли Лавра. Дальше тек как маленькая речка, в ней полоскали белье и у родника поставили колоду, где полоскали белье и брали воду пить. На Лавре поставили мельницу, зимой река замерзала. Был кипун у поскотины за деревней. Он никогда не замерзал, пар окутывал его. Родничок и кипун были обнесены камешками. Деревня была на три конца».

На первый взгляд русская деревня — хаотическое скопление домиков, разбросанных совершенно случайно и мало связанных друг с другом. Правильная геометрическая планировка действительно раньше отсутствовала. Но дома ставились так, чтобы не заслонять друг другу солнышко; глухой стеной (без окон) на север, горницей — на восходящее или закатное солнышко. Многовековой опыт позволял при строительстве дома не наносить вреда природе, ставить его наиболее удобно для хозяев. Так что ничего случайного в таком хаотическом расположении домов не было. Меня просто до глубины души поразило образное описание родной деревни, данное Марией Федоровной Бобкиной (дер. Малая Липовка Архангельской губернии, 1913): «Деревня наша круг пригорка, как поясок круг пупка: десять домов вперехлест глазами; кой в задворки другому глядит, кой на соседа, а все главным-то оком на солнце праводенное».

Деревня, как правило, хорошо была вписана в излучину реки, подножие холма, склон оврага. Дома ориентировались на реку, дорогу (причем эта дорога чаще всего не была пыльной и грязной). Архитектурным центром села чаще всего была удачно поставленная на пригорке церковь. Об этом помнят многие. «Деревня, в которой я родилась, была очень красивая, избы над рекою, у самой воды — баньки, амбары, за домами овины, гумна, а на холме — церковь. Избы были просторные, добротные с летними горницами. Ставились они обычно лицом к реке или к дороге» (П. А. Колотова, 1909).

Идеализация стариками времени своего детства и юности несомненна, но для нее есть свои причины. Ничего случайного не было в расположении улиц (концов). Все было продумано, и для всего были веские основания или давно забытые поводы. Конечно, внутри деревня часто была очень неоднородна.

«А до колхоза наша деревня была разбита на 3 части. Кто побогаче — жили в Вишневке, средина деревни — Старинцы, здесь жили одни вдовы и солдатки, и Новосельцы — тут жили середняки. Тогда делили землю на каждого члена семьи. Полосы меряли четями. У богатых было столько же земли, но она была лучше. Зажиточные держали и пчел, и скотину. До колхозов было трехполье» (Т. И. Перминова, 1916).

В маленьких северных деревнях, как правило, равенства было больше. На другие улицы в большой деревне родители детей играть не отпускали. Коренилась издавна непонятная вражда между мальчишками с соседних улиц, нередкими были драки. Даже взрослые без дела, просто так на соседние улицы не заглядывали. «Деревни были всякие, и богатые, и бедные. Как сейчас, по-разному жили. Были у нас в деревне богатые — так весной мама и крёстна ходили к ним шерсть мыть. Так на другую улицу не больно-то пустят. У нас в деревне было пять улиц: Потки, Ичетки, Обдалы, Смет-ники, а последнюю называли Нагая Масляница. У нас была самая большая деревня — пятьдесят два дома. Были деревни Вершининцы, Прокаши, Власовцы, Петровцы, Бесстрашны, Оглоблины, Соковни, Бараники» (С. П. Желвакова, 1917, Слободской район).