Они подошли к серому «опелю». Дратхар сразу заволновался, забил лапами по стеклу, и генерал, с восторгом глядя на своего любимца, засмеялся. Радовский, оценив экипировку и снаряжение генерала, про себя отметил, что, похоже, для генерала охота уже началась. Генерал говорил громко, как если бы он принимал гостей где-нибудь в своем поместье, показывая им разные диковинные вещи, предметы его гордости и увлечения. Да, на войне, здесь, под Вязьмой, после того, что тут натворили осенью прошлого года и весной нынешнего, видеть немца, одетого в изысканный костюм охотника… Понимает ли генерал, что Россия — это не тирольский пейзаж. Впрочем, ему на это решительно наплевать. Сегодня — охота. Променад по лесу в сравнительно глубоком, в понимании фронтовика, тылу. А завтра — снова то, что было вчера и позавчера, и все эти безумные месяцы, которые уже начинают складываться в годы.

Ружье, которое лежало на заднем сиденье машины и которое предназначалось ему, восхитило Радовского. И Фейн сразу уловил этот взгляд и, довольный восторженной реакцией компаньона, улыбнулся улыбкой радушного и щедрого хозяина. Немцы, давно замечено, по природе своей народ довольно скупой. Но Радовскому судьба послала убедиться в обратном.

Стараясь быть сдержанным, он все же с жадностью разглядывал ружье. Точно такую курковую двустволку с гравировкой трех колец на левом патроннике и надписью «SPECIAL GEWER-LAUF STAL FRID. KRUPP A. G. ESSEN» он видел в самом начале четырнадцатого года в Москве, в магазине Биткова на Большой Лубянке. Он даже запомнил, сколько стоил тот прекрасный «Зауэр», в который сразу же, как только взял его в руки, влюбился. Сто двадцать пять рублей. Таких денег у Радовского тогда не оказалось. И он отложил покупку до весны. Но весной захворал отец. А летом в воздухе пахло уже не охотничьим порохом…

— Прекрасный экземпляр, не правда ли? — Глаза Фейна сияли от удовольствия. Что ж, он, старый солдат, тоже отдал бы многое, чтобы оказаться сейчас подальше от этой мясорубки, где-нибудь на озерах в Чехии или на побережье, под Данцигом или Кенигсбергом, где утка и гусь летают стаями и где за одну зорю он, случалось, расходовал до двух дюжин зарядов.

Побережье… Кенигсберг… Где это? И как далеко это далеко теперь! Как далеко!.. Вязьма спутала все расстояния. Вязьма, Вязьма… Непроходимые болота. Где тоже гнездится утка. Но ее здесь, конечно же, значительно меньше. Но тетеревиные тока здесь весной, должно быть, хороши.

Радовский взял ружье в руки.

— Это — Зауэр и Сын. Изготовлено в Зуле примерно в тысяча девятьсот восьмом — девятьсот четырнадцатом годах. Я не ошибся, господин генерал?

— Да, девятьсот одиннадцатый год. Вы знаете толк в оружии. Это видно по вашему взгляду. По тому, как вы взяли это ружье в руки и как держите его.

— А вы наблюдательный человек.

— Я охотник, господин Радовский. — И Фейн засмеялся. — Но эта полусадочная двустволка привезена с моей родины не теперь. Давно. Может, сразу после ее изготовления. Это — трофей.

Радовский вопросительно посмотрел на генерала.

— Да-да, мой друг, она взята летом прошлого года где-то под Каунасом. Мне ее подарили позже, уже под Москвой. А тогда, летом, мы еще транжирили свои последние счастливые дни во второй линии. Приводили себя в порядок после драки с новозеландцами в Греции. Задали мы им тогда трепку… — Фейн на мгновение потускнел, взгляд его подернулся тенью. Должно быть, какие-то не совсем приятные воспоминания внезапно захватили его. Но так же мгновенно он стряхнул с себя морок прошлого и, вновь сияя улыбкой, кивнул Радовскому: — Берите, мой друг, оно — ваше.

Радовский не поверил своим ушам. По всей вероятности, генерал оговорился. Он замер, невольно оцепенев. И Фейн это заметил и повторил, уже спокойно, как о давно решенном:

— Примите, Георгий Алексеевич, это ружье в качестве моего вам подарка. В знак благодарности за то, что вы согласились сопровождать меня по угодьям вашего имения. По сути дела, я у вас в гостях. — Генерал оглянулся, внимательно посмотрел на Радовского и, чтобы разрушить его оцепенение, сказал: — В моих словах есть какой-то изъян?

Радовский не знал, как на это реагировать. Вначале дорогой подарок. А теперь Фейн недвусмысленно заговорил об имении. Что это, игра искушенного в политике человека или искренние пожелания солдата?

— Если вы сумеете закрепиться в абвере, то карьера вам обеспечена. Звания, награды. Но к крестам, друг мой, неплохо было бы присовокупить хорошенький кусочек земли, заселенный трудолюбивыми людьми. — Генерал сделал паузу. — Тем более, вы знаете язык и обычаи этих людей, и они не воспринимают вас как чужого. Что очень важно. Настолько важно, что это, быть может, решает и все остальное. А если наши дела здесь пойдут блестяще, то, я думаю, возврат прежней собственности лично для вас не станет неразрешимой проблемой. Напротив, я уверен, что все решится просто и быстро.

Далее генерал рассказал Радовскому о неких списках, которые еще с лета сорок первого года существуют в каждой дивизии, в каждом корпусе, на основании которых после завершения восточного похода будут розданы имения не только высокопоставленным офицерам, но и рядовым солдатам, а также семьям погибших. Списки постоянно пополняются. Но иногда из них исчезают некоторые фамилии. Особенно много было изъято после зимнего контрудара русских. В этот список может, после некоторых усилий, попасть и он, майор вермахта Радовский.

— И мне, старику, будет куда приехать пострелять из своей одностволки. Выпить русской водки над могилами моих боевых товарищей. — И Фейн по-отечески похлопал Радовского по плечу. — Вы еще молоды. Молоды. А это, друг мой, всегда преимущество.

Мотор машины уже прогревался. Дратхар снова забил лапами по стеклу.

— Садитесь в машину, Георгий Алексеевич. Не будем начинать наш день с пустопорожней болтовни. Посвятим его охоте.

Листва на опушках уже начала желтеть. Одинокие березы в лугах поредели. Но ветви их не потеряли упругости и волновались на ветру молодо и весело. Пахло грибами. Даже здесь, в лугах. Место было знакомое, и Радовский, улучив минуту, когда генерал Фейн увлекся преследованием тетеревиного выводка и ушел довольно далеко, сел на серый камень, покрытый сизым лишаем, и стал смотреть на горизонт. Где-то там, за лесом, была усадьба. Дом и то, что осталось от храма. За храмом кладбище с дорогими могилами. Он сидел на холодном камне и смотрел вокруг. Кругом была родина. Он узнавал и не узнавал ее. А может, он просто еще не возвратился к себе домой? Берега, что мне обещаны, исчезают за туманами… Или же сюда вернулся не он, не Георгий Алексеевич Радовский, сын «пана Радовского», а кто-то уже другой? И тот, другой, тоскует по совершенству первого. Потому что именно тот, другой, был настоящим. И все, что он сейчас видит и вдыхает, принадлежит другому. А значит, и то, что там, за кромкой леса, тоже не его. Но как же быть с могилами родителей и рождением сына?

Видимо, именно так сходят с ума…

Генерал выстрелил еще несколько раз. Видимо, он решил истребить весь выводок. Его дратхар оказался отличным охотником. Он легко отыскивал наброды, потом делал стойку и ждал вылета тетерева, а затем выстрела хозяина. После выстрела он радостно взвизгивал, бросался вперед, отыскивал в траве еще живую птицу, пахнущую теплой кровью, легонько прикусывал ее. С этого мгновения птица становилась добычей, которую он должен был принести хозяину и положить к его ногам. Когда хозяин промахивался, дратхар это сразу понимал. Он взвизгивал, бросался вперед, пробегал несколько стремительных шагов в сторону улетающей птицы, быстро, чтобы тот не смог разглядеть упрека в его глазах, оглядывался на хозяина, и снова начинал работу. Хозяин промахнулся, но это не должно помешать ему отыскать другую птицу или даже целый выводок, и поднять его на верный выстрел.

Снова на опушке прогремел ружейный выстрел. И, не опало еще эхо в глубине леса, окаймлявшего луг, огромный тяжелый петух, планируя упругими крыльями, вылетел на Радовского. Он вскинул ружье, натренированным движением взведя оба курка, прицелился. Тетерев плавно лег на прицельную планку. Радовский мгновенно прикинул расстояние до цели — сорок шагов, не больше. Когда-то отец учил его: стрелять в птицу, которая летит на выстрел, нужно один раз, с упреждением, учитывая и угол сближения, и скорость полета, а другой патрон нужно приберечь на тот случай, если первый заряд пройдет мимо. Второй раз стрелять нужно вслед улетающей птице. И если прицел и упреждение взяты верно, то заряд ее догонит. Вот он, его петух, желанная добыча любого охотника. Увидев стрелка, тетерев шарахнулся в сторону и начал набирать высоту. Нет, он не хотел расставаться с жизнью и, как мог, боролся за нее. Это был старый косач, быть может, повидавший не одного охотника и даже переживший не один выстрел. Но на этот раз он все же допустил оплошность и вылетел прямо на стрелка. Радовский проводил его взглядом и опустил ружье. Я знаю, что деревьям, а не нам, дано величье совершенной жизни… В этом вечном лесу совершенна жизнь и этой птицы. Прервать ее праздным выстрелом показалось Радовскому не только нелепым, но и пошлым, и какое-то время, пока приступ держал его; он старался не смотреть ни в сторону Фейна и его танцующего в высокой траве дратхара, ни на свой прекрасный «зауэр».