Воронцов закончил доклад, опустил руку. Наступила тишина. Офицеры молчали. В заднем ряду переглядывались, тихо переговаривались. То, о чем говорил этот сержант из курсантов, было невероятным. И только лейтенант госбезопасности Гридякин, снова и снова окидывая взглядом курсанта, был спокоен, как будто уже что-то знал, о чем остальные могли только догадываться. Он посмотрел на майора Соболева. Тот едва заметно кивнул.

— Ладно. Разберемся, — сказал Гридякин. — Подольск тут рядом. К тому же и место знакомое. А сейчас, товарищ сержант, прикажите личному составу своего взвода, всем вышедшим, сложить оружие для дальнейшего следования в тыл.

— Послушайте, — совсем не по-уставному обратился к офицерам старший лейтенант Солодовников, — они с ног валятся. Голодные. А старшина вон термоса приволок. Пусть поедят, а потом поведете их куда надо. А, товарищ майор, — наконец сообразил ротный, — пускай хорошенько порубают. Тем более, заслужили.

— Хорошо, Солодовников. Кормите людей. Дело нужное. И не забудьте о донесениях.

Майор Соболев позвал к себе комбата, ротного, еще какого-то офицера, видимо, из артдивизиона или минометной батареи, и они ушли по траншее вправо, в первое отделение, где уже вовсю стучали котелки. Там они долго смотрели в стереотрубу, установленную наблюдателями. Офицер из оперативного отдела штаба что-то зарисовывал на листке, прикрепленном к планшету. Видимо, рисовал схему. Вскоре оттуда прибежал связной и сказал:

— Товарищ сержант, вас к себе майор Соболев требует.

— Иди, иди, Сашка, — шепнул Воронцову Нелюбин. — Соболев человек рассудительный. Поговори с ним. Он, если что, бате доложит. А тот в обиду не даст.

Воронцов зачерпнул из котелка еще пару ложек густого пахучего варева, сунул в карман недоеденный кусок хлеба и пошел в первое отделение. Бойцы, сидя в своих ячейках, сосредоточенно работали ложками, переговаривались. Это были уже другие лица. Из разговора с ротным он понял, что атака, которую они только что отбили, стала для них первым боем. Несмотря на то, что лейтенант у них, мягко говоря, не орел, взвод дрался хорошо. Воронцов протиснулся мимо пулеметчиков, возле которых собралась целая толпа. Среди них выделялся один — коренастый, невысокого роста младший сержант лет двадцати семи. Он что-то рассказывал своим товарищам. Те внимательно слушали. Когда Воронцов проходил мимо, пулеметчик умолк. Молчаливыми взглядами проводили его и остальные.

— Это командир ихний, — услышал Воронцов голос пулеметчика.

— Наш-то совсем спекся…

— Ротный на него взъелся…

Бойцы видят все, подумал Воронцов. Но их судьбу решают другие люди. Как решится его судьба и судьба тех, кого он вывел сегодня на позиции этого взвода? Хорошо, что они разбежались, а не встретили их пулеметным огнем и гранатами. Завтра они уже не побегут. Надо поговорить с майором Соболевым. Старший лейтенант Солодовников ничего плохого в донесении о действиях взвода не напишет. Он уже намекнул. Могилевский тоже. Остается младший политрук… Что напишет младший политрук, у которого, как видно, застарелый конфликт с ротным, угадать невозможно. Надо поговорить с майором.

— Товарищ майор, сержант Воронцов прибыл по вашему приказанию.

— Да не козыряй, не светись лишний раз, сержант. — Майор Соболев снова с любопытством оглядел Воронцова с головы до ног. — Вижу, вижу курсантскую выправку. И в бою действовали умело. Андрей Ильич нам уже рассказал, как вы людьми управляли и сами вели огонь. — Начштаба кивнул на ротного.

Воронцов успел заметить: глаза у всех, кроме младшего политрука, потеплели.

— Ты скажи нам вот что, сержант. Когда вы прорывались, не заметили, нет ли у них там ПТО крупного калибра?

— Вы имеете в виду 88-миллиметровые зенитные орудия?

— Да. И вообще, что у них там есть?

— Два ПТО мы при выходе уничтожили. Одну 37-миллиметровку — разведчики, другую — танкисты, прямым попаданием. Других орудий мы не наблюдали. Во время отражения атаки против танка действовало еще одно орудие, тоже небольшого калибра. Судя по тому, что стрелять оно начало позже начала атаки, по всей вероятности, его подвели с другого участка.

— Так, так, говори, говори, сержант. А минометы откуда вели огонь?

— Минометы у них используются не так, как у нас, товарищ майор. У них минометы установлены прямо в траншеях. Минометные расчеты находятся рядом с пехотой. Такое впечатление, что их пехота стреляет из всего. И из минометов, и из ПТО.

— Да, надо признать, огонь они ведут согласованно. А откуда вышла самоходка? Ее вы не видели, когда прорывались?

— Слава богу, нет.

— Это да. Ваши танкисты, сержант, ее в другом месте прищучили. А скажи-ка, почему вы вброд не пошли? Там же, рядом с мостом, вон, видишь, колея — брод есть.

— Брод может быть заминирован. А если бы мы потеряли танк…

— Ну да, — вздохнул, улыбаясь одними глазами, начштаба полка, — если бы вы остались без танка, от вас бы не разбежался взвод лейтенанта, как его, Андрей Ильич?..

— Да Могилевский, печатник… — в сердцах уточнил старший лейтенант Солодовников.

— Что ж вы их все время печатниками называете? Хорошие бойцы. Воевали в ополчении.

— Воевать-то вроде воевали. А потом — опять в печатники вернулись. Теперь — снова на фронт.

— Вот именно. По призыву родины, на усиление Седьмой роты Третьего батальона… — Майор Соболев улыбался только одними глазами, губы его даже не дрогнули. — Ничего, ничего, Андрей Ильич, завтра твои орлы уже так бегать не будут. Посмотри, как они кашу метут! А! Симфония! И полная согласованность действий!

Офицеры засмеялись. Как, каким образом заговорить с ним, терялся в мыслях Воронцов.

— Что еще имеете доложить? — спросил майор Соболев, и по тому, как был задан вопрос, Воронцов понял, что разговор окончен и в нем больше не нуждаются.

— Больше ничего, товарищ майор. Разрешите идти?

— Что, сержант, и никаких просьб и заявлений?

То, что угнетало Воронцова, видимо, читалось на его лице.

— Мне нужен подробный ваш доклад о выходе. Маршрут, состав группы, или, как вы говорите, взвода, с чем и с кем в дороге столкнулись, что видели, что слышали. Подробно — все, что касается противника. С вами вышли двое гражданских?

— Да, я их зачислил в танковый экипаж. Оба — хорошие механики. — Воронцов отвечал четко, ловя любую возможность сказать начальнику штаба стрелкового полка, да и всем офицерам, как храбро действовал взвод во время прорыва, потеряв только двоих и при этом нанеся противнику десятикратное поражение.

Их разместили в тесной землянке в двух километрах от передовой. Выставили часового. И сразу же начали водить на допросы. Допрашивали их два младших лейтенанта, прибывших из штаба дивизии, и начальник Особого отдела полка лейтенант госбезопасности Гридякин. Танкистов от них сразу отделили, забрали в бригаду. В танковой бригаде особист имелся свой.

Младшего лейтенанта Нелюбина и Воронцова водили в другую землянку. С ними разбирался сам Гридякин.

— Все ваши показания вроде бы подтверждаются и показаниями других бойцов и сержантов, и проверкой, которую мы успели провести. Из штаба партизанского полка тоже пришло на вас подтверждение и положительная характеристика. Но где вы, Александр Григорьевич, были с апреля по октябрь? И еще: вот вы тут утверждаете, что вас освободил конвой якобы по той причине, что вас опознала одна женщина, жительница деревни Прудки Медынского района.

— Девушка, товарищ лейтенант госбезопасности. Меня опознала Бороницына Зинаида Петровна, сестра Стрельцовой Пелагеи Петровны, у которой я прятался после того, как немцы прорвались на нашем участке и Шестая рота погибла.

— Шестая рота не погибла! — Гридякин стукнул ладонью по столу. — Шестая рота в количестве… Вот, вот, документы, полученные из училища! И тут написано, черным по белому, что Шестая курсантская рота вышла на позиции Малоярославецкого участка Можайской линии обороны в составе… Ну, неважно, в каком составе.

— Может, кто и вышел. Мне было приказано возглавить группу и держать оборону на левом крыле, потому что возникла угроза обхода позиций на Извери. И мы выполнили приказ. Мы продержались столько, сколько было приказано… Ни минутой меньше. Оборона наша на той позиции представляла собой одиночные и парные окопы. Все они к тому моменту, когда мы их покинули, были разрушены.