Совокупное население острова не только малочисленно — оно к тому же раздроблено на тысячи микропопуляций непроходимым ландшафтом: болотами, занимающими бо§льшую часть низменностей, чередующимися крутыми хребтами и узкими каньонами высокогорья, наконец, густыми джунглями, покрывающими и низменные и горные районы. Когда я отправляюсь в биологическую экспедицию по Новой Гвинее с командой помощников из местных жителей, для нас проделать 3 мили в день — редкая удача, даже если мы идем хоженым маршрутом. Большинство обитателей гор в традиционной Новой Гвинее за всю свою жизнь ни разу не удалялось от дома больше чем на 10 миль.

Эти особенности ландшафта, вместе с перемежающимися военными конфликтами (неизменным атрибутом отношений между общинами и деревнями в прошлом), были главной причиной лингвистической, культурной и политической раздробленности традиционной Новой Гвинеи. Новая Гвинея — безоговорочный мировой лидер по концентрации языков: тысяча из шести тысяч языков мира сосредоточены здесь на площади, лишь немного превышающей площадь Техаса, и разделены на десятки семей и изолятов, столь же отличных друг от друга, как английский от китайского. Почти половина новогвинейских языков (на которых все равно говорит лишь порядка 100 тысяч человек) имеет не более 500 носителей, но даже крупнейшие их группы политически разобщены. Сотни деревень с одним и тем же языком в прошлом воевали между собой не менее ожесточенно, чем с иноязычными деревнями. Каждое из таких микрообществ само по себе было слишком мелким, чтобы обеспечивать существование вождей и специалистов-ремесленников или изобрести металлообработку и письменность.

Помимо малочисленности и раздробленности населения, еще одним сдерживающим фактором эволюции острова служила его географическая изоляция, ограничивающая приток технологий и идей извне. Во-первых, все три ближайших региона отделены от Новой Гвинеи морем. Во-вторых, еще несколько тысяч лет назад народы каждого из них по уровню сельскохозяйственного и технологического развития уступали новогвинейцам (особенно жителям высокогорья). Аборигены первого из трех соседних регионов, Австралии, все время оставались охотниками-собирателями, которые не могли предложить почти ничего, чем новогвинейцы не владели бы сами. На востоке с Новой Гвинеей соседствовали архипелаг Бисмарка и Соломоновы острова, значительно уступавшие ей по площади. Оставалась только третья группа соседей, острова Восточной Индонезии, но и эти территории оставались культурно отсталыми все то долгое время, пока их населяли охотники-собиратели. Можно утверждать, что ни один артефакт или элемент культуры не пришел на Новую Гвинею через Индонезию в интервале между первоначальным заселением более 40 ты­сяч лет назад и австронезийской экспансией.

Около 1600 г. до н. э. произошла австронезийская экспансия, когда Индонезия была колонизирована сельскохозяйственными племенами из материковой Азии, которые выращивали домашних животных, занимались земледелием, владели технологиями, по крайней мере не менее сложными, чем новогвинейские, а также были достаточно умелыми мореплавателями, чтобы значительно расширить возможности морских контактов между Азией и Новой Гвинеей. Австронезийцы поселились на островах к западу, северу и востоку от Новой Гвинеи, в дальней западной части самой Новой Гвинеи, а также на ее северном и юго-восточном побережьях. Они познакомили новогвинейцев с гончарным делом, разведением кур и, вероятно, собак и свиней. (Археологи, какое-то время назад исследовавшие новогвинейское высокогорье, заявляли об обнаружении костных остатков свиней, датируемых уже 4000 г. до н. э.; однако эти заявления остались неподтвержденными.) На протяжении как минимум последней тысячи лет торговое сообщение связывало Новую Гвинею с гораздо более технологически развитыми обществами Явы и Китая. В обмен на перья рай­ской птицы и специи новогвинейцы получали товары из Юго-Восточной Азии, в том числе такие предметы роскоши, как бронзовые барабаны культуры Донг Шон и китайский фарфор.

Со временем австронезийская экспансия наверняка еще значительнее преобразила бы Новую Гвинею. Западная часть острова в конечном счете была бы присоединена к султанатам Восточной Индонезии, и через посредство последней сюда могли бы проникнуть металлические орудия. Однако все это не успело произойти до 1511 г., когда высадка португальцев на Молуккских островах пресекла самостоятельную историю развития Индонезии. Вскоре после этого, достигнув Новой Гвинеи, европейцы застали ее обитателей по-прежнему живущими в общинах или во враждующих между собой мелких деревнях и по-прежнему использующими каменные орудия.

Если на новогвинейской части Большой Австралии, как мы увидели, появилось и животноводство, и земледелие, то на собственно Австралийском полуконтиненте не появилось ни того ни другого. В ледниковую эпоху в Австралии обитало даже больше крупных сумчатых, чем на Новой Гвинее, включая дипротодонтов (сумчатых аналогов коров и носорогов), гигантских кенгуру и гигантских вомбатов. Однако все эти кандидаты на хозяйственное разведение вымерли (или были истреблены) еще в то время, когда люди впервые колонизировали Австралию. В результате Австралия (как и Новая Гвинея) осталась без собственных одомашниваемых млекопитающих. Единственным иноземным домашним животным, прижившимся в Австралии, были собаки, которые прибыли сюда из Азии (вероятно, на австронезийских каноэ) около 1500 г. до н. э. и освоились на воле — мы их знаем как собак динго. Коренные австралийцы держали прирученных динго в качестве спутников, сторожей и даже живых одеял — именно отсюда пошло выражение «пятипсовая (то есть очень холодная) ночь». Однако они не использовали собак динго ни для пропитания, как полинезийцы, ни для коллективной охоты на диких животных, как новогвинейцы.

Земледелие изначально тоже не имело особенных перспектив на континенте, который имеет самый сухой климат и самые неплодородные почвы. К тому же Австралия обладает еще одной уникальной чертой — в отличие от годичного сезонного цикла, так привычного большинству жителей мира, климат почти на всей ее территории подвержен преобладающему влиянию нерегулярного междугодичного цикла ENSO (El Niсo Southern Oscillation — Эль-Ниньо Южное Колебание). Непредсказуемые суровые засухи длятся годами, сменяясь столь же непредсказуемыми ливнями и наводнениями. Даже теперь, когда австралийское производство продовольствия использует евразийские культуры и имеет в распоряжении грузовики и железные дороги для транспортировки урожая, оно по-прежнему остается довольно рискованным занятием. У скотоводов прирост поголовья в хорошие годы нейтрализуется массовым падежом во время засух. Любым первопроходцам сельского хозяйства среди австралийских аборигенов пришлось бы иметь дело с теми же самыми погодными циклами. Если в благоприятные годы они могли бы оседать в деревнях, выращивать урожай, рожать больше детей, то в засушливые годы эти разросшиеся популяции вымирали бы от голода, поскольку земля не сумела бы прокормить столько людей.

Вторым главным препятствием для развития производства продовольствия в Австралии был недостаток пригодных для окультуривания диких растений. Даже современным европейским генетикам-селекционерам не удалось получить из видов аборигенной флоры Австралии ни одной культуры за исключением орехового дерева макадамии. Список потенциально наиболее ценных злаков мира — 56 диких видов трав с самыми крупными зернами — включает только два австралийских кандидата, оба из которых располагаются в списке ближе к концу (их зерна весят лишь 13 мг, тогда как у злаков-лидеров — целых 40 мг). Это не значит, что в Австралии вообще не было потенциальных культур или что австралийские аборигены так никогда бы и не пришли к производству продовольствия самостоятельно. Некоторые растения, которые возделываются на юге Новой Гвинеи, в частности несколько видов ямса, таро и маранты, также растут в диком виде на севере Австралии, где их и собирали местные аборигены. Вообще, как мы увидим, аборигенная экономика в климатически наиболее благоприятных районах Австралии развивалась в направлении, которое могло в конечном итоге привести к возникновению производства продовольствия. Однако любое производство продовольствия, самостоятельно зародившееся в Австралии, в любом случае имело бы ограниченный потенциал ввиду отсутствия домашних животных, скудности пригодной для окультуривания флоры, низкого качества почв и ненадежного климата.