— Пресвятая Дева Мария, матерь Божья… — пробормотала она.

Корлис задрожала от страха: она все еще подозревала Глориану в связи с нечистой силой.

— На них лежит проклятие. На них на всех. Сам Хэдлей тоже умер от лихорадки, а его жена, леди Элейна, с тех пор словно онемела, ни слова не говорит. Сидит, уставившись в одну точку, и даже не моргнет, когда кто-нибудь говорит с ней или дотрагивается до нее.

Сердце Глорианы сжалось от боли. Она вернулась слишком поздно… Слишком поздно, чтобы спасти от смерти Эдварда, ее дорогого, храброго Эдварда, слишком поздно, чтобы поблагодарить Гарета за все, что он сделал для нее, чтобы сказать ему последнее прости, слишком поздно, чтобы посидеть рядом со своей лучшей подругой леди Элейной, которую она любила как родную сестру.

Но ведь был Дэйн. Дэйн жив! Глориана знала, что должна быть рядом с ним и подарить ему всю свою любовь и нежность. Она должна утешить своего мужа в его горе. Ни на один миг не пожалела она, что вернулась к Дэйну, пусть даже слишком поздно, чтобы предотвратить другие трагедии. Ради встречи с ним она отдала бы свою душу.

— Конечно, эти слухи сильно преувеличены, — сказала она, когда наконец смогла говорить. — Они ведь прошли через многие уста, прежде чем достигли твоих ушей.

— Посмотрим, — ответила Корлис, покачав головой.

Когда усталые и голодные путешественники добрались наконец до ворот замка Хэдлей, солнце уже опускалось за горизонт.

Несмотря на всю печаль, которую породили в ее сердце слова Корлис, Глориана с радостным трепетом ожидала долгожданной встречи с человеком, которого любила больше жизни, с человеком, который был ее душой, смыслом ее жизни.

Глориана стояла рядом с Ромулусом и Корлис, дожидаясь, пока опустят подъемный мост. Она боялась, что как только увидит Дэйна, то не выдержит и бросится в его объятия.

В сторожевой постройке невдалеке от ворот ярко горели смолистые факелы, но на дворе, обычно шумном и полном народу, сейчас не было ни души. Вдалеке тускло поблескивали окошки деревенских домиков. По сравнению с электрическими огнями двадцатого века они казались лишь бледными тенями, но все же были роднее и милее сердцу Глорианы.

Труппа бродячих актеров-комедиантов ступила на древнюю, выложенную еще римлянами мощеную дорогу. Их серый ослик заревел не хуже доброго охотничьего рога. Из хижин начали выходить крестьяне, чтобы посмотреть, кого это принесло в такой час.

Дэйн Сент-Грегори сидел в деревенской таверне. Вдруг он с такой силой грохнул кружкой о деревянный стол, что расплескал пиво. Странное ощущение, какая-то радостная тревога захлестнула его.

«Она рядом», — подумал он, хотя и не склонен был фантазировать.

— Это просто труппа бродячих комедиантов, — объявил жестянщик, который всегда оказывался в числе первых любопытных, желающих посмотреть на пришлый люд.

Дэйн с трудом поднялся на ноги и стоял, шатаясь, уставившись на дверь. Теперь он был уверен, что Глориана вернулась к нему, и эта уверенность отрезвила его. Он почувствовал ее незримое присутствие, ее любовь. Во сне он часто видел Глориану и знал, что она рядом. Но сейчас…

Сейчас это было наяву.

Дэйн с отвращением оглядел себя. Одежда его была испачкана и измята. Проведя дрожащей рукой по подбородку, он ощутил колючую щетину. Несмотря на радостное чувство надежды, зародившееся в его душе, Дэйн боялся, что это всего-навсего игра воображения. Он не смог бы вынести разочарования, если бы, выбежав во двор, не нашел там Глорианы.

— В чем дело? — спросил Максин, сидящий напротив Дэйна. С трудом верилось, что такое возможно, но уэльсец выглядел еще хуже Кенбрука. Два года, в течение которых они с Дэйном преследовали беднягу Мерримонта и поглощали дрянной английский эль, не прибавили достоинств ни тому, ни другому, — Кровь Христова, приятель, ты выглядишь так, словно увидел привидение.

Дэйн, не обращая внимания на своего друга, сделал неуверенный шаг к двери. Он шел, то и дело спотыкаясь, словно что-то притягивало его, как магнит.

Бродячие комедианты, самая жалкая и потрепанная из всех виденных Дэйном трупп, ковыляли мимо таверны, когда Кенбрук вышел на улицу. Им отдадут объедки и предложат ночлег в стойлах — таков был заведенный обычай.

Дэйн сделал несколько шагов вслед актерам.

— Стойте! — крикнул он.

Никто из актеров не остановился, кроме одного, наряженного в малиновое платье с капюшоном. Что-то в облике этого человека показалось Дэйну знакомым…

Сердце Дэйна замерло, когда бродячий комедиант откинул капюшон. В неверном свете факелов и спрятавшейся за облаками луны он узнал в незнакомце свою давно потерянную жену. Дважды по двенадцать месяцев не видел он Глориану и все это время тосковал по ней. Дэйну хотелось броситься к ней, но она прижала к губам палец и отрицательно покачала головой.

Дэйн медленно подошел к ней.

— Умоляю, — тихо сказала Глориана, — не обнимай меня сейчас, не называй моего имени, иначе во мне признают Кенбрукскую ведьму.

Я приду к тебе, как только смогу, приду в римские бани, где мы зачали нашего ребенка, Дэйн.

Дэйн молча пожирал ее глазами, борясь с желанием обнять ее, прижать к себе и никогда уже больше не отпускать. Ему все еще казалось, что она лишь видение, мираж. Наверное, он все-таки спит в своей комнате в замке Хэдлей или снова перебрал эля.

Глориана нежно улыбнулась ему. Она догадывалась, о чем он сейчас думает, и ей так не хотелось покидать своего мужа. Но нужно было идти. Повернувшись к Дэйну спиной, она медленно побрела к стойлам вслед за остальными комедиантами.

Дэйн поспешил в Кенбрук-Холл.

Когда Глориана, пробежав по подземным галереям замка, освещая себе путь маленьким светильником, достигла наконец римских бань, то увидела Дэйна, погруженного в бассейн с пузырящейся водой. Вокруг на разбитых камнях стояли зажженные свечи. Улучив момент, она сразу же удрала из замка Хэдлей и поспешила в Кенбрук-Холл знакомой тропой, ведущей вдоль озера и скрывающейся в тени высоких дубов. Идти по дороге она не решилась из опасения быть узнанной.

Глориана замерла на краю бассейна, не смея верить в свое счастье. И во сне и наяву мечтала она оказаться вновь в объятиях Дэйна. И вот сейчас, когда наступил долгожданный момент встречи, ей казалось, что это лишь сон.

— Если ты всего лишь видение, то уйди и перестань манить меня. Достаточно я обманывался ложными надеждами. Я не перенесу еще одного разочарования, — хрипло прошептал Дэйн, словно откликнувшись на ее мысли.

Глориана шагнула к мужу.

— Это действительно я, Дэйн, — откликнулась она. Скинув малиновое платье с капюшоном, Глориана бросила его на скамейку. Медленно и как-то неловко она принялась раздеваться. Глориана сняла свитер, ботинки со странной гибкой подошвой, вельветовые слаксы и нижнее белье.

Дэйн не сводил с нее глаз, но оставался сидеть в бассейне. Глориана тоже не отрываясь смотрела на мужа. Сняв с себя всю одежду, она замерла на мгновение, позволяя Дэйну воскресить в памяти каждую черточку ее тела. Глориана с гордостью почувствовала взгляд мужа на своем еще маленьком и аккуратном животике, где начинал свою жизнь их с Дэйном ребенок.

Потом Кенбрук протянул к ней руки. Она часто видела это во сне и боялась, что стоит ей сделать хоть шаг, как Дэйн исчезнет, а она вновь окажется в двадцатом веке.

— Иди сюда, — слова Дэйна прозвучали не как приказание, но как мольба.

Глориана не выдержала. Она бросилась к краю бассейна, спустилась по обветшалым каменным ступеням и погрузилась в воду. Источник был горячим, но Глориана не почувствовала этого — огонь страсти сжигал ее. Оказавшись уже почти рядом с Дэйном, она вдруг споткнулась о» камень. Кенбрук подхватил ее, крепко обняв руками за плечи.

Все то бесконечно долгое время, что ей пришлось пробыть вдали от Дэйна, Глориана молила небеса о том, чтобы они вернули ее к Кенбруку. Она уже начала терять последнюю надежду на то, что ее мольба сбудется, и сейчас потеряла голову от счастья. Близость Дэйна пьянила ее, как самое крепкое вино.