Кеды я купил новые, попутно приобрел зубную пасту «Жемчуг» и «Детское» мыло. Вовремя вспомнил и про главные проблемы всех моих пионерских лагерей — комаров. Уже на свои деньги прикупил отрез марли и коробку канцелярских кнопок. А дома, целых полчаса, резал старые газеты на запас туалетной бумаги.
Бабушка хотела и скрытные кармашки для денег пришить, но я отказался. Зачем мне там деньги? На всё готовое же еду. Она поворчала, но согласилась.
Сбор в лагерь, был назначен на площади перед первой школой. Там уже толпилось под сотню разнополых и разновозрастных детишек и не меньше пары сотен провожающих.
— Лис! Привет, бродяга! — на меня налетел какой-то пацанчик и принялся меня обнимать.
Кое-как вырвавшись из объятий, я смог его рассмотреть. Вася Ким — подсказала память, лучший друг и школьный товарищ с которым Женька сидел за одной партой на камчатке*. Несмотря на фамилию, корейцем Вася не был, как и его родители. Зимой его бате дали квартиру в новенькой девятиэтажке от завода. И Василия перевели в первую школу.
— Привет, Вась. Тебя тоже в лагерь?
— Ну да. Я же каждый год в него езжу. Отец на КПО** работает, а это их лагерь. Я в четвертом отряде, просись тоже в четвертый.
— Всё! Хана лагерю. Вы на пару его разнесёте, ироды, — влезла в наш разговор бабуля.
— Ой, здрасте, баб Тоня, — Васька, только сейчас соизволил заметить бабулю. — Вам надо вот к тем столам, зарегистрироваться. — Махнул он рукой куда-то в сторону.
В той стороне и вправду нашлись представители лагеря. Бабушка сдала им мои документы — путёвку, медицинскую справку, показала свидетельство о рождении. Меня по возрасту записали в четвертый отряд, отчего Васька, трущийся рядом, радостно заскакал как резиновый мячик.
Потом объявили посадку в выстроившиеся рядком разноцветные 672-е ПАЗики***. И начался сущий бедлам. Взрослые кинулись обнимать и давать наставления своим чадам. Вожатые и воспитатели надсадно орали, призывая свои отряды по автобусам.
Бабуля тоже меня схватила в охапку и разрыдалась. Такое ощущение, что провожают как минимум на фронт и больше никогда не увидят. Пообещала приехать на родительский день и заставила поклясться, что хоть одно письмо напишу домой.
В нашем отряде было 24 пацана и 20 девчонок. А автобус вмещал сидящими 23 человека. Так что нас трамбовали по трое на сиденье и завалили весь проход сумками, рюкзаками, вещмешками и чемоданами. Хорошо хоть я успел занять место с правой стороны автобуса, солнышко будет теперь поджаривать левосторонних.
Наконец наша колонна в сопровождении машин ГАИ**** тронулась, и в открытый люк и форточки заструился живительный ветерок. Я же, на автомате, слушал болтовню Кима, а сам с жадностью рассматривал проносящиеся мимо виды, впитывая местную географию. А вдруг пригодится.
В селе Кагальник мы попали в пробку. Через одноименную с селом реку был переброшен мост в виде однопутной двадцатиметровой железнодорожной фермы. Но только в качестве шоссейного моста. Вот и стояли, ждали пока через мост нам на встречу переберётся колона комбайнов «Нива».
Где-то через час мы наконец свернули с асфальтированной дороги на боковую грунтовку. Автобусы медленно поползли по ней, подпрыгивая на каждом ухабе, чем вызывали восторженные вопли детворы. Особенно сильно подлетали и вопили едущие на задних сидениях. Через пару километров подобного аттракциона, мы наконец добрались до конечной цели нашего путешествия.
Процесс расселения и знакомства с лагерем был тоже не менее хаотичным. Всех мальчишек нашего отряда, поселили где-то на окраине, между пляжем и густой хвойной рощей. Одноэтажный щитовой домик на шесть четырехместных комнат и маленькой комнатушки для пионервожатого.
Удобства были на улице, две кабинки летнего душа, ряд открытых умывальников и моек для ног. Туалет располагался возле домика девчонок, метров за сто от нашего. Ой, чую я, что ночью всем будет страшно туда переться и позассут да и позасрут территорию вокруг.
Часа два носились по лагерю, получали бельё и одеяла. Даже выдали шорты и пилотки как комплект формы. «Фу — девчоночьи» — сразу возмутились пацаны при виде темно-синих шорт без мотни и с боковыми застежками. Но вожатый был непреклонен и заставил всех надеть их.
Вожатым у нас был молодой парнишка, проходящий практику от педагогического училища. Андрей — как представился он нам. Пацаны сходу прозвали его — «Молоток», видимо из-за высокого роста и выдающихся размеров носа.
Шорты оказались слишком велики нам, на три — четыре размера. На наших тощих ягодицах они не держались и спадали. Некоторых спасали прихваченные из дома ремни. Но таковых было не больше половины.
По совету «Молотка» многие подвязывали шорты верёвочками и даже кусочками бинта. И никто не роптал на подобный ужас. В общем, всё это смотрелось убого и непрезентабельно. Я не стал связываться с лагерной одеждой и остался в своих новых шортах, перешитых из школьных штанов. Перед общим тренировочным построением нацепил на шведку свой поцарапанный октябрятский значок.
Примерно час мы дружно маршировали и орали речёвку нашего отряда:
Раз-два! Три-четыре!
Три-четыре! Раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Это — смена комсомола,
Пионерский наш отряд!
Изначально, я с иронией воспринимал всю эту муштру. Но потом словил дзен и понял — вот оно, реальное дежавю. Не то краткое, когда тормозишь и пытаешься понять — почему тебе что-то знакомо. А вот такое, глобальное накатило — даже на душе приятно стало. Кайф, короче.
На общем построении, нашу готовность проверял какой-то бородатый мужик. Или директор или старший вожатый, начальство в общем. И вот именно он, обратил внимание на мой внешний вид.
— Это ещё что такое? Мальчик, ты почему без галстука и не в форме?
— Здрасте, — поздоровался я. — Я еще октябрёнок, а выданные шорты с меня спадают.
— Ну, остальные как-то же нашли из этого выход? — он оглядел наш отряд.
— Извините, не знаю как вас зовут. Но я, товарищ взрослый, не хочу позориться.
— Тимофей Алексеевич, — представился он. — Объясни, что значит позориться? — мужик явно начал внутренне закипать.
— Так сами посмотрите. Половина отряда подвязана веревками и в одежде на несколько размеров больше нужной. И это на шестьдесят шестой год советской власти, — меня уже откровенно несло, ну, будь что будет. — На открытии нас будут фотографировать в местную газету. А оттуда фотография может попасть куда угодно. Буржуи украдут и в своих газетах напечатают, с заголовком: «В СССР проблемы с детской одеждой»! С кого потом спросят наши органы? С меня? Нет. Я был хорошо одет. С вас и спросят.
Вокруг меня разлилась удивительная тишина. Ребята и девчата молча, с отвисшими челюстями смотрели на меня. Наш пионервожатый увлеченно жевал кончик пионерского галстука. А многоуважаемый Тимофей Алексеевич грозил мне указательным пальцем правой руки, но при этом тоже молчал. Или это у него тик такой был?
Наконец, где-то через минуту этой тишины, в задних рядах кто-то громко пукнул. И весь отряд сорвался на смех. Даже взрослые заулыбались.
— Так, Андрей, веди отряд по домикам и пусть переодеваются в своё парадное, — наконец принял решение Тимофей Алексеевич. — А шорты собрать и сдать завхозу. Пилотки оставь. А этого активного, — он указал пальцем на меня, — назначь ответственным за стенгазету.
На этом его месть в отношении меня не закончилась. На торжественном открытии, меня вызвали поднимать флаг лагеря и оставили стоять возле флагштока в почетном карауле.
Хорошо что через час меня сменил очередной караульный, а я побежал на ужин. Творожная запеканка со сметаной и парочка оладушков с вареньем. Вроде и наелся, но по совету пацанов, взял несколько кусков хлеба на вечер.
После ужина нам показывали кино. И я с удовольствием пересмотрел фильм «Чапаев». Последний раз смотрел его, ещё в той жизни, в армии. Ничего так, зашло. А после фильма, был большой пионерский костёр. Все отряды разместились вокруг него и пели гимн пионерии:
