Одна молодая женщина сказала мне, когда вышла из периода беспорядочных связей: «С Биллом я впервые испытываю оргазм». Я спросил, почему впервые. «Потому что его я люблю, а других не любила».

У детей, поступающих в Саммерхилл поздно (в 13 лет и старше), есть тенденция к беспорядочным связям, если не на практике, то в желании. Корни неразборчивости в связях уходят далеко назад, в глубь детской жизни. Главное, что мы об этом знаем, состоит в том, что это нездоровые корни. Такое поведение приносит, конечно, разнообразие, но редко — удовлетворение и почти никогда — счастье.

Подлинная свобода в любви не ведет к беспорядочным связям. Любовь не может длиться вечно, однако у здоровых людей, пока любовь есть, она настоящая, верная и счастливая.

Внебрачного ребенка часто ждет трудная жизнь. Говорить ему, как это делают некоторые матери, что отец был убит на войне или умер от болезни, совершенно неправильно. Это вызывает у него чувство несправедливости, ведь он постоянно видит других мальчиков, у которых есть отцы. В то же время он не может не почувствовать — раньше или позже, — что общество неодобрительно относится к внебрачным детям. У нас в Саммерхилле было несколько детей незамужних матерей, но никому не было никакого дела до их происхождения. В условиях свободы такие дети растут так же счастливо, как и дети, рожденные в законном браке.

В обычной жизни внебрачный ребенок порой считает свою мать виноватой и ведет себя по отношению к ней скверно. Но он может и обожать свою мать и бояться, что однажды она выйдет замуж за человека, который не является его отцом.

Что за странный мир! Аборты противозаконны, но внебрачный ребенок тоже нередко подвергается остракизму. Обнадеживает то, что сегодня уже многие женщины готовы пренебречь неодобрительным отношением общества к внебрачным детям. Они открыто носят детей своей любви, гордятся ими, трудятся ради них, воспитывают их хорошо и счастливо. Насколько мне приходилось видеть, их дети — уравновешенные и искренние человеческие существа.

Ни одна учительница в государственной школе не могла бы родить внебрачного ребенка и сохранить работу. И не раз приходилось мне слышать о женах священников, выгонявших за дверь своих забеременевших служанок.

Один из наиболее явных симптомов нездоровья человечества — проблема абортов, к которым общество относится с поразительным лицемерием. Едва ли найдется судья, священник, врач, учитель или кто-нибудь еще среди так называемых столпов общества, кто ради чести своей семьи не предпочел бы, чтобы его дочь сделала аборт, но только не родила бы внебрачного ребенка.

Все это заставляет вспомнить о непристойных надписях на стенах общественного туалета. Таковы характерные черты нашей цивилизации, достойной той цены, которую ей приходится платить за свою злобную мораль: болезни, которым подвержена плоть, несчастье, безнадежность.

Недавно одна посетительница спросила меня: «Почему вы не преподаете своим ученикам жизнь Иисуса, чтобы им захотелось следовать ему?» Я ответил ей, что человек учится жить, не слушая о жизни других, но живя', ибо слова бесконечно менее важны, чем поступки. Многие называют Саммерхилл религиозным местом, потому что здесь исповедуют любовь к детям.

Может быть, в этом и есть какая-то правда, только все равно это определение мне не нравится, потому что понятие «религия» означает то, чем она сегодня, в общем, и является — антипод естественной жизни. Религия, как я ее помню, — мужчины и женщины в темной одежде распевают печальные гимны под третьесортную музыку и просят прощения за свои грехи — совсем не то, с чем я хотел бы иметь что-то общее.

Я лично ничего не имею против человека, который верит в бога, — неважно в какого. Но я не желаю мириться с человеком, который утверждает, что его бог уполномочил его налагать ограничения на человеческое развитие и счастье. Сражение идет не между верующими и не верующими в закон божий, борются между собой верующие в человеческую свободу и в ее подавление.

Когда-нибудь у нас будет новая религия. Вы можете изумиться и воскликнуть: «Что? Новая религия?» Христианин вскочит, протестуя: «Разве христианство не вечно?» Запротестует и иудей: «Разве иудаизм не вечен?»

Нет, религии не более вечны, чем народности. Религия — любая религия — рождается, расцветает, ветшает и умирает. Сотни религий пришли и ушли. После того как миллионы египтян чуть ли не четыре тысячи лет верили в Амона-Ра, сегодня вы не найдете ни единого приверженца этой религии. Идея бога меняется с изменением культуры. В мирное время бог бывает добрый пастырь, в воинственное — олицетворение битвы. Когда процветала торговля, он был богом справедливости, распределяющим блага. Сегодня, когда человек так утилитарно изобретателен, бог — это уэлссовский Великий Отсутствующий, поскольку созидающий бог-творец не нужен веку, который сам способен создавать атомные бомбы.

Когда-нибудь новое поколение откажется от нашей устаревшей религии и обветшалых мифов. Новая религия отринет представление о том, что человек рожден в грехе. Новая религия будет служить богу, стараясь сделать людей счастливыми.

Новая религия откажется от противопоставления тела и духа. Она признает, что плоть не греховна. Новая религия будет считать, что поплавать в воскресное утро благочестивее, чем проводить его за пением гимнов, — как будто богу нужны гимны, чтобы быть довольным нами. Новая религия найдет бога в лугах, а не в небесах. Вообразите, что можно создать, если бы лишь 10% времени, потраченного на молитвы и хождение в церковь, было посвящено добрым делам, благотворительности и реальной помощи ближним.

Моя газета каждый день подтверждает, что наша нынешняя религия мертва. Мы сажаем людей в тюрьмы, поддерживаем мнения, с которыми сами не согласны, притесняем бедных, вооружаемся для войны. Как организация церковь бессильна: она не может прекратить войны, она практически ничего не делает для смягчения нашего варварского уголовного кодекса, она редко встает на сторону эксплуатируемых.

Нельзя служить одновременно и богу, и мамоне. Используя современный парафраз, нельзя ходить в церковь по воскресеньям, а по понедельникам драться штыками. Я не знаю более злостного богохульства, чем исходящее из церквей во время войны, когда каждая из них утверждает, что всемогущий на ее стороне. Бог не может считать правыми одновременно обе стороны, бог не может быть Любовью и одновременно одобрять газовые атаки.

Для многих официальная, принятая обществом религия — это путь к простому решению личных проблем. Согрешив, католик признается в этом своему священнику, и священник отпускает ему грех.

Религиозный человек перекладывает свое бремя на Господа. Он верует, и, значит, пропуск в рай ему обеспечен. Так акцент смещается с личной добродетели и собственного поведения на веру. «Верьте в Господа, и спасены будете» — ведь это по сути дела означает: вы только объявите, что веруете, и ваши духовные проблемы разрешатся, а билет в рай вам будет гарантирован.

Религия, по существу, боится жизни, она есть бегство от жизни. Религия пренебрежительно относится к жизни здесь и теперь как к чему-то предварительному — предваряющему более полную жизнь вне этого мира. Мистицизм и религия считают, что пребывание здесь, на земле, — лишь краткий миг вечной жизни, а независимый человек недостаточно хорош, чтобы достичь спасения. Но свободные дети не воспринимают жизнь как краткий миг, потому что никто не учил их говорить жизни «нет».

Религия и мистицизм формируют нереалистичное мышление и нереалистичное поведение. Дело в том, что мы со всеми нашими телевизорами и реактивными самолетами гораздо дальше от реальной жизни, чем уроженец Африки. Конечно, и у аборигена есть своя религия, порожденная страхом, но он не бессилен в любви, не гомосексуален, не задавлен запретами. Его жизнь примитивна, но он говорит ей «да» во многих ее сущностных аспектах.