Картина без секса не станет кассовой, порнофильмы приносят в казну дохода больше, чем книги или музыка, косметика продается лучше, чем билеты на концерты. Но мы должны помнить, что под упоминаемой формой секса всегда живет неупоминаемая. За свадебной повозкой, старым башмаком и рисом всегда скрывается то неназывае- мое, что эти вещи символизируют.
Каждому из нас порой хочется ненадолго убежать от себя, поэтому кино так популярно. Продюсеры почти всегда заботятся о том, чтобы в картине было побольше роскошных вещей и великолепных нарядов. И посреди всей этой роскоши отрицательные персонажи получают по заслугам, а добродетельные обретают счастье.
' Недавно мы смотрели фильм о человеке, продавшем душу дьяволу. Дети единодушно согласились, что дьявол очень похож на меня. Мальчики, которых учили, что секс — грех против Святого Духа, всегда видят во мне дьявола. Когда я говорю им, что в теле нет ничего греховного, они смотрят на меня как на дьявола-искусителя. Невротичные дети видят во мне и бога, и дьявола. Один маленький парнишка однажды взялся за молоток, чтобы убить этого дьявола. Помогать невротикам иногда довольно опасно.
Управлять тем, как ваш ребенок выбирает себе приятелей, в большинстве случаев очень и очень трудно. Я думаю, что это вообще следует делать только в том случае, если кто-то из них отличается жестокостью или драчливостью. К счастью, большинство детей от природы разборчивы и раньше или позже находят себе подходящих приятелей.
Часть 5. ПРОБЛЕМЫ ДЕТЕЙ
Жестокость и садизм
Жестокость — это извращенная любовь, поэтому крайние случаи садизма — всегда извращенная сексуальность. Жестокий человек не может отдавать, потому что давать означает проявлять любовь.
Инстинкта жестокости не существует. Животные не жестоки. Кошка играет с мышью не потому, что она жестока, в ее игре нет никакой умышленной жестокости.
Мотивы жестокости у людей, как правило, неосознанны. За долгие годы работы с детьми в Саммерхилле мне почти не встречались дети, которым хотелось бы мучить животных. Один такой исключительный случай произошел несколько лет назад. Тринадцатилетнему Джону подарили на день рождения щенка. Его мать написала: «Он очень любит животных». Когда Джон начал выводить маленького Спота на прогулки, сразу стало видно, что он скверно обращается с собакой. Я предположил, что парень идентифицирует Спота со своим младшим братом Джимом, любимцем матери.
Однажды я увидел, как Джон бьет Спота. Я подошел к щенку, погладил его и сказал: «Привет, Джим». Таким образом я заставил Джона осознать, что он вымещает на бедном щенке свою ненависть к брату-сопернику. С тех пор он перестал проявлять жестокость по отношению к Споту, но я лишь прикоснулся к его симптому, а не излечил его садизм.
Свободные счастливые дети не склонны быть жестокими. Жестокость многих детей вырастает из жестокости, которую проявляли по отношению к ним взрослые. Когда вас бьют, вы не можете не захотеть тоже побить кого-нибудь. Как и в случае с учителями, вы выбираете для этого кого-то, кто физически слабее вас. Мальчики в строгих школах более жестоки друг к другу, чем дети в Саммерхилле.
Жестокость неизменно рационализируется: мне еще больнее, чем тебе. Редко какой-нибудь садист прямо говорит: «Я избиваю людей, потому что я получаю от этого удовольствие», хотя именно это и было бы правдой. Они оправдывают свой садизм нравственными побуждениями, говоря: «Я не желаю, чтобы мой мальчик был слишком мягким, я хочу, чтобы он смог приспособиться к миру, который нанесет ему немало тяжелых ударов. Я бью своего сына, потому что меня били, когда я был мальчиком, и это принесло мне чертовски много пользы».
У родителей, которые бьют своих детей, подобные бойкие объяснения всегда наготове. Я еще не встречал родителя, который бы честно признался: «Я бью моего ребенка, потому что ненавижу его, ненавижу себя, ненавижу жену, работу, родственников, фактически я ненавижу жизнь как таковую. Я бью моего сына, потому что он маленький и не может дать мне сдачи. Я бью его, потому что боюсь своего начальника. Когда на работе мне попадает от начальника, я дома вымещаю это на ребенке».
Если бы родителям хватило честности, чтобы сказать себе все это, они бы почувствовали, что на самом деле нет никакой необходимости в жестокости к детям. Жестокость рождается из невежества и ненависти к себе. Жестокость защищает садиста от осознания извращенности его собственной природы.
В гитлеровской Германии людей пытали сексуальные извращенцы вроде Юлиуса Штрайхера [56]; его статья «Штурмовик» была полна злобного извращенного секса задолго до того, как были созданы концентрационные лагеря. Тем не менее многие отцы, готовые с негодованием осудить сексуальную извращенность тюремного садиста, не рассматривают с той же точки зрения собственные маленькие садистические выходки. Бить ребенка дома или в школе — это, по сути, то же самое, что пытать евреев в Бельзене. Если в Бельзене садизм имел сексуальную природу, то такую же подоплёку он имеет в школе или в семье. Я слышу протестующий голос какой-нибудь матери: «Ерунда! Уж не хотите ли вы сказать, что, когда я сегодня шлепнула Джимми по руке за то, что он трогал вазу, подаренную бабушкой, я проявляла сексуальное извращение?!»
Мой ответ — да, пусть и в слабой степени. Если ваш брак счастливый и ваша сексуальная жизнь вас полностью удовлетворяет, вы не станете шлепать Джимми. Шлепанье — проявление ненависти к плоти, а плоть означает тело со всеми его требованиями и стремлениями. Если вы любите свою собственную плоть, вы не захотите причинить боль плоти Джимми.
Родители вольны бить своих детей, сколько им заблагорассудится, если только они при этом не оставляют следов, которые могут быть обнаружены в местном суде. Наш уголовный кодекс — это длинный список жестокостей, маскирующихся под справедливость.
С психологической жестокостью справиться еще труднее, чем с физической. Телесные наказания в школах можно отменить муниципальным законом, но человек, проявляющий психологическую жестокость, недосягаем ни для какого закона. Циничный или злобный родительский язык способен нанести ребенку невообразимый вред. Все мы знаем отцов, которые глумятся над своими детьми. «Безрукий, ты ничего не можешь сделать, чтобы не испортить». Аналогичным образом такие мужчины выказывают и свою ненависть к женам, постоянно критикуя их. Встречаются и жены, правящие своими мужьями и детьми с помощью запугивания и потоков оскорблений.
Особая форма психологической жестокости — жестокость отца, вымещающего на детях свою ненависть к жене.
Жестокость учителей иногда принимает форму высокомерия и сарказма. Такие учителя рассчитывают услышать хохот учеников, когда они подобным образом истязают какого-нибудь несчастного запуганного ребенка.
Дети никогда не бывают жестокими, если только их не вынуждают подавить какое-нибудь сильное чувство. У свободных детей нет или почти нет ненависти к себе, которая искала бы выхода. Нет у них и ненависти к другим, так что они не жестоки.
У каждого маленького задиры жизнь каким-то образом изуродована. Часто он просто совершает по отношению к другим буквально то же самое, что делали с ним. Каждая порка превращает ребенка в садиста — в мечтах или на практике.
Подавленные дети жестоки в своих шутках. Мне почти никогда не приходилось сталкиваться в Саммерхилле с жестокими розыгрышами, а все те, что я видел, были обычно выдуманы новоприбывшими из других школ. Иногда в начале семестра, когда дети возвращаются из-под значительно более сильного подавления дома, случаются вспышки этой болезни школ-интернатов — прячут велосипеды или что-нибудь еще в этом роде, но это продолжается не более недели. В основном юмор Саммерхилла доброжелателен. И дело здесь в том, что дети пользуются признанием и любовью учителей, а когда необходимость ненавидеть и бояться уничтожена, дети становятся хорошими.
56
Штрайхер — один из идеологов нацизма.