Вечером пришла Светка и приехал папа. Мы, как обычно, поужинали, папа спросил, собраны ли чемоданы, мама ответила, что все готово. Папа сказал, что у нас билеты на поезд час сорок до Краснодара, а потом в Краснодаре нас встретит машина его друга, он уже обо всем договорился. «Как договорился?» – удивилась мама. «Договорился, и все», – ответил папа. Мы промолчали весь вечер. В половине первого взяли свои вещи и пошли. Я помню, что дверь запирала мама, и, когда она нечаянно уронила на пол ключи, папа очень рассердился и сказал, что теперь весь город будет знать, куда и зачем мы собрались.

Мы вышли на улицу и сразу свернули налево, по Краснокурсантскому. Прошли пару кварталов и слышим: вроде мотор урчит где-то сзади. Идем, а звук все ближе, ближе – словно машина прямо за нами едет. Оглядываемся – и правда едет. Черный автомобиль. Папа тихо говорил, но мы его услыхали: «Бросайте чемоданы и разбегайтесь в разные стороны, подальше от машины». Мы так и сделали. Мама Светку схватила за руку, меня в плечо толкнула и говорит «Беги». Я как побежала – не вижу куда, но бегу, бегу. Сзади выстрелы и крик. Папин голос. Ох, Андрей, меня так пробрало от этого голоса! Страшно очень, а папу до чего жалко! Убили его первого, а он успел еще крикнуть: «Бегите, спасайтесь!» Господи, как я бежала! А они всё стреляют и стреляют. Мотор урчит – машина за нами по пятам, а из нее прямо и палят, и палят. Светку убили, потом маму. Я оглянулась – они обе лежат, не шевелятся – и свернула в первый попавшийся переулок. Они машину остановили, выскочили – и за мной. Догнали, повалили на землю, прижали, но тут подошел кто-то и таким голосом жутким говорит: «Отставить!» И сам выстрелил в меня. Прямо в лицо. Очень мне было больно, так больно – мне показалось, что у меня голова взорвалась. Потом стало темно, а потом я очнулась и пошла. Иду и чувствую себя так, словно что-то потеряла. Оглядываюсь – лежит девушка в светлом пальтишке, вся в крови, глаза одного нет… в общем, увидела себя. Мертвую. Испугалась очень. И побежала скорее. Потом подумала – ведь я мертвая, значит, ОНИ меня не увидят. Подумала – вдруг мама с папой и Светка тоже вот так, как я? И меня ищут, плачут? Я тогда пошла домой, хотя и страшно мне было… так страшно… Пришла домой, открываю дверь – а там мама стоит. «Викушка, – говорит, – нашлась, детуся наша!» И обе как заплачем! Вот и все. Потом наш дом снесли. – Вика застенчиво улыбнулась. – А наша квартира сама собой «переехала» сначала на Остоженку, потом в Медведково, а потом туда, на Маршала Вершинина. Мы и сами не знаем, как это получается. Просто просыпаешься однажды на новом месте.

– Понятно.

– Папа говорит, – помрачнела Вика, – что наш дом не просто так каждый раз сносят. И еще говорит, что скоро мы уже никуда не сможем «переехать». Словно в ловушку загоняют…

– Кто?

– Они, – прошептала Вика, но больше ничего не сказала. Андрей не стал допытываться.

Они молчали, за окном шуршал дождь, серые сумерки густели вокруг язычков живого огня.

– Вы мне снились, Вика, – вдруг сказал Андрей. – Я искал вас во сне. Наяву в том подъезде все совсем по-другому, а во сне я не мог войти.

О том, что он каждый раз просыпался одновременно с выстрелами из темного проема, он говорить не стал.

– А я вас видела. В начале зимы. Вы шли мимо нашего дома, без шапки. Разве можно так? Вы же простудитесь!

– Я там тренируюсь, у нас зал в школе, в пристройке.

Вика отставила свой бокал на низкий столик, заваленный картонами для эскизов, карандашами и всем тем хламом, который сам собой заводится в мастерских.

– Андрей, у вас так спокойно. Можно, я у вас посижу? – спросила она, устраиваясь в кресле и подложив ладошку под щеку.

– Конечно. А ваши не будут беспокоиться?

– Нет, они же знают, что я у вас, – зевнув, ответила она.

– Тогда оставайтесь.

– Только… только вы еще свечи зажгите, ладно?

Андрей улыбнулся. Добыл из ящика коробку с длинными спичками и стал зажигать свечи – в подсвечниках, в стеклянных подставках, обычные длинные, толстые цветные, маленькие «таблетки» в жестяных поддончиках…

– Так пойдет? – спросил он.

Ответа не последовало. Вика спала, свернувшись в огромном старом кресле.

Андрей попятился к рабочему стулу, хватая со стола карандаш. Р-раз – и вот вам готовый эскиз: спящая Вика. И еще, и еще – он набрасывал с разных ракурсов, ловил уголок скулы, изогнутую бровь, разметавшуюся косу. А тень от ресниц на щеке? А веки? «Были дивны веки – царственные, гипсовые. Милый мертвый фартук и висок пульсирующий – спи, царица Спарты, рано еще, сыро еще…» Что там Пастернак писал о женщинах («О женщина, твой вид и взгляд ничуть в тупик меня не ставит…»)? Стоп – словно дернули за руку, грифель прорвал лист и сломался. Ты что же, браток, в привидение влюбился? Мертвая невеста – или как там? Андрей оглядел стопку свежих набросков, потом глянул на часы – да ведь ночь почти на исходе. Половина свечей уже погасла, оплыла кучками цветного парафина…

А утром Андрея разбудило солнце. Он прикрылся рукой от нестерпимого сияния, позвал тихонько:

– Вика!

Никто не отозвался. Вики не было. О ее приходе напоминал только плед, казалось сохранивший очертания живого теплого тела. Несомненно, живого и теплого.

Анастасия шла по городу. Она даже знала, что это за город. С ней часто так бывало – во сне она знала название города, но не узнавала его. Зато потом, наяву, порой вдруг вспоминала, забредя в какой-нибудь незнакомый переулок, что уже когда-то бывала здесь. Во сне.

Но сейчас она знала, куда идти. Вот улица. Вот дом. Вот горит окно. А на подоконнике сидит одноглазый черный котишка. А в доме тот человек, Игорь. Она сжала в кармане бумажку с телефоном. Зачем телефон – она же помнит и этаж, и квартиру, она сейчас войдет…

Перед ней стояла Красная Женщина.

Игорь вздрогнул и проснулся.

Сердце глухо колотилось в груди. Стояла такая тишина, что громче крика. От такой тишины должна проснуться вся округа, заорать сигнализация у всех машин.

Но было тихо.

Сон. Только сон.

Он больше не смог заснуть.

Он поднял трубку и набрал номер.

На сей раз разговор происходил у психологини дома. На далекой улице Ивана Сусанина в спальном районе Коровино-Фуниково (правда, «Фуниково» уже несколько лет как стыдливо отпало). В гинекологию Игорь ехать наотрез отказался, а в психпомощь к Константину обоим было далековато, хотя Игорь и был сегодня за рулем. Он вообще все чаще и чаще выводил старую «Волгу» из гаража.

– Я видел их во сне. Обеих. Видел Анастасию. И видел Красную Женщину Эвтаназию. Анастасия шла ко мне, а эта, Красная, заступила ей дорогу… Вот…

Елена Прекрасная задумчиво держала в руке стопарик и, поджав губы, смотрела куда-то на стол, блуждая взглядом между закусками и еле заметно кивая – словно, что-то прикидывала в уме.

– И, кроме того, я ведь вижу Красную Женщину наяву, а другие ее не видят. И не видят, кстати, объявлений вашей психпомощи, а я вижу. А еще я вижу на каждом углу объявления «Откровения» и девушек с листовками. Такие девушки, все с одинаковой улыбкой и застывшими глазами… и без теней… Я их вижу, а другие не видят!

Елена досадливо крякнула:

– Эххх… Не люблю, когда много неизвестных. Кто-то очень не хочет, чтобы вы встретились с Анастасией. Возможно, этот «кто-то» стоит за появлением Красной Женщины, возможно, нет. Возможно, он просто воспользовался ею… Если бы знать, кто эта самая Анастасия, тогда можно было бы что-то понять. И что такое вы. – Она посмотрела ему прямо в глаза, и ему показалось, что у нее зрачок узкий, вертикальный, змеиный.

– Кто же я? – хрипло спросил Игорь. – Вы же наблюдали меня.

Елена Прекрасная шумно вздохнула.

– Закусывайте. – Она показала на столик с нарезкой и салатом. – Закусывайте… Вы, – сказала она, еще раз вздохнув, – человек, который видит «зеленых человечков». Не потому, что вы такой особенный, а потому, что готовы их видеть. Вы такой отнюдь не один. Еще вы, как я поняла, «ныряете» в разные слои Москвы, мало того, чувствуете точки, где это возможно.