– Чего глазеешь? – мрачно поинтересовался чау. – Помоги лучше!

Ошеломленная Кэт помогла псу снять респиратор и не нашла ничего лучше, как спросить:

– Ты кто?

– Живу я тут. Так эти борзые недорезанные на той неделе вздумали поразмяться и за мной погонять – еле ушел. Вон клок из штанов выдрали!

И действительно, пышная шерсть задних лап, в просторечии именуемая штанишками, в одном месте понесла изрядный ущерб.

– Они думали, им это с лап сойдет! Щазз!

– Послушай, пес, а чем ты остановил стаю? – вмешался Агловаль.

– Как – чем? «Коктейль Молотова», только в собачьей модификации. Перец молотый черный, перец молотый красный, чили, паприка. Я даже кайенский перец отыскал – расстарался! Все палатки с пряностями на нашей оптовке обошел!

– А как же ты с продавцами договаривался? – поразилась Кэт. – То есть я ничего не хочу сказать, но… Ты же и до прилавка не достанешь…

– Во-первых, достану! А во-вторых, что ж я, больной на рынок в собачьей шкуре ходить? Твой приятель небось тоже за покупками не в латах ходит.

– Так ты оборотень?

– Ну спасибо, сообразила. А еще говорят, будто это у нас, чау, тормозной путь длинный. Тебе что, так часто говорящие собаки попадаются?

Но у Агловаля еще оставались какие-то сомнения.

– Остановить Адских Гончих обычным перцем?

– А кто тебе сказал, что он обычный? Я зашел в церковь, к батюшке, и попросил освятить.

– Чтобы нечисть вошла в храм Господень?! – изумился рыцарь.

– Сам ты нечисть! – не на шутку разобиделся чау-чау. – Кто такое придумал, что порядочному оборотню уже нельзя в Господа веровать? Что за дискриминация по расовому признаку? Как сидов крестить или львам христианские мысли внушать, так, значит, можно, а если оборотень, так пшел под лавку и не высовывайся? Вот и помогай после этого людям! Шовинисты!

Смущенный Агловаль принялся сбивчиво извиняться.

– Ладно, проехали, – махнул лапой чау. – Давайте-ка лучше двигать отсюда. А вы, кстати, хороши! Нашли где шляться в новолуние! Гончие бы вас нипочем не выпустили. Я и то себе тропку заранее готовил.

– Откуда они тут все-таки взялись? – огляделся по сторонам Агловаль.

Чау взъерошился.

– Не знаю, – коротко рявкнул он. – Тут пустырь есть. – Пес показал головой вверх, туда, куда уходила тропа. – Плато такое. Затерянный мир. Дурное место. Деревьев не растет, следов нет, но все же чую – кто-то там ходит. Надо бы проверить, но мои собаки туда не суются даже днем, а один я не пойду.

Все замолчали.

– Слушай, может, ты обернешься? – нарушила молчание Кэт.

– Не, тут на четырех удобнее. Ну что, отдышались? Тогда двигаем! А респиратор давай сюда, я его в зубах понесу.

Минут через десять они вывернули на вожделенный мостик. Чау положил респиратор на асфальт, подскочил, описал в воздухе заднее сальто – и на землю встал невысокий, крепко сбитый рыжий парень в кожаной куртке и в меру потрепанных джинсах.

– Ну вот, отсюда вы уже сами доберетесь. Тут район Кобеликса – пускай он теперь за вами и присматривает, – деловито заявил парень. – Ладно, я пошел. Если вдруг будете здесь в округе и чего стрясется – так и быть, зовите.

И с этими словами он бодро зашагал прочь.

– Эй, а кого хоть звать? – крикнула ему вслед опомнившаяся Кэт. – Как тебя зовут?

– Джек! – отозвался рыжий и исчез за углом.

Предзимье 2004 – Новый год

…И вот стоишь ты на промерзшей дороге, а ледяной ветер дует в затылок, набивает жесткой крошкой космы пожухлой травы. А по небу тупо, медленно ползут тяжелые сизые тучи и ломаются под ударами ветрового бича, открывая по краям и на изломе бритвенно-острое серебро. А в разрывы торжественно-безмятежно смотрит несравненное осеннее небо, и, когда из туч вдруг сеет дождь или сыплет снег, кажется, что небо корчит гримасы подобно злому шуту…

…Кончался ноябрь, город выбелило снежной крупой, в переулке перед залом разбили фонарь, соседка Марья Николаевна опять начала по вечерам играть на виолончели, и когда Андрей не ходил на тренировки, то сидел в мастерской с очередной книжкой в руках и слушал через стену ее безыскусные экзерсисы. За кисть и карандаш он не брался уже давно. Не мог. Разве что по работе. А на тренировки ходил со все растущим энтузиазмом. Витька хвалил его успехи в переходе с карате на ушу, и порой они оставались после тренировок выпить по чашке зеленого чая.

…Разговор был подобен мячику или воздушному шарику, летавшему по залу от одной ушуйницы к другой, подчиняясь странному рисунку. Шарик прыгал некоторое время между тремя девицами, потом вдруг перелетал к четвертой и продолжал снова прыгать между тремя – новой и двумя прежними или совсем новыми. Так этот перемещающийся сложным образом треугольник беседы чертил по залу странные траектории, эдакие аналоги округлых фигур Лиссажу. Есть такой скринсейвер, с точно такими же треугольниками, как раз он Андрею и мерещился – то и дело начинали мерцать перед глазами светло-зеленые, опаловые, бледно-голубые линии.

А еще в этом мысленном скринсейвере прослеживался ритм, который заставлял двигаться всех в этом зале. Андрей с удивлением и удовольствием подчинился этому ритму. В ушах даже вроде бы зазвучала непонятная, неуловимая музыка.

А девицы просто болтали и отрабатывали уже заученные серии, колотя кто макивару, кто мегасардельку синего цвета, именуемую здесь грушей. Витька сшил ее сам из кожзама, набил обрезками губчатой резины и подвесил под потолком. Удобная вышла штука.

– А я сегодня опять летала во сне. – Вроде бы это сказала Лиза.

– А я уже давно не летала, – со вздохом отозвалась Леся.

– А у меня был большой перерыв, – сообщила Лена, – а когда недавно опять летала во сне, то оказалось, что техника улучшилась!

– А как? – осведомилась Лиза.

– Ну понимаешь, раньше, чтобы взлететь, приходилось долго разбегаться, потом я отрывалась от земли и долго «бежала» в воздухе над самой землей и лишь потом набирала высоту и выходила на какой-то предел, где уже никаких ограничений не было.

– А теперь как? – Это снова, наверное, Леся.

– А теперь – как в стишках: и с разбега, и на месте, и двумя ногами вместе! Честное слово – как угодно!

– Завидно, – присоединилась Наталья. – Мне лучше стартовать с высоты. Из окна, с балкона, с горы – тогда сразу летишь, и все. Без препятствий.

– Провода не мешают? – осведомилась Лиза. – Мне всегда приходится уворачиваться.

– Я выше уровня проводов лечу.

– А мне обычно мешают.

– А вот я, как правило, летаю на чем-то, – сообщила Леся. – На подушке, на кресле…

– …на метле, – хихикнула Наталья.

– На метле, – подтвердила Леся. – Иначе никак не выходит. Кстати, а как с маневренностью?

– Мм, – протянула Наталья. – Как-то я обычно на такой высоте, что маневрировать особенно не приходится. Не пробовала.

– А у меня на новом уровне, – сказала Лена, – в небольшом помещении вроде все в порядке, но скорости были небольшие. Вот на больших бы попробовать…

– У меня неплохо получалось, – вступила Людмила. – Но я хреново стартую. Вообще, – рассмеялась она, – если бы это все было по-настоящему, то нам можно было бы поделиться опытом. Я бы показала, как маневрировать, Ленка – свою технику взлета, Лиза – технику избегания проводов, Леська – полет на предметах, а Наташка – старт с высокой точки.

Некоторое время царило молчание, прерываемое лишь смачными концентрированными ударами по макиваре – как партия ударных в оркестре. Незримые фигуры Лиссажу продолжали вращаться в темпе ударов или даже чуть быстрее.

И тут заговорила Инна. Она всегда говорила медленно, очень выверенными словами, чтобы фраза получилась максимально короткой и емкой – иначе речь превращалась в муку для нее самой и окружающих.

– Думаю, можно наяву. – Пауза. – Если очень хотеть.

Снова молчание и удары, больше похожие на шлепки.