Он казался заинтригованным.

– А где столовая?

– Пойдем, покажу тебе.

Они спустились по черной лестнице на первый этаж, на этот раз при свете свечи. Клара полагала, что находиться с Монти в темноте опасно для обоих. Мысли об этом красивом грабителе не покидали ее, пока она вела его по тайной лестнице в небольшой холл позади столовой. Уличные фонари еще горели, поэтому она погасила свою свечу и оставила ее на лестнице.

Когда она открыла двери столовой, то с изумлением увидела, что в камине жарко пылают дрова, а освещенный ярким светом канделябров стол накрыт для ужина. Только сейчас она поняла, почему, несмотря на столь позднее время, по всему дому разносится запах готовящейся еды.

– О нет! – Повернувшись, она буквально вытолкала его обратно в холл. – Встречу, должно быть, перенесли на более позднее время. Быстро обратно на лестницу!

Он повиновался, но недостаточно быстро. На противоположной стороне вестибюля открылась входная дверь, в которую, переговариваясь, неспешно вошли несколько джентльменов. Соумс с поклоном принял у них накидки и трости.

Клара рывком втащила Монти обратно в столовую и плотно прикрыла дверь. Далтон повернулся, чтобы поскорее скрыться за дальней дверью, но Клара остановила его:

– Нет, эта дверь ведет прямо на кухню! Там сейчас полно прислуги.

Делать нечего. Клара потащила его к своему излюбленному убежищу, которое устроила в большом старом буфете. Несколько месяцев назад она убрала оттуда пыльные супники, соусники и скатерти, даже прислуга сэра Уодзуэрта ничего не заметила. Там было достаточно места для одного. Оставалось надеяться, что хватит и для двоих.

Она открыла большие дверцы шкафа и подтолкнула Монти внутрь. Он с готовностью забрался туда, потом втянул ее за собой, закрыл дверцу, и они оказались в полной темноте.

Гости Уодзуэрта начали ужин с оживленного обсуждения рисунков Торогуда, что приятно пощекотало самолюбие Клары. Голоса зазвучали громче. Определенно ей удалось вдохновить этих джентльменов на серьезное обсуждение проблем продажной любви. Или речь шла о войне?

– Мне нравится эта идея, – произнес один. – Для меня она – любовница.

– На мой вкус слишком поэтизирована, сэр, – заговорил второй, и Клара узнала голос мистера Уодзуэрта. – Предпочитаю строить отношения на деловой основе. Оплата за оказанные услуги и все такое прочее.

Тут в дискуссию вступил еще кто-то, голос его звучал негромко и мягко, напоминая о прекрасных гостиных и светских прогулках в парке.

– Уодзуэрт, в вас говорят ваши плебейские корни. Учитывая мое положение в обществе, я не могу участвовать в таком деле. Предпочитаю думать о хорошем вине, которое, начав свой путь от обычного плода, со временем становится чем-то более стоящим.

Эти слова вызвали смех и негромкие одобрительные возгласы. Клара не могла понять почему. Ей было трудно сосредоточиться на чем-либо, кроме Монти. Они сидели в старом буфете, настолько плотно прижавшись друг к другу, что, казалось, слились в единое целое. Его запах проник в нее и стал ее запахом, а тепло его крупного тела, пробравшись сквозь одежду, стало ее теплом.

– Ты дрожишь, – прошептал он ей на ухо. – Не бойся, если будем сидеть тихо, нас не обнаружат.

Он не понял. Меньше всего она испытывала страх. Возможно, немного, но он только добавлял остроты другому чувству, тому чувству необычного напряжения, которое она ощущала каждым своим нервом.

Он чуть пошевелился, и его рука легла на ее бедро, Клара дернулась. Монти жестко прижал ее колено.

– Ш-ш…

Его дыхание щекотало ей щеку и дрожью отдавалось в бедрах. Ей захотелось, чтобы он снова коснулся ее. В более деликатном месте. В нескольких местах, если быть более точной.

Далтон занервничал. Теплое тело Розы сводило его с ума. Призывая ее к осторожности, он слегка наклонил голову и теперь никак не мог заставить себя отодвинуться. Она благоухала так, как, должно быть, пахли райские кущи. Запах женщины и лепестков роз был неожиданным и дурманящим, как страсть.

Он чувствовал тепло ее губ. Еще совсем чуть-чуть, и он сможет ощутить их вкус. И, Боже милостивый, ему так этого хотелось!

Звуки за пределами их убежища изменились – разговор стих, серебро перестало звякать о фарфор, послышался шум отодвигаемых стульев. Обед закончен, компания скорее всего переберется в кабинет. После того как прислуга уберет со стола, они смогут покинуть свое убежище.

Ему не хотелось уходить. Ему хотелось сидеть в этом тесном темном шкафу, плотно прижавшись к так вкусно пахнущей женщине, прислушиваться к ее теплому дыханию и чувствовать ее осторожные движения, напоминавшие па старинного танца. Вообще-то ему хотелось большего, гораздо большего.

И он уступил. Всего лишь короткий украденный вкус. Всего лишь шепот его языка на ее ароматной коже.

Она осторожно пошевелилась, и он крепче сжал ее округлое упругое бедро. Она не протестовала, более того, склонила голову ему на плечо, словно приглашая поцеловать нежную кожу шеи.

Почти беззвучный вздох слетел с ее губ, как ему показалось, вздох покорности и чувственности, впрочем, он мог принять желаемое за действительное.

Клара не чувствовала ничего, кроме его прикосновений и сладко-терпкого запаха. Кромешная тьма действовала успокаивающе. Если не видишь, что делаешь, то вроде бы ты этого и не делал.

И все же тепло его тела и прикосновения губ были абсолютно реальны, как, впрочем, и его руки, уверенно оглаживающие ее бедра.

Каждое новое прикосновение словно пламенем обжигало ее. Ей даже показалось, что в темноте буфетного чрева на ее коже вот-вот запляшут язычки пламени.

Она почувствовала его возбуждение и посильнее сжала ноги, но ее бедра независимо от нее начали совершать круговые движения. В ее ягодицы упиралось нечто подобное железному пруту довольно внушительных размеров.

Она призывно шевельнула бедрами и ощутила, как его чресла прижались к ее ягодицам. Будто горячий воск залил ее лоно, до боли распухшее от неутоленного желания.

Ее собственное тело казалось ей чужим. Откуда в ней эта чувственность? Кто эта женщина, бесстыдно прижимающаяся в темноте к почти незнакомому мужчине?

Это Роза. Это она прикрыла рукой его широкую теплую ладонь на своем бедре. Наклонила голову, маня его губы прикоснуться к мочке ее уха.

Позволяла его жару проникать внутрь, пробуждая давным-давно уснувшие желания.

Это она медленно направила его руку к своей талии, а потом к груди.

Когда он провел большим пальцем по соску, вздыбившая под лифом, Клара издала слабый стон, который, словно гром, прозвучал в темноте убежища.

Оба оцепенели, от страха учащенно забилось сердце. Но разговор в комнате не прервался, и парочка вздохнула с облегчением.

Обострившееся чувство опасности лишь усилило желание и в то же время оправдало попытку до конца использовать этот момент эротического уединения.

Не довольствуясь ласками груди, скрытой под тканью, Далтон стал стягивать с ее плеч серое невзрачное платье горничной. Каждый дюйм медленно обнажавшихся плеч он приветствовал поцелуем.

Розу била дрожь. Далтон засомневался: может, она дрожит от страха, а не от вожделения? И он вовсе ей не нужен?

Но когда Далтон замешкался, она издала слабый стон и нетерпеливо задвигала ягодицами, стараясь сильнее почувствовать его возбужденную плоть. Далтон скрипнул зубами и закатил глаза, изнывая от неудовлетворенного желания.

Его дыхание участилось, сердце билось как сумасшедшее, он окончательно потерял над собой контроль.

Длинный узкий рукав платья соскользнул достаточно низко, но грудь все еще оставалась в плену ткани.

У Далтона имелся опыт расстегивания платьев в полной темноте.

С чувством обреченности Клара чувствовала, как поддавалась каждая пуговка.

– Любимая, – выдохнул он, освободив ее от платья. – Я Розой бы тебя назвал…

Шекспир? Боже, разве может быть что-нибудь более притягательное, чем дерзкий грабитель в маске, знающий поэзию? Клара буквально растаяла от его нежного шепота.